***
– Можем пойти сразу к твоему будущему мужу, – предложил Равен, поддерживая девушку за локоть. – Или останемся на пару дней в Тель Аруне, чтобы ты немного освоилась? – Можно?.. – Фалура робко глянула исподлобья, но тут же опомнилась и подняла голову, прямо встретив взгляд Равена. – То есть, я бы предпочла хотя бы пару дней провести в городе. – Молодец, – искренне похвалил Равен. – Отвыкай от старых привычек и учись приказывать, ты же будущая жена ашхана и урожденная тельванийка. Попробуй ещё раз. – Мы останемся в Тель Аруне на два дня, – Фалура действительно почти приказала, лишь к концу фразы сбившись на просящие интонации. Равен одобрительно кивнул. – И потом, это, – он встряхнул свёрток, – красиво, конечно, но не очень подходит для жизни у кочевников. Надо подобрать тебе более подходящую одежду, обувь, всякие там штучки… – Но вы уже… – девушка явно смутилась. – Вы уже потратили на меня столько… – Ерунда, – отмахнулся Равен. – Тебе вряд ли ещё представится случай вволю походить по магазинам… Прости, но другого выхода правда нет. Так что оторвись по полной, Фалура. – Вам не за что извиняться передо мной, мутсера, – вздохнула девушка. – Я не избалованная наследница, а честная жизнь у кочевников, да ещё и муж-ашхан – это больше, чем я могла даже надеяться. Гораздо больше. И, – она вдруг быстро, ехидно улыбнулась, сразу превратившись в красавицу: – Вы даже не представляете, во сколько обходятся «всякие там штучки». Равен не мог не улыбнуться в ответ. – Пяти сотен хватит? – предположил он. Фалура застыла. Недоверие на её хорошеньком личике сменялось растерянностью. – Просто можно и больше потратить, – нанёс ей контрольный удар ухмыляющийся Равен. – Но только если эти всякие штучки будут лёгкими, нам с тобой их всё-таки на себе до лагеря Зейнаб тащить. – Альмалексия милостивая! – девушка смешно прижала ладошки к щекам. – Вы не шутите? – Не шучу. И давай без церемоний. Зови меня Равеном. – Равен… – замялась Фалура. – А дальше? – Просто Равен, – помрачнел он. – Вот такой вот я безродный данмер. Мне доходчиво объяснили, что фамилией моих приёмных родителей-имперцев лучше не пользоваться, а настоящей я не знаю. – Простите… прости, – расстроилась девушка. – Ничего, я привык, – отмахнулся Равен. – Пойдём, что ли, снимем комнату, не на улице же нам жить?***
– Предтечи, подушка, настоящая подушка, – Фалура, рассмеявшись, рухнула на кровать. – И перина, перина, Равен! – Купи парочку, – пряча улыбку, посоветовал тот. – У эшлендеров всё гораздо скромнее. – И куплю, – Фалура всё не могла оторваться, разглядывая, трогая, даже нюхая самые обычные для свободных людей вещи. – Я буду жить как дочь герцога, Равен! – Дочь герцога живёт в трущобах, – вздохнул тот. – И вряд ли заметит, если на её постели вообще не окажется перины и подушек. – Дочь Его Светлости Ведама Дрена? – удивилась девушка. – Ты с ней знаком? – Ильмени Дрен, – подтвердил Равен. – И да, можно сказать, что я с ней знаком. Но закрыли тему, Фалура. – Извини, – расстроилась бывшая рабыня. – Кажется, у меня талант наступать тебе на больные мозоли. – Ты не виновата, что у меня столько больных мозолей, – отмахнулся Равен. – Ладно, отдыхай, сейчас принесут ванну. А я до алхимика прогуляюсь. – Она красивая? – тихо спросила Фалура. – Дочь герцога красивая? Равен замер. Нет, никто бы не назвал Ильмени красивой. Резкая, с высокими скулами, вся словно из ломаных линий, вся бурлящая энергия, ключицы, коленки, локти – всё сплошь острые углы, всё в вечном движении. О худые плечи можно, кажется, уколоться, и порезаться о скулы. Никакой плавности, аристократичности, никаких женственных форм, лишь губы мягкие, полные – но так часто сжатые в тонкую линию… – Очень, – сам себе ответил Равен. – Она очень красивая, Фалура. Даже красивее тебя.***
