В темноте с другом лучше, чем одному на свету

      Очнувшись, Джим сразу же открыл глаза. Вокруг него была темнота — не сплошная, сквозь неё прорывались силуэты стен и пола. Воздух был спертый и влажный. Отсыревшая одежда мерзко липла к телу. За спиной он чувствовал приятное тепло.              — Харв… — голос подвел, Джиму пришлось прочистить горло, — Харви, это ты?              — Джим? — тут же облегченно ответил ему до скрипа зубов знакомый голос. Освальд попытался обернуться, но верёвки не дали ему это сделать.              — Ох, — удручённо вздохнул Гордон, дергая стягивающие запястья узлы. С кем-кем, а с этим… человеком наедине, тем более в плену, он оставаться никогда не планировал. Но выбора у него, собственно, не оказалось. — Освальд, что, чёрт подери, здесь происходит?              Освальд тем временем старался сесть поудобнее; ногу привычно простреливало болью, а попытки Джима развязаться делали только хуже. Он ответил чуть более раздражённо, чем хотел бы:              — Очевидно, наши общие… недоброжелатели решили, что проще будет покончить с нами обоими одновременно.              Поняв, что освободить руки не получится, Джим прекратил дергаться и решил для начала определиться, где они находятся.              — Где мы? Ты видел, как нас везли?              — Нет, — спокойно ответил Освальд. Он был готов к подобному допросу и теперь пытался отвечать терпеливо. Всё-таки, это был Джим, а не кто-то из его идиотов-подчиненных. — Я тоже недавно очнулся. Но, кажется, мы в каком-то подвале.              — Никто не заходил?              — С тех пор, как я очнулся — нет. Голосов я тоже не слышал, — Освальд оглянулся вокруг, в который раз пытаясь разглядеть хоть что-то. Он никогда не планировал ничего такого, и запасного плана на случай похищения вместе с Джимом Гордоном у него не было. Но теперь Освальд собирался в будущем обязательно продумать, в свободное от работы время, разумеется, побольше вариантов развития событий в случае его похищения недоброжелателями. — Но я не уверен, что в здании мы одни. Пару раз мне показалось, что я слышал за дверью шаги.              Джим грязно выругался и снова задергался в верёвках. Когда это ни к чему не привело, он успокоился и сел так, чтобы как можно меньше соприкасаться спиной с Освальдом. Однако его действия привели к тому, что натянутые верёвки глубоко впились в запястья Освальда, поэтому тот, стараясь сделать это максимально незаметно и ненавязчиво, придвинулся чуть ближе.              — Так что будем делать, детектив?              — Гм… — Гордон замялся, не представляя, что может предложить. Он был копом и чувствовал ответственность за гражданского, но даже коп не был способен распилить верёвки силой мысли. — Ждать. А дальше по обстановке. Только… не лезь на рожон, понял?              — Не беспокойся, Джим, не буду… — Не заметив заботу в голосе детектива, Освальд закатил глаза. Сделав паузу, он продолжил уже более вкрадчиво: — А что… Что было перед тем, как они тебя нашли?              Гордон некоторое время молчал, не будучи уверенным, что хочет обсуждать свою работу с преступником. Но потом, постаравшись добавить в голос как можно больше недовольства, всё же ответил:              — Я вышел из дома, собирался поехать в участок, но оператор по рации сообщила о новом убийстве по делу… о новом убийстве. И сказала адрес. Я поехал по нему, это было в доках. Нашел нужный склад, открыл дверь — а дальше ничего не помню.              Освальд тяжело вздохнул.              — Значит, в ближайшее время никто искать нас не будет… Прискорбно, — он помолчал. Потом продолжил. — Я бы не надеялся на то, что мы с ними договоримся. Прошлые наши переговоры с этим… джентльменом и его сестрой прошли не очень удачно.              — Меня ждут в участке. Если я не появлюсь до обеда, меня будут искать.              