Ваш грёбаный смысл жизни

Кёнсу читал Ремарка, лёжа на животе на узком диване, когда сверху навалился Чонин. От Чонина тянуло крепкими сигаретами, немного разило потом и приятно пахло смесью ананаса и граната — новый шампунь (который, к слову, Чонин использовал только потому, что жил с Кёнсу). — Я же читаю, — невозмутимо напомнил парень, переворачивая страницу. Жоан Маду бесила своей легкомысленностью и каждое её пламенное признание в любви вызывало лишь раздражение. — Ты всегда читаешь, — прошептал Ким на ухо, обхватывая губами мочку, и в его хриплом голосе отчётливо прослеживались нотки ревности. Подумать только, и это к книге! — Такое ощущение, что это они целуют твои пятки по ночам и на утро готовят обалденный кофе. — Чонин прижался к Кёнсу так, что тому стало трудно дышать. Он провёл носом по загривку, жадно втягивая аромат геля для душа — совсем по-собачьи. — Зато они не трахают мне мозги и не мусорят, где попало. — Потому что это книги, — совсем не смешно, но зато абсолютно точно ответил серьёзный Чонин, прижимаясь бёдрами к заднице До. Он был обнажённым, но Кенсу это отнюдь не смущало. Уже после недели совместной жизни с Ким Чонином перестаёшь смущаться вообще всего. Кёнсу хотел сделать замечание, просто упрекнуть, как делал это всегда, когда Чонин косячил: «надень шорты, у нас гости», «собери крошки, свинья», «опять чай разлил», «прекрати дрочить, мы в автобусе», «ты уже три дня не мылся, свинья». Но это Ким Чонин, и за три месяца ханжества и чрезмерной серьёзности (выдержки из цитат Ким Чонина, бинго), Кёнсу осознал — это бессмысленно. Проще преодолеть космос в один шаг, чем исправить Чонина. Чонина, с его грязными ногтями, оставленными лобковыми волосами на мыле после ванны, синяков на волосатых ногах из-за падений на велике (ему уже двадцать четыре) и шутками, приправленными добротным чёрным юмором. Кёнсу хотел почитать ещё (он любил Ремарка, и проводить вечера пятницы вместе с ним — одно блаженство), но меж ягодиц уже упёрлось кое-что пульсирующее и твёрдое, а пальцы Чонина уже пробрались под футболку и теперь нежно царапали рёбра. — Можно мне хотя бы закладку оставить? Где она, кстати? — спросил Кёнсу, стараясь не обращать внимания на горячее дыхание Чонина на шее, которое вызвало приятный табун мурашек по коже. — Нельзя, я её съел, — игриво ответил Чонин, небольно кусая До за плечо, слюнявя одежду. Ким грубо дёрнул вверх футболку, зацепившуюся за ухо Кёнсу, обнажая спину, и теперь засасывал каждый позвонок, оставляя фиолетовые круги по позвоночнику. «Триумфальная арка» упала на пол, прямо на кофейную банку с пеплом (пепельница, никак иначе), опрокидывая её. Чонин облизывал каждый засос по позвоночнику, пальцами поглаживая острые лопатки — там когда-то были крылья. Когда Ким начал обводить языком ямочки на пояснице, Кенсу дёрнулся — в паху начала скапливаться горячая лава, отдающая сладкой болью в животе. Чонин легко стянул шорты До цвета хаки (под ними ожидаемо не оказалось нижнего белья) и бросил куда-то в кучу - там, где хранились их паспорта, зажигалка, пакеты с чипсами и заявление на увольнение (босс совсем достал). Ким аккуратно обхватил лодыжку Кёнсу, целуя выпирающую косточку, поднимаясь мелкими поцелуями к бритым икрам, нежно покусывая бледные бёдра и по-детски смачно чмокая ягодицу. — Прекрати, — просипел Кёнсу, словно нашкодив, и уткнулся носом в изгиб локтя. В паху беспощадно тянуло, но До не был готов сдаться так быстро. Он ещё раз повторил: «прекрати» — и интуитивно прогнул поясницу. «Прекрати меня мучить, приступай к делу, иначе сдохнешь раньше, чем посмеешь войти». Чонин усмехнулся, сжимая округлые ягодицы и разводя их в сторону. Он провёл широким мазом языка по темной тугой дырочке, тут же проводя по ней снова и снова — так, будто от этого зависела жизнь всей планеты, а он хренов супергерой («подожди минутку, мир, у меня тут секс намечается»). Чонин готов был вылизать всего Кёнсу, выпить кофе, а потом вылизать опять. Ким самозабвенно посасывал вход, расслабляя мышцы, толкался языком внутрь, и, кажется, даже рычал — Кёнсу уже не знал, где правда, а где вымысел. В голове всё перемешалось, заставляя отдаваться тому до одурения крышесносящему чувству между