– Гу, – пробурчал Равен. – Что? – не поняла Фалура. – Привыкаю чувствовать себя вьючным гуаром, – усмехнулся тот. – Как представлю, что со всем этим добром тащиться через весь Грейзленд… – Я сама понесу, честно, – девушка заметно расстроилась. – Но мне очень, очень хочется взять ещё это… Равен снова вздохнул. Поход по магазинам начался и закончился в лавочке Ферела Атрама, торговца всякой всячиной. Пресловутые подушки (три штуки) и перина уже были упакованы в на удивление компактный свёрток, туда же отправились отрез ткани, пара изящных светильников, набор столовых приборов. От тарелок и прочей посуды Фалура, подумав, отказалась, а вот книги… Яростно торгуясь с Атрамом, девушка рассортировывала всю имеющуюся у торговца литературу на две стопки: то, что покупала, и то, что ещё не посмотрела. Первая стопка росла с пугающей скоростью, а вторая была ещё достаточно большой, чтобы вогнать Равена в уныние. Впрочем, он вспомнил, что у Зейнаб вряд ли вообще водятся книги, и смирился. – Всё, – наконец заявила Фалура. – Остальное неинтересно. Равен отсчитал требуемую сумму, про себя восхищаясь умению бывшей рабыни торговаться: сам бы он отдал за всё купленное вполовину больше. – Теперь ещё самую необходимую одежду надо купить, – решила Фалура. – Гу, – согласился Равен. Девушка немного опасливо улыбнулась, словно спрашивая разрешения, и Равен кивнул: – Всё, что понадобится, и лучше – штаны, а не юбки. И ещё подберём тебе лёгкие доспехи. Грейзленд, конечно, не Пепельные земли, но случиться всякое может. К выбору одежды Фалура, неожиданно для Равена, подошла на редкость практично. Отбирала только прочные, надёжные вещи, никакого шёлка, кружев, вышивки. То же было и с обувью: пара ботинок из выделанной шкуры алита, легкие сандалии да высокие сапоги. Ещё взяла пару крепких перчаток да вместительную сумку. Равен подавил в себе любопытство: хотелось узнать о её жизни до рабства, расспросить, как она жила и как попала в плен. Девушка явно родилась свободной, хоть и едва ли в богатой семье. Но за этот день он и так успел к ней привязаться, а такие расспросы грозили стать началом чего-то, слишком похожего на дружбу. Равен эгоистично решил, что лучше держаться на расстоянии. Она останется с эшлендерами, а он… у него есть за кого переживать и помимо бывшей рабыни с задумчивыми раскосыми глазами. Традиционный вварденфельский доспех дублёной нетчевой кожи сидел на Фалуре как влитой, но она сама морщилась и неловко дёргалась с непривычки. Равен посоветовал ей носить броню даже в городе, чтобы освоиться и привыкнуть, и так они и бродили остаток дня по Тель Аруну: воины-бродяги в логове магов.***
– Ты умеешь сражаться? – спросил Равен, лениво поглядывая на перебирающую покупки, разбросанные на полу их комнаты в «Заговоре и зелье» Фалуру. Та, оторвавшись от сворачивания штанов в почти не занимающий места свёрток, покосилась на него из-под спадающей на глаза тёмной, с медным отливом чёлки. – Немного, короткими клинками, – кивнула девушка. – Как все. И ещё знаю кое-какие заклинания, только… – Что? – поторопил замешкавшуюся девушку Равен. Вместо ответа она протянула к нему левую руку, правой закатывая рукав рубахи. На предплечье тускло переливался сдерживающим зачарованием рабский наруч. Равен вздохнул. – Я сниму его, Фалура, как только мы дойдём до стоянки Зейнаб, – пообещал он. – Просто… Я не могу дать тебе шанс сбежать, на кону стоит очень многое. Прости. – И добавил честно: – Я бы на твоём месте сбежал, пока