Освальд неприятно улыбнулся. Впрочем, Джиму всё равно не было его видно.              — По моим подсчётам до обеда ещё… немало. Они могут навестить нас раньше, — пытаясь как-то устроить больную ногу, Освальд задел пальцами руки Джима. Они были тёплыми и грубыми на ощупь. Руки трудящегося человека.              — Я… я придумаю что-нибудь, — огрызнулся Джим и замолк, намереваясь больше не поддерживать беседу.              Оставив бесплодные попытки устроиться так, чтобы ничего не болело, Освальд тоже замолк. Но ненадолго.              — Это я уговорил Фальконе пощадить тебя и мисс Кин, когда ты с напарником пришёл его убивать. Ты знал?              Джим поперхнулся собственной слюной и пораженно замолчал. Ему захотелось ответить Кобблпоту, что тот врёт, но ведь сейчас тому не было никакого прока от этого. Значит, это была правда. Неприятная такая правда.              — Кхм?              — Значит, он тебе не сказал, — с мрачной удовлетворённостью сказал Освальд. — Предпочёл выглядеть благородным. Ты поэтому в больнице выбрал его?              — Я… — Джим чувствовал себя ужасно растерянно. — Нет. Не поэтому.              — Тогда почему? Он ничем не лучше меня. Но ты чуть не оставил меня шестёркам Марони… Почему он, а не я? Я сделал для тебя больше.              — Кхм… — мужчина ненавидел эту ситуацию все больше. Что он мог сказать? «Извини, но ты выглядишь как конченный псих, поэтому я не хочу, чтобы ты был главой преступности в этом городе?» — …Мне жаль. Спасибо, что помог тогда.              — Тебе жаль, — Освальд чувствовал, как давно уязвлённая гордость и обида требовали выхода. Он не мог сдержать себя. — На-а-адо же. Честному детективу Гордону жаль.              — Закройся, Кобблпот, — грубо рыкнул Джим, дергая руками так, чтобы доставить тому дискомфорт. — Я же поблагодарил тебя. То, что я связан, не значит, что ты можешь болтать что пожелаешь.              — А разве я не прав? — вышло неожиданно зло. — Я думал, у нас будет партнёрство. Я всегда тебе помогал. Тебе НУЖНА моя помощь. Нам обоим. В чём дело-то, Джим?              Джим тяжело вздохнул и в тысячный раз пожалел, что похитители не заклеили им рты.              — Я тебе ничего не обещал.              — Нет. Но ты мне должен. Мы друг другу полезны и уже не раз выручали, — весь запал куда-то делся, и Освальд закончил как-то устало, изнеможённо: — За что ты меня так сильно ненавидишь?              От этой внезапной открытости в его голосе Джим почувствовал стыд.              — Я коп, Освальд, пойми ты это уже. Коп. А ты — преступник. Мы не друзья. Я обязан посадить тебя и всех твоих подчиненных за решетку, и однажды мне придётся это сделать.              При слове «коп» Освальд тихо засмеялся. Вышло немного нервно, с нотками истерики.              — Ох, Джим… Буллок тоже коп, но это не мешало ему подсоблять Фиш. Как и многим другим твоим коллегам. И ты продолжаешь приходить ко мне и просить помощи. Я, если помнишь, не особо хотел, но ты меня как-то нашёл через эту девчонку, Кошку. Может, тебе хочется верить в отмазку про копа, но будь честным, причина не только в этом. — Закончив нервную тираду, Освальд добавил уже совсем тихо, — С тобой я был честным всегда, когда это было возможно.              Джим замолчал, не зная, что ответить. Этот разговор внезапно стал слишком личным. Он не был готов обсуждать что-либо такое с Кобблпотом. Но промолчать почему-то не получилось.              — Я — не Харви. И не остальные. А ты… Ты — убийца, Кобблпот, сколько бы ты не заговаривал мне зубы. Быть им — твоё решение. Мы договорились: ты помогаешь мне, и я снова твой должник… Душевные разговоры в этот договор не входят.              — О-да, Джим, ты меня раскусил, я — убийца. И ты, кстати, тоже, если мне память не изменяет. Только тебе позволяет значок, а я выкручиваюсь, как могу, — он осторожно коснулся тёплых пальцев, погладил. — Я не хочу ссориться. Пожалуйста, Джим, хоть на минуту пойми и ты меня. Поставь себя на мое место. Разве я хуже всех тех озлобленных мафиози, которые всё равно бы начали грызть себе глотки, не тогда, так через полгода? Улицы всё равно были бы в крови. Я просто ускорил процесс. Сократил его. Подумай, сколько жизней я спас, взяв руководство в свои руки, не дав более мелким бандам начать драться за власть в городе…              Гордон хотел было дернуться от навязанного прикосновения, но что-то удержало его от этого. Он слушал Освальда замерши, чувствуя вину и понимание. Джим действительно понимал всё то, что говорил ему Освальд, и в глубине души был согласен с ним. Он тоже убийца. И Освальд не так уж плох в качестве босса. Могло быть и хуже. С ним, хотя бы, можно было договориться не получив пулю в лоб.              Да и вообще, была ли в этом проклятом городе хоть одна чистая душа?              Джим не знал, что ответить, и просто позволил Освальду переплести пальцы со своими.              Это были его извинения.              От рук Гордона исходило приятное тепло, и Освальд поймал себя на том, что ему вдруг стало спокойнее. Напряжение всего разговора спало, хоть и не исчезло полностью. Он закрыл глаза и некоторое время молчал. А потом его осенило.              — Джим… У меня в кармане пиджака может быть перочинный нож. Кажется, его не заметили. Ты можешь достать его? Тебе легче будет дотянуться.              — Правого или левого?              — Левого.              Как только Джим начинает двигаться, Освальд выпускает его ладонь. Суставы сводит болью, когда Джим пытается дотянуться до нужного кармана. Он шарит по ткани, тянет её поближе, но ничего не выходит.              — Ты там застёгнут что ли? Я не могу достать. Можешь немного развернуться ко мне левым боком?              Когда Джим двигается, кожу саднит от врезающихся верёвок, но Освальд терпит. Потом чертыхается и, стараясь не обращать внимание на стреляющую боль в колене, разворачивается влево, насколько может.              — Только так. Сильнее я не смогу.              Джим чувствует на щеке прикосновение волос Освальда, чувствует его тяжелое дыхание на шее. Он тянется как можно сильнее, чуть ли не заламывая себе руки и вот — чувствует холодный металл под пальцами. Ладони совсем слегка подрагивают, он боится, что выронит нож… Но нет, этого не случается.              — Взял! — не скрывая довольства собой, торжествует Джим. Его настроение заметно улучшилось, и он даже не задумывается, почему это Освальд не вспомнил про нож раньше.              А Освальд тут же разворачивается обратно, едва ли не скрипя зубами от боли в вывернутых запястьях. Потом нащупывает нож в руках Джима и вытаскивает лезвие.              — Отлично, теперь режь.              Нащупав веревку, обматывающую запястья Кобблпота, Гордон начинает резать. Нож оказывается довольно острым и уже через полминуты рвется первая веревка, за ней вторая, и…              — Готово!              Потирая затёкшие руки, Освальд разворачивается к Джиму, не вставая — колено от долгого сидения в неудобной позе ноет просто адски — и смотрит. Верёвка была общая, но руки Джима всё ещё связаны. Он забирает нож и поддевает верёвку, не торопясь разрезать, снова касаясь рук Джима. Сейчас он разрежет и всё будет как раньше… Он медлит, желая продлить это, но знает, что это выглядит довольно странно. В итоге, решившись, всё-таки перерезает верёвки, но не разжимает пальцев на запястье Гордона.              — Освальд? — тихо спрашивает Джим, не шевелясь и лишь слегка повернув к нему голову.              Освальд избегает смотреть ему в глаза, уставившись то на их руки, то на нож. Он неловко складывает его и словно машинально кладёт в карман. Сердце бешено стучит в груди, когда он решается и гладит большим пальцем ладонь Джима. Он даже представить боится, какое у него сейчас выражение лица.              — Да? — выходит неожиданно хрипло и уязвимо, он сглатывает.              Джим смотрит на Освальда из-за плеча. Он чувствует осторожное, теплое прикосновение к тыльной стороне ладони и не знает, что ему делать. Почему этот человек… такой? То почти безумный, то хитрый словно дьявол, то такой… влюбленный. Как сейчас.              — Посмотри мне в глаза, — вдруг приказывает Гордон, разворачиваясь плечами ещё сильнее к мужчине.              Освальд не хочет, но не подчиниться он просто не может. Он поднимает глаза на Гордона, встречаясь с ним взглядом. Он пытается что-то сказать и как-то объясниться, его рот беззвучно открывается, но слова впервые в жизни не идут. Даже на пороге смерти было легче говорить, чем сейчас. Всё ещё гладя ладонь Джима, он медленно поднимает вторую руку и осторожно касается щеки, лаская.              Едва ощутив тепло его ладони на щеке, Гордон перестает понимать, что и зачем он делает. Он перехватывает руки Освальда за запястья и без труда прижимает их к полу, потому что не может больше выдержать этой отчаянной, зашкаливающей нежности, которая сквозит во всём — во взгляде Освальда, в его прикосновениях, в его голосе. Чужие эмоции пропитывают его мысли, и он забывает, что их жизням угрожает опасность. Он сжимает запястья сильнее и тянет за них Освальда на себя. Ближе. Смотрит в его глаза, пытаясь отыскать там ложь. Хоть что-то, что объяснит, что сейчас черт возьми происходит. Но в темноте ничего не рассмотреть. В темноте можно только ощутить вкус.              Не ожидавший этого, Освальд неловко застывает, удерживаемый руками Джима. Потом осторожно, плавно приближается к нему ещё ближе, так, что они почти соприкасаются носами.              — Джим… Я… — он не знает, что сказать, поэтому просто замолкает, только дышит часто и рвано. — Пожалуйста, — совсем без звука, но Освальд уверен, что Джим его слышит.              Едва воздух, вышедший из легких Освальда вместе со сорвавшимся с его губ словом, достигает Джима, он понимает, что проиграл войну, которую сам и начал. Нельзя воевать с тем, кто не дает сдачи. Такого можно только либо убить, либо помиловать.              И Джим милует. Ему это почти ничего не стоит — всего лишь один дюйм и все моральные устои.              Всего лишь один дюйм, и он чувствует под своими губами чужие — сухие, тонкие и немного приоткрытые, будто ждущие его. Тёплые и податливые.              Всего лишь один дюйм, одно прикосновение и один неожиданный тихий стон, который слышится в тишине и темноте подвала слишком ярко.              Освальд стонет, не в силах сдержаться. Чувствуя, как хватка на запястьях ослабла, он кладёт руки Джиму на плечи, притягивая ещё ближе, ведёт вверх до воротника рубашки, к шее. Кожа горячая, будто Джима лихорадит. Освальд принимает поцелуй, как самый ценный подарок в его жизни, как очередное спасение его жизни Джеймсом Гордоном, и так же осторожно, будто боясь спугнуть, отвечает на него.              Ладони обхватывают шею Джима опасливо, мягко; не задумываясь, что и зачем он делает, Гордон кладёт свои руки на бедра Освальда, чуть выше колен. Мужчине кажется, что тот едва дышит и где-то на краю сознания мелькает мысль о том, что они делают что-то не просто безумное, но ещё и совершенно неуместное. Однако это почему-то лишь сильнее подстегивает его.              Джим на секунду отрывается от Освальда и смотрит на него. Губы Освальда приоткрытые и влажные, а взгляд пьяный и очень-очень человечный. Джим не знает, куда подевался безумный Кобблпот, и не хочет знать. Ему, честно говоря, сейчас абсолютно всё равно.              Он тянется вперёд и врывается в его рот нагло, жадно, а ладони его проезжаются по бедрам выше, ближе к паху. Чтобы удержать равновесие Джим наваливается, немного приподнимается, и Освальду приходится задрать голову и откинуться назад, буквально повиснув на шее мужчины. Из-за такого положения рот Освальда открывается ещё шире, чем Джим не преминует воспользоваться.              