Театр

      Что может быть ужаснее поездки в забитом до отказа общественном транспорте летним знойным днем? Как по мне — ничего. Именно поэтому я твёрдо жду автобус, в котором можно будет вальяжно развалиться на свободном сиденье, а не выстаивать всю дорогу до дома в непереносимой духоте, тщетно пытаясь поймать на своем лице прохладные порывы ветерка из жалко приоткрытых окон. Жду, стоя на остановке, прямо под палящим солнцем, потому что ни единого намека на тень в радиусе «где-нибудь поближе» не наблюдается.       Вот оно. Свершилось. Нужный автобус медленно подъезжает и тормозит прямо перед моим носом, раскрывает двери, выпуская разгорячённых пассажиров. И что же? Что же? Да! Вижу свободное кресло! И пока никто другой не успел кинуть свои кости на мой вожделенный трон, я пулей влетаю в транспорт и молниеносно обосновываюсь на новом месте. С легкой издевкой поглядывая на людишек, вошедших после меня, и теперь вынужденных метаться из стороны в сторону, пытаясь пробиться как можно ближе к источнику свежего воздуха, мысленно хвалю себя за расторопность. Остается только молиться, чтобы в автобус не зашла какая-нибудь бабулька, божий одуванчик, которой придется уступить место. Да помогут мне старые боги севера!       В салоне ситуация уже утихомирилась, и теперь мы все дружно едем в относительной тишине, прерываемой только едва различимыми звуками радио и телефонным разговором соседки. Повернувшись к окну, возле которого и сидит моя спутница, я мимолетно (и совершенно случайно) пробегаюсь по ней глазами и замечаю, что обе её руки опущены вниз и никакими устройствами связи не обременены. Наверно, уже успела закончить общение с абонентом на том конце линии. Почти расслабившись, я вдруг снова слышу ее голос. Женщина точно с кем-то переговаривается! Может, через наушники? Но где тогда телефон? Или провода? Искоса начинаю её рассматривать, настолько пристально, насколько это возможно. Ничего нет. Так что же это она, сама с собой разговаривает?! -Вот так… всё… всё заберут… — доносятся до меня тихие обрывки её фраз, которые удается услышать, только лишь хорошенько напрягая слух. -Несправедливо! — вдруг резко срывается с её губ.       Мне становится нехорошо. Что же это меня так угораздило. Вот она всё бубнит и бубнит себе под нос. Но ведь не вставать же мне. Тут так жарко. А она жутковатая. И что делать? Вдруг сейчас поднимусь, невзначай так, захотелось просто постоять, но эта женщина поймет, что я встала из-за неё, и устроит скандал?       Может, она это вообще специально разыгрывает, чтобы рядом с ней никто не садился?       Ко мне медленно подходит кондуктор, я протягиваю ему деньги и, подняв голову, встречаюсь с ним глазами и ловлю немного сочувствующий взгляд. Что это было? Неужели все вокруг знали, что она сумасшедшая? Поэтому тут и было пустое место? Или он решил, что ЭТА со мной? Да нет, парень ведь должен был её запомнить. Такую трудно не запомнить. Я осматриваюсь вокруг, вглядываясь в лица людей, и пытаюсь понять, что они сейчас испытывают, находясь на расстоянии меньше полуметра от умалишенной дамочки. Никто даже не смотрит в нашу сторону, все заняты своими делами. Будто нас не существует вовсе.       