мы в городе, и предварительно перерезал бы горло странному н’ваху. Фалура застыла, пристально на него глядя, так и не убрав протянутую руку. И вдруг медленно, словно во сне, опустилась на колени. – Клянусь моими Предками, Равен, клянусь моим именем и судьбой, я не сбегу и не подниму на тебя руку, – чётко взвешивая слова, проговорила она. – Пусть отвернутся от меня Предтечи, пусть покарает Трибунал, если я окажусь такой неблагодарной тварью, и предам тебя, Неревар Воплощённый, Равен из Сиродила. Равен опешил. – Я не дура и всё понимаю, – кивнула девушка. – У рабов есть одно преимущество: при них не стесняются говорить, забывая, что мы слышим, видим и думаем. Даже ты… Вы с Савиль говорили при мне о подарке для ашхана, надсмотрщики обсуждали Пророчества, да и с детства я кое-что помню. А когда ты сказал, что не знаешь своих родителей… Я поняла, кто ты. А я – что же... Видимо, я твоя цена за признание Зейнаб, и я согласна быть этой ценой. – Не всё так просто… – растерялся Равен. Он не в первый раз чувствовал себя мошенником, самозванцем, а признание рабыни, которая сама жертва его интриг, но искренне верит в его избранность, его просто ошеломило. – Не перебивай, – попросила Фалура, всё так же стоя на коленях и пристально вглядываясь в его лицо. – Я понимаю, что ты не обязан был столько для меня делать… Меня ждал Суран, Равен. Ты был в Суране? Думаешь, тамошние девочки сами выбрали такую жизнь? Думаешь, хоть одна бы из них не согласилась променять бордель на семью? Да любая за самого последнего нищего кочевника выскочила бы, а ты предлагаешь мне ашхана! Ты не отправляешь меня к нему в чём есть, хотя мог бы, ты тратишь на меня время и деньги… Позволь мне… позволь мне отблагодарить тебя… Равен как во сне смотрел, как тёмные мягкие ладони коснулись его штанов, скользнули по бёдрам всё выше, добрались до шнуровки. Пальцы замерли, в раскосых глазах застыл немой вопрос. Не то естественно, не то заученно – рабыня для Сурана – Фалура облизнула губы, приглашая, намекая… Хотелось. Хотелось почувствовать тёплое, на всё согласное тело под собой, закрыть глаза, представить, что так вот, на коленях, стоит перед ним другая. Которая никогда так не посмотрит, с которой целоваться – что кусаться, а обнять – каждый раз угадай, обдаст лавовым жаром или северным льдом. Которая настолько не раба, что её свободы хватит встряхнуть весь Морровинд с его вековыми устоями. Которая без колебаний отдаст всё, чтобы никто и никогда не стоял вот так на коленях в рабских наручах перед своим господином… Равену стало тошно. – Не надо, Фалура, – хрипло выдохнул он, отстраняя тёплые руки. – Тебе не за что благодарить меня, ты свободная женщина и всегда была ею. Не надо… Он быстро нашарил ключ в поясной сумке, перехватил её руки, открывая замок. Наруч с глухим стуком упал на ковёр. – Отдохни, – неловко пробормотал он, стоя уже на пороге. – Я приду утром.***
Фалура, несмотря на некоторые опасения Равена, никуда не ушла. Ждала его в комнате, уже собранная и в доспехах. Покупки, аккуратно упакованные в два не очень больших тюка, стояли на полу. Судя по уставшему лицу, спала она не больше, чем он сам. – Я передумала, – объявила девушка сразу, как Равен, постучавшись, вошёл. – Не надо пары дней в Тель Аруне. Пойдём сегодня. Чем раньше – тем лучше. Равен только кивнул, соглашаясь. Фалура кусала губы и больше отмалчивалась, и хрупкое предчувствие зарождающейся дружбы исчезло, как не было его. Задержались они только у оружейника, выбирая будущей жене ашхана кинжал по руке. Фалура приняла очередной подарок молча, даже не заикаясь о благодарности, и Равен был ей за это