Горечь от непрочитанных сказок.

Я не знала, что сказать ей. Я даже не могла подумать что то, что она сообщила, было не шуткой. Он умер. Человек, защищавший и оберегавший меня всю жизнь — умер. Его больше нет, и никогда не будет рядом со мной. Мой отец. Мой любимый папочка, которого я видела только вчера — умер. Все мое существо было против даже издать какой-то писк, подтверждавший, что все в порядке. И уж тем более я не смогла промолвить ни слова той женщине, что сказала мне об этом. Я даже забыла, кто это. Просто стояла в оцепенении, не понимая, кто передо мной и что она говорит. Словно меня там не было. Мой разум как будто затерялся в пространстве, оставив где-то там внизу телесную оболочку. Я не думала. Я не понимала. Я не пыталась понять. В голове была пустота, где медленно, как в кинотеатре, прокручивалась пленка с воспоминаниями. Вот я и отец на моем дне рождения, вот он держит меня на руках и улыбается. И с каждой сменой кадров, с каждой сменой воспоминания мое сердце пропускало один единственный удар, а пустота в душе расширялась все больше и больше, заполоняя все вокруг. У меня начало темнеть в глазах. Постепенно исчезали вещи из комнаты, стены с фотографиями, мебель с лежащими на них бумажками или украшениями и игрушки, подаренные кем-то и валявшиеся по всему дому. Очень скоро я не видела совершенно ничего, кроме слайдов, мерцавших в моей голове. А та женщина никуда не уходила. Она по-прежнему была рядом и не отпускала меня. По-прежнему прятала свое безликое лицо в моих волосах, боясь взглянуть мне в глаза. Она обнимала меня и утешала. Говорила, что это пройдет, что мы вместе с этим справимся. Что он всегда останется со мной. И что он не хотел бы моих слез. Как будто она что-то в этом понимала?! Невозможно было перестать думать о нем или успокоится. Все в этом доме будет мне напоминать отца. Его походку или жесты. Шутки или то, как он рассказывал мне сказки, находясь рядом. Как можно успокоиться, узнав, что вместе мы справимся с его кончиной. Вместе. Какое это вообще имеет значение? Особенно сейчас. Раз нету папы — больше нет никаких вместе. Он не хотел моих слез, я знала это. Он никогда не хотел бы моей грусти или печали, но как можно забыть ласковые прикосновения его татуированных пальцев, зная, что больше он никогда к тебе не прикоснется. И она говорила, что все образуется. Моя собственная мать лгала мне! Ради чего? Его нет со мной рядом. Я больше не чувствую его защиты и любви. Я никогда не смогу больше увидеть его лицо вживую и обнять его. Лента с воспоминаниями внутри остановилась и начала искажаться, все совместные моменты, словно покрывались слоем пепла. Все, что вызывало радость во мне, померкло, стало приобретать оттенок чужеродности и мрака. От этого ощущения я и стала приходить в себя. Перестала сидеть на первом ряду кинотеатра, тупо уставившись на экран и смотря на покрывающиеся серостью воспоминания. Я вернулась из своего забытья и опять очнулась в мире, где его не стало. Я оказалась там, где никто не мог помочь мне спастись от этой неминуемой грусти и от этого страшного горя. В моих глазах непроизвольно стали появляться слезы боли и отчаяния, которые крупными каплями стекали с моих щек вниз на спину матери, прижавшейся ко мне. Теперь я ее узнала. Она все еще обнимает меня и ласково гладит по голове. В то время как я стою в нашей некогда уютной гостиной и плачу. Она не смотрит на меня. Не показывает мне свою боль или свой страх. Просто гладит по голове, приговаривая, что все хорошо, когда на самом деле все просто ужасно плохо. От собственных слез и рыданий я не могу спросить, почему она не плачет. Хотя, если бы хотела, я бы это сделала. Но мне плевать. Передо мной все еще стоит отец, который улыбается мне, глядя на меня, и протягивает мне свои расписные длинные руки. Но она не плачет, ни одна капля не упала с ее лица, я не могу принять этого. Просто не могу. Как она может беспокоиться за меня, но не за него? Почему она не плачет и не бьется в истерике с мыслью, что он больше никогда до нее не дотронется и не поцелует, с мыслью, что все, что было ей дорого он забрал вместе со своею жизнью? Я знала ответ, но не могла с ним смириться. Для нее он уже давно исчез. Я поняла это по ее глазам, которые она подняла, чтобы посмотреть на мою реакцию после информации о его смерти. Увидев, что я еще плачу, она подняла меня на руки и понесла куда-то. Я не видела куда. Все о чем я могла думать это то, что она никогда так не поступала. И никогда не должна была так поступать. Это мог делать только он. Только мой отец мог поднять меня и закружить или просто держать у себя на руках в то время, как я любовалась видом сверху. Но мне было слишком плохо, чтобы упираться и капризничать. Я будто лишилась всех чувств, кроме горя. Мое тело просто отказывалось делать что-либо. Только плакать. Вспоминать его и плакать. Она отнесла меня в ванну на втором этаже, где неловко поставив на пол, постаралась привести в чувство холодной водой. Скорее для галочки, чем для какой-то пользы. Ведь не трудно было понять, что в моем состоянии я не успокоюсь от простой воды. Я продолжала плакать и всхлипывать, смотря на нее стеклянными глазами, в которых ничего не было. Скорее всего, именно это ее и смутило. Ведь Она снова взяла меня на руки, чтобы на этот раз отнести в мою комнату и положить на кровать. Здесь, в моей комнате она попыталась еще раз что-то мне объяснить, говоря какие-то ласковые слова. Но я ничего не слышала. Мне было все равно на ее утешения. Я лишь хотела узнать, как и когда он меня оставил. Почему он вдруг исчез, оставив после себя надпись — «умер»? Смотря на свою мать, безуспешно пытающуюся загладить вину передо мной за плохую новость, я ощутила чувство, что меня предали. Мой мир просто разрушился со словами «твой отец погиб, его больше нет». И с этими словами перестали существовать счастливые мечты под названиями «счастливая семья», «верная и любящая мать» и «ласковый и вечный отец». Он как будто просто исчез в воздухе, оставив мне всю боль и печаль, на которую способно детское сердце. Я ощутила чувство предательства от всего света, в котором я жила или существовала.