И тут я чувствую что-то горячее на своей руке. Меня мгновенно кидает в холод, потом в жар и снова в холод. Что же это такое! Вдруг она что-то на меня вылила? Или и вовсе… обмочилась? Я, с трудом поворачивая голову, ожидая увидеть все что угодно, вплоть до отрубленных человеческих голов, смотрю на свою руку. Солнце! Просто из окна на меня упал солнечный свет! Такого облегчения еще никогда в жизни не приходилось испытывать. Если бы она еще и перестала разговаривать. Неужели, правда, сумасшедшая? Первый раз с таким сталкиваюсь. Жутко. И интересно.       Боясь, как бы женщина не заметила, что я на неё смотрю, аккуратно начинаю свое расследование. Темные волосы собраны в растрепанный пучок, лицо покрыто морщинами, не накрашена. На вид можно дать около пятидесяти. Или шестидесяти. Всегда плохо определяла возраст людей на глаз. На ней розовая кофта и длинная светлая юбка. Не скажу, чтобы они были грязными, но вещи явно поношенные. На коленях у неё покоится пакет, содержимое которого мне не удается рассмотреть. Вот если бы можно было глянуть на ногти. Но это трудно сделать незаметно.       Так что же с ней не так? У нас больше половины города выглядят в точности как эта женщина, но сам с собой никто не разговаривает! А если спросить, что у неё случилось. Вдруг ей нужна помощь. Но если она на меня бросится? Если она действительно ненормальная, разве можно предсказать реакцию такого человека на элементарное обращение? И как мне отбиваться, ведь я в два раза меньше! Лучше делать вид, что её здесь нет. Всё хорошо, ехать осталось немного, совсем чуточку, остановок пять. Просто не обращай внимания.       Что-то упирается мне в ногу. Опять! Что на этот раз? Бутылка. У неё из пакета выпала двухлитровая бутылка воды и прямо мне на колени. И что теперь делать? Отдать ей? А вдруг женщина решит, что я хотела украсть у неё эту бутылку? Она вон бормочет себе, что никто людей не ценит! Использует и выкидывает! Седьмое пекло! Что мне делать?! ЧТО?!       Я ничего не вижу. Не вижу. Вашей бутылки нет, просто нет. Ох, как мне это пережить.       Но несчастная замечает пропажу. Смотрит на свою собственность, берет её в руку, кладет обратно в пакет. И отворачивается опять к окну. Господи Иисусе, пронесло. Я так скоро заработаю сердечный приступ.       Но почему никто не обращает на неё внимания? Все вокруг просто делают вид, что ровным счетом ничего не происходит. Разве они не слышат? А вдруг они её не слышат, потому что нечего слышать? Может, она молчит? Может, это какая-нибудь женщина впереди или сзади говорит по телефону?       Я судорожно осматриваюсь по сторонам, пытаясь, насколько это возможно, не побеспокоив соседку, рассмотреть всех вокруг.       Но если никто её не слышит, и по телефону никто другой не разговаривает, тогда, может, это я? Я на самом деле схожу с ума и это всего лишь голоса в моей голове? А на соседнем кресле и вовсе никто не сидит! Нет, не может этого быть! А откуда такая уверенность, что вот точно не может быть?       Моя остановка! Моя остановка! Быстрее, быстрее отсюда, пока точно не свихнулась.       Стоя у дверей с невозмутимым видом, внутри я сгорала от нетерпения и желания поскорее вырваться на свободу. И поэтому, когда автобус остановился и, наконец, соизволил выпустить измученных духотой пассажиров, я вылетела из него как пробка. И даже не замечая, что на улице, словно в печке, и под ногами плавится асфальт, неслась на всех парах домой, радуясь своему спасению.