согнутых ног. Вот он, ваш грёбаный смысл жизни — быть оттраханным после банки пива каким-нибудь красавчиком с курчавыми волосками на лобке и густой блядской дорожкой по крепкому торсу, который будет тыкаться носом вам в зад, забыв о стыде и морали. Парню хотелось плакать от удовольствия, но он лишь сжимал подлокотник дивана дрожащими от удовольствия пальцами, раздвигая ноги настолько, насколько позволял узкий и к чертям неудобный диван. «Выбросить, выбросить его нахрен и купить широкий, от стенки до стенки, чтобы развернуться негде было, и проще было бы заняться страстным сексом, чем сходить на кухню и приготовить себе чай». Чонин мучил — именно так считал Кёнсу. Нельзя было так долго приносить удовольствие, промелькнуло в голове, когда Чонин от желанной, хорошо обработанной языком дырочки, начал спускаться вниз, к мошонке и поджатым яичкам, посасывая каждое поочерёдно и ощущая во рту его солоноватый привкус. Ким с удовольствием услышал тихий стон своего мальчика, и когда он, обводя языком нежную кожу, заметил подрагивающую ладонь, тянущуюся к члену, ощутимо укусил в местечко, катастрофически рядом с яйцами. — Не притронешься к себе, мать твою, пока я не разрешу, — произнес Чонин низким голосом и протянул руку, доставая из-под дивана синий квадратик. Он зубами его открыл и, с трудом поднявшись на колени, растянул презерватив с клубничным запахом по своему члену. Чонин с громким тяжёлым хлопком опустил на ягодицы Кенсу обе мозолистые ладони и добавил: — Понял меня? Кёнсу готов был постыдно кивнуть, словно :«да, мой господин, никогда не кончу без вашего согласия, мой господин, сэр» —, но тут же подавился судорожным вздохом. Ко входу прикоснулась тёмная, налитая кровью головка, и не успел он попросить быть Чонина аккуратным, как тот, мудак, толкнулся — эгоистично, рывком, запрокидывая голову назад. Кёнсу проглотил поток нецензурщины; он закусил запястье, когда крупная головка, наспех смазанная слюной, начала проскальзывать внутрь. Он застонал, когда член прошёлся по грёбанной простате, выгибаясь и подаваясь назад, теснее прижимаясь к Чонину. У него подгибались коленки (спасали только грубые руки Чонина), было жарче, чем в аду; было круче, чем в аду. Пот градом катился по спине, а их маленькую квартиру наполнил терпкий запах секса. Кёнсу всегда ассоциировал запах секса со вкусом хурмы. — Можно мне сдохнуть? — едва вымолвил Чонин. У него сносило башню от ощущения гладких стеночек, плотно обхватывающих его толстый ствол.  — Ты такой тесный, будто я и не ебал тебя вчера. Ким крепко прижался бёдрами и тяжёлыми, чуть свисающими яйцами к заднице Кенсу и, выдыхая, начал вдабливать такое желанное тело в ложе. Сквозь пошлые шлепки он улавливал довольные всхлипы До, когда Чонин раздвигал и сводил его круглые ягодицы. Чонин готов был отдать душу, чтобы вот всю жизнь наблюдать, как его член с тихим хлюпаньем принимает зад Кёнсу; чувствовать его жар; смотреть и запоминать, как его бледная спина, очерченная линиями засосов и россыпью родинок, покрывается лихорадочными ярко-красными пятнами. Чонин с силой шлёпнул Кёнсу по ягодице, оставляя на нежной коже алый отпечаток своих пальцев. Изнутри, где грудная клетка, рвался наружу яростный зверь, готовый растерзать любого, кто когда-либо мечтал так же самозабвенно трахать его бойфренда, сжимать его волосы и тянуть на себя. Кёнсу облизывал свои сухие губы. Пальцы подрагивали от желания прикоснуться и хоть немного поласкать себя, но он скорее отрежет их, чем сделает это. Но он не мог сопротивляться лаве, скопившейся внизу животу, и с каждым сильным толчком До мог беспалевно тереться розовой головкой своего члена о шершавую поверхность дивана. Кёнсу закрыл глаза, и под веками у него шёл целый парад салютов всех мастей. В горле пересохло, когда Чонин начал ощущать знакомую, такую долгожданную волну. Его била дрожь, и Чонин судорожно опустил ладонь на затылок Кёнсу, вжимая его в диван и меняя угол — ещё глубже, ещё чувственней. Он начал размашисто вбиваться, набирая скорость, отключая разум, оставляя работать только бешено колотящееся о рёбра сердце. С каждым движением срывать с губ Кёнсу стоны, оставлять собственнические отпечатки на его коже, выдыхать ему слова