Цепляясь за Джима, Освальд стонет в поцелуй, кровь стучит в висках от этого жара и напора, и неловкая нежность сменяется такой же лихорадкой, как у Джима. Он целует в ответ, прикусывая губы, нечаянно ударяясь зубами, задыхаясь, и ему кажется, что руки Джима на бёдрах сейчас прожгут ткань.              Ласкающе, но ощутимо сжав рукой его горло, Освальд ведёт её дальше вниз, до самого ремня, вытягивает рубашку и забирается под неё, прижимает ладонь к горячей коже, поглаживая; чувствуя, как Джим в ответ только усиливает напор и от каждого его движения всё нарастает возбуждение.              Как будто чисто случайно дотронувшись до ощутимого бугра на брюках Освальда, Гордон берётся за пуговицу на его брюках. Та выходит из петли, тихо звучит молния, и он пытается стащить брюки вниз, но ничего не выходит. Он недоуменно отрывается от его губ и ощупывает пояс.              — Подтяжки, серьёзно?              Освальд пытается придать себе надменный вид, но понимает, что у него это едва ли выходит.              — Это классика, Джим, ты ничего не понимаешь.              — Снимай свою классику, пока я добрый, — хрипло приказывает Джим и сам же берётся за пиджак, чтобы в несколько рывков стащить его с плеч. Пуговицы слетают и с характерным звуком катятся по полу.              Освальд дрожащими пальцами, неловко и торопливо расстёгивает пуговицы жилета, сбрасывает его на пол где-то позади себя и, наконец, стягивает подтяжки с плеч. Повинуясь внутреннему порыву, вдруг сам ведёт рукой по бедру Джима вверх, до самого паха, ощутимо трёт ладонью и слышит, как Джим резко выдыхает сквозь зубы.              — Ч-черт, — шипит Джим, неосознанно толкаясь в пальцы. Он хочет что-то сделать, но на самом деле только упирается лбом в плечо и сжимает кулаки на краях рубашки Освальда, которую собирался снять.              Собственное возбуждение ощутимо тянет внизу живота, но Освальд не обращает внимания, расстёгивает пуговицу и молнию на брюках Джима, снова оглаживает и забирается рукой под резинку белья, обхватывая пальцами член и проводя по всей длине. Тяжёлое дыхание у уха и невнятные ругательства кажутся ему самым приятным, что он когда-либо слышал.              Джим сжимает зубы крепче. От ласк, даже таких, совершенно сухих, по позвоночнику как будто расходятся короткие электрические разряды. Хочется ещё и ещё. Он почти на автомате тянет рубашку с плеч Освальда, кладёт на них ладони, а затем широко, по-собачьи лижет его шею, прикусывает мочку уха, забирается в него кончиком языка и снова спускается к шее, к уже влажной коже.              — Убери руку, Кобблпот, — шепчет он тихо, — а то всё закончится на третьей базе.              Прерывисто выдохнув от несдержанных ноток в голосе Джима, Освальд закрыл глаза и наклонил голову, давая тому больший доступ к своей шее. Гордон тут же воспользовался им, влажно, смазано поцеловав острые челюсть и скулу. С неохотой последний раз проведя ладонью по члену, Освальд повел руку выше, расстёгивая на Джиме рубашку.              Едва Освальд закончил с пуговицами, мужчина надавил ему на плечи и заставил лечь. Под спиной Освальда были его пиджак и жилет, а вокруг локтей висела спущенная рубашка, мешая и ограничивая подвижность его рук. Джим навис над ним на вытянутых руках и вдруг, непривычно лихо улыбнувшись, спросил:              — Я так понимаю, резинки у нас нет?              Освальд с трудом сфокусировался на лице Джима. Говорить не хотелось, хотелось гладить и целовать, спущенная рубашка мешалась.              — Очевидно, нет… детектив, — голос получился какой-то совсем чужой, непривычный, с какой-то томной хрипотцой.              — А ты раньше…? — начал Гордон и приподнял брови, видимо надеясь, что мимика скажет всё за него.              Освальд застыл, чувствуя, как лицо медленно заливает краска. Чёрт.              — Это так важно? — получилось с вызовом. Не в силах терпеть этот взгляд Гордона, он согнул ноги в коленях и потёрся о его пах.              Прикосновение заставило Джима судорожно втянуть воздух и на секунду прикрыть глаза. Пытаясь собраться с мыслями, он облизнул нижнюю губу, а затем отодвинул колено Освальда, как бы случайно разводя его бёдра шире.              — Я должен знать, с чем мне придётся иметь дело, — скрывая за игривостью серьёзность, спросил Джим. А затем добавил низко, как-то глубоко, — Мистер Кобблпот.              От звука его голоса Освальд вздрогнул и прикрыл глаза, выдохнув.              — Нет. Я раньше — нет. Джеймс.              Ощутив прилив какой-то неясной теплоты, Джим улыбнулся уголком рта и осторожно лег сверху, целуя его на этот раз по-другому — не неуверенно, не отчаянно и не жадно; целуя его со знанием дела, не торопясь и не медля. Изучая его реакции. Мягко покусывая нижнюю губу, посасывая язык — от этого Освальд тихо и удивленно застонал — прижимаясь всем телом, а затем слегка отстраняясь и стягивая с него надоевшие брюки. От скольжения ткани Освальд прикусил губу, внимательно наблюдая за Джимом.              Освальд видел разного Джеймса Гордона — чаще недовольного или яростного, нетерпеливого или решительного, но сейчас он, казалось, предстал совсем с другой стороны. Неторопливый поцелуй был изучающим, успокаивающим. Утягивающим в какой-то немыслимый омут. Освальд и не заметил, как начал трогать его везде, где мог достать.              Джим отвечал на его взгляд уверенно, не разрывая зрительного контакта ни на секунду. Весь мир мужчины сузился до этого клочка холодного подвального бетона и странного парня, почему-то, кажется, влюбленного в него. В него, только и делающего, что сначала использующего странную слабость Освальда в своих целях, а затем отталкивающего его. Сейчас Джим не помнил, почему поступал так с ним, вот только на утро мог уже и не вспомнить, зачем поступать иначе.              Сев на колени между его ног, Гордон огладил худые, но жилистые бедра, а затем широко облизал ладонь. Джим видел, как дернулся кадык на шее Освальда, когда он сделал это, и довольно хмыкнул. Он был уверен, что зрачки парня уже заполнили почти всю радужку глаз. Худая грудь рвано поднималась и опускалась, а затем замерла, когда он огладил внутреннюю часть бедра и прикоснулся к нежной коже у основания члена.              От прикосновения Джима, неспешного и тягучего, по всему телу Освальда прошла тёплая волна удовольствия. Он вдохнул и неосознанно задержал дыхание, но уже спустя несколько движений длинно, со стоном выдохнул его имя, выгибаясь навстречу ласкающим рукам, желая большего.              Джим не мог отвести взгляда. Влаги на ладони было мало, от возбуждения во рту стало как в пустыне, а Освальд так сладко и открыто льнул под каждую его ласку, что от открывающегося перед ним вида захватывало дух. Скользнув ладонями на бедра, он развел их ещё шире и, опёршись на них, опустился к паху. На нежной розовой головке блестела капелька предэякулянта и он слизнул его почти сухим языком — на вкус горько, но терпимо — и в ответ Освальд так дернул бедрами, что только вес тела Джима позволил сдержать это движение.              Решив, что Освальду наверняка не очень удобно и растяжение неприятно тянет мышцы, Джим вспомнил свой опыт с женщинами и закинул его ноги на плечи. А следом, не теряя времени даром, опустился ртом на его член. От столь острой ласки Освальд застонал громко и несдержанно, запуская пальцы ему в отросшие волосы и скрещивая ноги на его плечах.              