признателен. Старик-данмер, что за совершенно грабительскую цену взялся довезти их до побережья, болтал всю дорогу. Его юркая лодочка плясала в волнах, не борясь с течениями, а подстраиваясь под них, и старик, не сильно налегая на вёсла, рассказывал – не то им, не то самому себе – обо всём на свете, легко перепрыгивая с событий в Сиродиле на насморк у своего внука и обратно. Бормотал он и про Пророчества, и про самозваного Нереварина. Фалура только губу закусила сильнее, промолчав, а Равен и вовсе не вслушивался. К полудню лодочник высадил их на отмели, пожелал лёгкой дороги и отплыл обратно. Равен подумал, что он точно также проболтает всю дорогу сам с собой, не смущаясь отсутствием слушателей. – Пойдём холмами, – сообщил Равен, едва ли не впервые за день прямо посмотрев на бывшую рабыню. – Будь настороже, тут полно кагути, алитов и всякой гадости поменьше. Да и на небо поглядывай: скальных наездников тоже иногда заносит в эти края. Фалура кивнула, закинула за плечи свою долю поклажи – тюк пообъёмнее, но полегче, – и уверенно зашагала следом за Равеном. После первой же драки – из-за валуна выскочил кагути – атмосфера как-то сама собой разрядилась. Фалура оказалась неплохим напарником: не путалась под ногами, не визжала и не падала в обморок. Зато потом деловито обработала Равену даже не рану – длинную неглубокую царапину от когтей на руке, осмотрелась и объявила привал. Солнце стояло на полдень, и идти дальше было слишком жарко, да и есть хотелось. Чтобы не тратить припасы, разделали того же кагути, и будущая жена ашхана запекла мясо в углях. За едой как-то сам собой завязался разговор, неловкость испарилась, и вскоре Равен уже рассказывал Фалуре всё, что сам знал об эшлендерах. Ему казалось, что она должна испугаться той нелёгкой жизни, что её ждет, но бывшая рабыня только пожала плечами. – Я не из благородных, – пояснила она. – И наша жизнь не так уж и отличалась от жизни Племён, если подумать. Я привыкну, Равен, не переживай. Расскажи лучше про моего мужа… будущего мужа. Равен задумался. – Ашхан Каушад – неплохой мер, – решил он. – Может, он не блещет умом или доблестью, но племя при нём живёт неплохо. А вот шаманка, Сонумму Заннабат, – Равен старательно выговорил сложное имя, – вот она непроста. Она – шея Зейнаб. Каушад, конечно, голова, но смотрит эта голова туда, куда шея повернётся. И это она посоветовала мне… ну, купить тебя. Постарайся с ней поладить. Фалура, задумавшись, кивнула. Её губы шевелились – повторяла эшлендерские имена, чтобы не ошибиться при встрече. Равен одобрительно кивнул своим мыслям – умненькая девочка и впрямь приживётся у кочевников. Но и в обиду себя не даст. На ночлег остановились в расселине меж двух небольших холмов, одолев, по прикидкам Равена, половину пути. Фалура, хоть заметно устала, не жаловалась и держалась молодцом. Даже вызвалась, хоть Равен и возражал, дежурить часть ночи. Наказав разбудить себя, когда Мессер коснётся Красной горы, видимой даже отсюда, из сердца Грейзленда, он закутался в плащ и уснул. В полночь он сменил дремлющую Фалуру. Просидел до рассвета, слушая её размеренное дыхание и прикидывая дальнейший путь. Грейзленд он знал не особо хорошо, потрёпанная карта явно была неточной, но чутьё говорило, что они завтра к вечеру должны выйти к лагерю Зейнаб. Отчего-то не хотелось, чтобы это спокойное путешествие по цветущим и относительно мирным землям заканчивалось. Потому что Зейнаб – последнее племя, а дальше придётся, исполняя пятое Пророчество, окунуться с головой в внутренние и внешние свары Домов. Прямота эшлендеров была ему куда больше по душе, чем двуличность родни Ильмени или заносчивость Тельванни. Отчасти поэтому, а отчасти ради Фалуры, он решил, что к Зейнаб они придут утром, переночевав поблизости. Бывшая рабыня, и без того красивая и умеющая держаться с достоинством, отдохнув и переодевшись в дорогую одежду, должна впечатлить кочевников больше, чем уставшая после дневного перехода девица в запылённых доспехах. А первое впечатление в её положении – не то, чем можно пренебречь.***