благодарности — по-собачьи преданно. Удовольствие — кристально-чистое — догнало его быстро, с головой окуная в сладкую негу. Чонину показалось, что он выл («да ты скулил, как последняя сучка», — ответил бы Кёнсу), настолько ему было хорошо. Дыхание сбилось, а мышцы начало сводить охренительной судорогой — как раз такой, когда тебе идейно должно быть больно, но ты благодаришь всех за предоставленную возможность. Чонин кончил в Кёнсу, как в последний раз. Чонин рухнул на парня, вновь придавливая своим грузным телом и упираясь лбом ему между плеч. Ким просунул руку между ними, стягивая с себя наполненную спермой липкую резинку и роняя её на ковер — прямо на пепел из банки из-под кофе. В ушах билась кровь, а адреналин, как на американских горках, летал по венам. Он всё ещё подрагивал, когда услышал совсем рядом язвительное: — Чёртов эгоист. Чонин не сразу понял, о чем это До, но когда дошло, плотоядно облизнулся. Он, в мгновенье набравшись не пойми откуда сил (с ним такое часто бывало, и хуевы энергетики тут не при чем), одним движением перевернул Кёнсу на спину, встречаясь с помутневшим взглядом. Чонин подумал, что это лицо нужно запечатлеть на всех иконах — лицо с неровным пунцовым румянцем, обкусанными губами (которые смотрятся как чистое порно) и невинными слезами, собравшимися в уголках словно подёрнутых дымкой глаз. Чонин укусил Кёнсу за подбородок и, обводя пальцами нежные бусинки сосков, спустился к члену. — Прости меня, — обдал горячим дыханием розовую головку аккуратного, ровного ствола. Одной ладонью продолжая теребить сосок, другую он опустил, проводя пальцами от основания к крыльям пениса и обратно. Кенсу мучительно застонал, прикрыв глаза и подаваясь бёдрами вперед. Чонин облизал гладкий (не как у него) лобок, прежде, чем прикоснуться кончиком языка к уздечке. Он хотел сделать все медленно, нежно, но Кенсу прервал его намерения грязной бранью, на языке Ремарка звучавшей: «Жоан Маду, милая, прошу, быстрее». Чонин не привык спорить, поэтому расслабил горло, разом заглотив член на всю длину. У Кёнсу вырвался хриплый стон. Все ещё с трепетно подрагивающими, но закрытыми веками, он начал сжимать свой сосок, опуская другую ладонь на густые, отросшие тёмные пряди Чонина, больно сжимая их и задавая нужный темп. Всё плыло; мир сузился на пухлых губах, кольцом обхвативших его член, и широком языке, плотно прижатому к увеянной тонкими венками пульсирующей плоти. А ещё Чонин несильно сжимал яйца, и это уже персональный рай. Чонин хорошо сосал — и тут не нужна никакая поэзия. Кёнсу содрогнулся, по-блядски выгибаясь дугой и застывая так на несколько секунд. Узкая грудь вздымалась, из приоткрытого рта донёсся тонкий звук, а по щеке всё-таки стекла слеза — он спустил. Солоноватая сперма ударилась прямо в стенки горла, и Чонин, выпустив член изо рта, начал облизывать каждую белёсую каплю и сцеловывать их с обмякающего члена. Он поднялся на локтях и удобно прижимался потным телом к такой же разгоряченной коже Кёнсу, который вроде бы заснул, а вроде бы и нет — хрен пойми, зато им было хорошо. Чонин обхватил Кенсу руками и закинул ногу на его, поцеловал его в правый уголок ярких губ, проходясь по ним языком и мягко скользнув внутрь — Кёнсу ответил, не чувствуя стыда и какого-либо отвращения от мыслей, где только не был этот язык; он ответил гораздо медленней, тягуче, почти лениво гладя чужое (родное) нёбо — медовая нега не отпускала, а дыхание все не выравнивалось. Они лежали, забыв о душе, и вдыхали запах мускуса. Ким сцеловывал капли пота с виска Кёнсу и ладонями чувствовал шальное биение сердца в грудной клетке. Чонин почти заснул, когда маленькая ладонь начала приятно массировать затылок. Зарываясь пальцами в длинные пряди, путая их, дёргая — не больно, так, чтобы добиться ничего не значащего рыка. Совсем по-собачьи. Кенсу обвел кончиками пальцев небольшую татуировку на плече Чонина — олдскульное красное сердечко, обвитое белой лентой с косой надписью «KJI + DKS» — прежде, чем спросить: — Так где моя закладка? - и, не дождавшись ответа, сладко протянул: — За каждую прочитанную страничку буду тебя трахать позой из Камасутры. Выбор позы — метод тыка с закрытыми глазами. А я ведь почти дочитал.