Вечный бой

Пруссия не помнит, как он узнал о существовании полубогов и монстров. Потому что если бы он помнил, то непременно бы свихнулся. Или попросил бы окунуть его в Лету, чтобы забыть все. У него крыша едет от того, что для всех других стран он канул в Лету, при этом ни разу в нее не окунувшись. Лагерь Полукровок так и не стал для него домом. Его домом стал домик номер пять. Красная крыша. Как его глаза. Воинственный вепрь над дверью. И толпа людей, готовых ринуться бой, а в мирное время издеваться над всякими неудачниками. К категории неудачников быстро был причислен Перси Джексон. Наверное, у всех детей и почитателей Ареса ненависть к этому полубогу течет в крови. Только Пруссия не издевается на Джексоном так мелочно, как это делает Кларисса. У них с Перси свои отношения. — Я держал в руках меч еще в те времена, когда язычество было в ходу! — И скольких монстров ты им убил? Слышится лязг металла. Скрещиваются мечи. В стороны летят искры. Ни один из них не отступит. Это особая привилегия — быть лучшим в фехтовании. Они оба достойны этого. И в глубине души они это знают. Однако на поверхности души у них шум в ушах, адреналин в крови и желание показать себя с лучшей стороны. Перси смеется, когда Гилберт промахивается свои ударом. Они скалятся, глядя друг другу в глаза. На публику они играют так, что никто не смеет оторвать взгляда. На публике они короли. На арене они — великие. Любимцы для всех. Вдали от чужих глаз они понимают, что сходят с ума. У Пруссии туман перед глазами, когда он нагибает Джексона в душевой. Перси истерически ржет от того, что его ебет страна. В голову Пруссии рушится огромная стена — покруче Берлинской — это его представления о нормальной жизни. Он истерически ржет, потому что ебет полубога. В воздух взмывает волна. Пруссия невозмутим. И промок с головы до ног. Промок до нитки. Ему нет дела до одежды на нем. Когда они останутся одни, он снова и снова будет заставлять Джексона сосать, хватая его за волосы и глядя в его глаза. Чувствовать себя идиотом его заставлял едва ли не каждый бог. Теперь Перси может похвастаться и тем, что его заставила чувствовать себя рабом страна. Страна, которой нет. Ебать, его же нет. Или есть. Перси медленно сходит с ума, чувствуя член у себя во рту. Его сводят с ума красные глаза несуществующей страны. Если бы Пруссия был полубогом, его признал бы Арес. Кому еще нужны дети, которые настолько любят красный цвет, что он въелся им в глаза. Кому же еще нужны дети, готовые развязать войну на ровном месте. А ровное место — арена. Место, где они выясняют отношения. Каждый час. Каждый день. С тех пор, как Пруссия появился в Лагере. С самого первого дня. — Я мог бы быть богом, пока ты всего лишь полубог. — Ты только мог бы. А я уже наполовину. И песок арены столбом вздымается, превращая их в силуэты, танцующие в бою. В их отношениях есть особая красота. В том, как скрещиваются их мечи. В том, как летят искры от доспехов, когда лезвие меча проезжает по ним. В том, как Перси смеется, когда Пруссия снова в душевой сзади хватает его за шею. В том, как Пруссия до крови кусает его губы во время грубого поцелуя. В том, что даже поцелуи их похожи на баталии. На сражение языками. А иногда они объявляют перемирие. И Перси в красках перечисляет свои подвиги. После перемирий Пруссия мечтает окунуться не в Лету, а в Стикс. И сам рассказывает, за что его ликвидировали. После перемирий Перси смеется на его имперскими замашками. Когда они не вместе, Перси разрывает на части от ярости. Потому что Кларисса видит его за милю и одаривает полным злорадства взглядом. Потому что Пруссия ничего не скрывает от «сестры». Она знает даже то, как стонет Джексон и как матерится, когда Пруссия ставит его на колени в душевой. Зато с его души падает камень, когда он ставит Гилберта на колени. И не в душевой, когда никто не видит. А прилюдно. На арене. Перед сотней глаз. Слышит крики Аннабет и Гроувера. Слышит рев зрителей. И с размаху бьет по лицу Пруссии. Но Гилберта Байльшмидта не учили унижаться. Его учили унижать. И он подрывается с места. Утирает кровь с лица, снова хватая меч. — Когда Арес признает меня, ты будет хрипеть в луже собственной крови! — Да, в луже твоей собственной крови. Взметается пыть. Летит песок из-под ног обоим в глаза. И вечный бой. Покой им только снится.