– Ну, если ты действительно этого хочешь, – Равен посмотрел на заходящее солнце, – мы можем прийти в лагерь сегодня. До полуночи успеем, если напрямик через холмы. Но стоит ли? Может, лучше отдохнуть тут, а завтра ты предстанешь перед будущим мужем во всём великолепии? – Фальшивом великолепии, – вздохнула Фалура. – Ты прав, конечно. Тут неплохое место для ночлега. – Там, за камнями, ручей, – Равен кивнул. – Можешь освежиться, я покараулю. Пока Фалура плескалась в прохладной воде, по-детски взвизгивая и хохоча, Равен разжёг костёр. Сдав вахту абсолютно счастливой, хоть и основательно продрогшей девушке, он ополоснулся сам и вернулся к стоянке. Притихшая Фалура, по уши завёрнутая в его плащ, готовила ужин. – Здесь красиво, в Грейзленде, – в наступающих сумерках бывшая рабыня сама казалась тенью. – Мне понравится тут жить. – Зейнаб неплохо устроились, – согласился Равен. – Уршилаку и Эрабенимсун живут среди пепла, там гораздо хуже, дышать можно через раз. Каушад и впрямь неплохой вождь. Фалура помолчала. – Равен, – позвала она тихонько. – Не перебивай меня, хорошо? Тот кивнул, но спохватился, что его вряд ли видно в сумерках, но девушке и не требовалось подтверждение. – Завтра я стану одной из эшлендеров, – печально, нараспев заговорила она. – Их жизнь станет моей жизнью. Я не жалуюсь, нет, это честная и достойная жизнь, и я с радостью её приму. Но… но мне будет многого не хватать, пожалуй. Нет, не наручей, и не невольничьих рынков. Мне будет не хватать мечты. Чего-то хрупкого, что светит тебе сквозь прутья клетки, не позволяя окончательно сдаться, какая-то безумная надежда… Ну, то чувство, что ты можешь отрастить крылья, если очень-очень сильно захочешь. Или можешь вдруг влюбиться, как в омут с головой, и меня полюбят в ответ, и жизнь будет слаще самой сладкой сказки… Я прощаюсь сегодня с мечтами, с тем единственным, что нельзя отнять у раба. С тем, чего не может позволить себе жена ашхана. Фалура медленно, грациозно поднялась, сбрасывая плащ. И под ним не было ничего, кроме самой Фалуры. – Пожалуйста, Равен, не отталкивай меня, – попросила она, делая шаг вперёд. Блики догорающего костра выхватили из темноты длинную ногу, крутой изгиб талии, высокую грудь, чтобы через секунду сложиться уже в новый узор. Тени плясали, и казалось, что с ними пляшет и неподвижная Фалура. – Не прогоняй, – почти неслышно, одними губами повторила она. – Пусть у меня останутся хоть воспоминания. – Ты… – у Равена перехватило дыхание. – Ты… – Не из благодарности, нет, – улыбнулась она уголками губ, подходя почти вплотную. – Украду эту ночь у своей судьбы. Попробую, как это – быть свободной… И Равен не смог отказать. Целовал мягкие, податливые губы, нежную кожу, зажмуренные веки. Обнимал и любил свободную женщину Фалуру Ллерву, и никому третьему не было в ту ночь места у давно догоревшего костра… Утром он проводил молчаливую Фалуру до лагеря. Зейнаб встретили их сдержанным гулом, одобрительным, как понял Равен. Сонумму поймала его взгляд и подмигнула. Каушад, весьма довольный, был вежлив и обходителен. В тот же день шаманка провела сразу две церемонии: Равена признали Нереварином Зейнаб, а Фалура стала женой ашхана. Мрачные, грозные древние гимны