***

      Это было последней каплей.       Сегодня утром, когда родная дочь, с пинками и упреками, выгоняла Катажину на улицу, резкое осознание того, что жизнь уже никогда не будет к ней справедлива, пронзило сердце несчастной матери.       Семь лет назад Катажина вместе с мужем Войтеком покупали своей девочке эту квартиру, надеясь, что она здесь будет счастлива. Они лелеяли мечты о том, как вот в этой светлой комнатке направо она обустроит свой кабинет, где будет корпеть над медицинскими учебниками и историями болезней. А вот здесь, дальше по коридору, будет её спальня. С красивой мебелью, картинами Ван Гога на стенах и цветочными горшками на подоконнике. На балконе, который выходит прямиком на раскидистый изумрудно-зеленый парк, по утрам Марго сможет пить кофе и наслаждаться тишиной. А по вечерам любоваться закатом. Возможно, когда-нибудь, комната слева от необъятной кухни, будет приспособлена под детскую, где счастливая пожилая пара будет играть со своим маленьким внуком. И тайком утирать наворачивающиеся на глаза, при виде их прекрасной и успешной дочери, слёзы гордости.       А потом идеальный мир был нещадно разбит на миллионы осколков.       Ворвавшись в их жизнь, как и в жизни многих других несчастных семей, война разорвала на мельчайшие куски все их мечты и злорадно швырнула ошметки прямо в лицо Катажине в виде извещения о смерти. Её муж, её опора, человек, с которым она была и в горе, и в радости, с которым испытала лишения и подъемы навсегда исчез из её жизни. Что-то внутри сломалось, она осунулась, глаза перестали сверкать и искриться. Но она не сдавалась. Не могла сдаться, ведь у неё остались её дети. Её надежда и любовь.       Собирая раскиданные по тротуару вещи, Катажина всем сердцем надеялась, что ей хватит тех крох, которые покоились в её затертом кошелечке, на автобусный билет. Ползая на четвереньках, она подбирает валяющиеся в пыли обрывки старой выцветшей фотографии, складывает их вместе. Вот уже во весь рост виднеется статная фигура её мужа, вот Марго, а вот и сама Катажина, держащая на руках пятимесячного сына. Слезы стоят в глазах несчастной женщина, непроглядной пеленой закрывая навсегда отголоски прошлой счастливой жизни.       Януш был совсем не таким прилежным и не с таким рвением садился за книги, как его старшая сестра. Учеба давалась ему с трудом, так что о серьезном образовании и «надежной» профессии родители даже не заикались. Но мальчик был талантливым художником. С отличием окончив одну из лучших академий искусств, широко расправил крылья и на всех парах упорхнул рисовать лазурные берега и старинные дома в неизвестном направлении. Он летал с попутным ветром то в один город, то в другой, нигде надолго не задерживаясь и изредка присылая родителям открытки.       А потом Катажине позвонили. Леденящий душу голос сообщил, что сын её, ради развлечения, угнал машину и, пытаясь скрыться от полиции, попал в аварию. И погиб. Безразлично бросив, как им жаль, матери сообщили, что тело она получит в скором времени. Часть Катажины закопали в землю вместе с Янушем.       Поднимаясь с земли и отряхивая юбку, женщина думала о том, как жестока и непредсказуема жизнь. Как из всеми уважаемой жены выдающегося ученого можно в считанные минуты стать оборванной нищенкой. Мрачные мысли роились в голове несчастной, острыми жалами впиваясь в самые чувствительные и болезненные места её памяти, её души, её чувств. Редкие возгласы боли и отчаяния вырывались из груди. С каждым тяжелым шагом на встречу бездне скованность все больше и больше оставляла тело женщины, уступая место рвущейся наружу скорби. Громко, отчетливо, под косые взгляды прохожих, лишившись стыда и страха, она говорила и говорила о своей жизни. О своей боли, о своем горе. Но никто не слушал.       В автобусе Катажина притихла, но не всегда могла совладать с собой. Да ей и не хотелось. Люди обходили бедняжку стороной, опасаясь сесть рядом. Пока не влетела эта странная девочка, чем-то похожая на Марго. И душу отвергнутой матери пронзило ледяным кинжалом. Вдруг эта бледная копия её горячо любимого ребёнка — это знак? Вдруг она сейчас с ней заговорит, предложит помощь? Вдруг она спасет Катажину? Но призрак исчез так же быстро и внезапно, как и появился. А вместе с ним растаяли и последние надежды.       Чем ближе к концу, тем меньше тело соглашалось подчиняться Катажине. Выходя из автобуса, несчастная с трудом удержала равновесие, едва не обрушившись на незадачливого мужчину, оказавшегося рядом не в то время.       Еще шаг, второй, третий. Осталось совсем немного. Она уже видит своего любимого Войтека, запечатленного в мраморе. Недалеко от него расположился обожаемый Януш. А вот и раскидистый старый дуб, могучие ветви которого сослужат прекрасную службу любому, кто решит на них повеситься.       Теперь их уже ничто не сможет разлучить.