Неревара сменилось заунывными, тоскливыми свадебными песнями эшлендеров. Равену было тошно и паскудно на душе, словно он кого-то предал. Фалура, величественная и очень красивая, позволяла собой любоваться и легко улыбалась своим новым соплеменникам. Равен, теперь Нереварин Зейнаб и всех Племён, пил какую-то перебродившую дрянь, не чувствуя вкуса, и молчал. Ближе к ночи шаманка устроила его в своей юрте и велела отдыхать. Перебродившая дрянь всё-таки сделала своё дело, и Равен провалился в сон. Только заунывные песни – эшлендеры не умели веселиться иначе – всё длились и длились далеко заполночь, и оттого, наверное, снилось что-то пепельное, мутное и тяжёлое. Равен ушёл с утра, ни с кем, кроме шаманки, не попрощавшись. Эшлендеры спали, кто в юртах, а кто и прямо на земле, среди объедков и пустых кувшинов. – Уходи, Нереварин, – сказала ему Сонумму, не отвлекаясь от своих трав. – Иди сейчас, тебе не с кем тут прощаться. Так будет лучше. И Равен ушёл, не оглядываясь.***
Он оказался в тех краях случайно, полгода спустя. В суете, в дикой кутерьме потрясений, обрушившихся на Вварденфелл и на него самого, он и думать забыл о рабыне, оставленной у эшлендеров, но занесла судьба в Грейзленд. Лагерь, вопреки его ожиданиям, остался на прежнем месте. Его узнали и встретили всё теми же гимнами, от которых до сих пор было тоскливо и немного страшно. Равен поискал глазами жену ашхана. Имя вылетело из головы, смутно помнились только тёмные, с рыжиной, волосы, раскосые глаза да податливые губы. Её нигде не было видно. Равен даже успел подумать, что она стала настолько эшлендеркой, что просто затерялась среди одинаковых лиц и фигур, одетых в неразличимое серо-коричневое. Но тут полог юрты ашхана приподнялся, звякнули тоненькие свирели ветра над входом… Фалура – имя вспомнилось сразу, – выглянула из юрты и тут же отпрянула внутрь, заметив его. Равен успел разглядеть только тонкое запястье в золотых браслетах да белоснежную свободную рубаху с пёстрой вышивкой по вороту. И круглый животик под этой рубахой. Фалура больше не показывалась, но из юрты вышел сам ашхан, собранный и настороженный. – Нереварин, – позвал он Равена. – Пойдём поговорим. Каушад стоял на холме и смотрел на запад, туда, где билось о берег невидимое отсюда море. Оба молчали. – Я хороший ашхан, – нарушил тишину эшлендер. – Хороший, но плохой. Я не кичусь умом и отвагой, но Зейнаб живут лучше прочих племён и никогда не голодают. Но я бесплоден, и после моей смерти племя бы ждали раздоры и склоки, как у беззаконных Эрабенимсун. Но Сунамму – лучшая из шаманок, она говорит с живыми и мёртвыми, и умеет не только слышать судьбу, но и помогать ей. Равен замер, уже зная, о чём скажет Каушад. – Сунамму сыпала пепел, слушала ветер и бросала камни, – продолжил ашхан. – Она знала, что так будет. Мне не нужна была телваннийка, я не дурак и всё понимаю. Я знал, что ты приведёшь мне переодетую рабыню, но это неважно. Мне нужен был сын. Фалура носит моего сына, будущего великого ашхана. Моего сына. Мы поняли друг друга, Нереварин? – Я понял тебя, ашхан, – Равен теперь тоже смотрел на море. С холма, на котором они стояли, был виден лагерь Зейнаб. Не слишком близко, так, что их разговор не был слышен, и Равен успел заметить фигуру в белом, неотрывно за ними наблюдающую. Тёмные волосы отросли и выгорели, став почти медными, и в движениях бывшей рабыни появилась грациозная плавность. Закрываясь ладонью от солнца, она, не отводя взгляда, смотрела на них. На кого именно, Равен определить не смог. – Уходи, – просто попросил Каушад. – Я люблю её, я люблю их обоих, Нереварин. Прошу тебя, уходи. И Равен ушёл.