Запрокинув голову и задыхаясь от ощущений влажного рта на члене, Освальд был не в состоянии даже подумать о том, чтобы сдерживаться. Он бы улыбался, если бы смог перестать стонать. Отросшие волосы под руками оказались мягкими, он наверняка растрепал Джиму всю причёску, обычно такую аккуратно-прилизанную. Нежности в пальцах не хватало, Освальд то и дело одёргивал себя, чтобы не сжать руку в кулак — ему не хотелось причинять боль или действовать грубо.              Джим всегда разговаривал и вёл себя с ним так. Грубо. Но не сейчас. Освальд даже мечтать не мог о подобном обращении и был готов, если надо, озолотить тех, кто притащил их в этот подвал.              Его, полностью его Джим Гордон.              А Джим лишь старался двигать головой в четком ритме; пряча зубы, он всё плотнее обхватывал ствол губами и втягивал щеки. Ладони его лежали на бедрах Освальда, пальцы судорожно впивались в мышцы — ему было мало. Ему хотелось дотронуться до себя. Хотелось оказаться внутри. Но не сейчас, не сегодня — Гордон даже не задумывался, что завтра может и не быть — сегодня пытаться зайти слишком далеко было глупо. Не было ничего, не было даже времени, ведь за ними могли прийти в любой момент.              Освальд же старался дышать глубже и медленнее, но всё равно судорожно хватал ртом воздух, пальцы в волосах Джима сводило судорогой. С громким пошлым звуком Гордон выпустил член изо рта и снял ноги Освальда со своих плеч, а затем, приподнявшись выше, засосал нежную бледную кожу возле пупка. Освальд втянул живот и на теле прорисовались тонкие силуэты ребер. Когда Джим стал целовать выше, Освальд приподнялся на локте и ладонью за челюсти заставил того поднять голову, посмотреть ему в глаза.              — Эй, Джим, — тихо позвал, — а ты?              Тяжёлое дыхание Джима и лихорадочно блестящие глаза выдавали его с головой. Освальд погладил его по лицу, от скулы и вниз, по линии подбородка и по шее. Он чувствовал, как дёрнулся кадык под пальцами, когда Джим шумно сглотнул.              Одним движением добравшись до чужих губ, Джим впился в них сухо и голодно. Опершись левым предплечьем сбоку от Освальда, он приспустил брюки до колен и лёг сверху. Кожей к коже, отчего всё стало острее и ярче.              — Лижи, — хрипло сказал Джим, немного отклонившись в сторону и подставив ладонь к лицу Освальда.              Обхватив его запястье, Освальд сначала прикоснулся губами к коже, мимолётно целуя, а потом медленно и широко облизал ладонь до кончиков пальцев и вобрал в рот два, сначала до фаланги, потом до косточки. От ощущения шершавого и мокрого языка под кончиками пальцев Гордона пробрала такая сладкая дрожь, что он на несколько секунд забыл, зачем вообще попросил это сделать. Прежде чем отстранить руку, Гордон мягко надавил на язык. Позволяя всё это, Освальд смотрел на него внимательно и ожидающе.              Не в силах терпеть больше ни минуты, Джим, не разрывая контакта глаз, просунул руку меж их тел, обхватил члены влажной ладонью и начал ритмично двигать рукой. Освальд судорожно втянул воздух и закинул одну ногу ему на поясницу, а затем, пытаясь попать в ритм, толкаться бедрами в кулак. В конце концов парень почти перестал отвечать на рваные поцелуи; Освальд просто часто-часто дышал, загнанно и дико, а Джим ловил его дыхание, касаясь потрескавшихся губ приоткрытым ртом. Им было так жарко в этом сыром подвале, как будто кто-то развел под ними стоградусное пламя. По их телам тек пот, смешиваясь, делая происходящее ещё грязнее и неправильнее. Освальд никогда и представить не мог, что это животное действо может так свести его с ума, но не задумывался об этом сейчас, только сильнее впиваясь ногтями в плечи и бока Джима, оставляя глубокие, кровоточащие царапины. На самом деле ему нечем было дышать, и дело было не только в немаленьком весе Гордона; всё его тело потяжелело, а низ живота раз за разом скручивало судорогами, подводя к чему-то большему.              В какой-то момент окружающий мир просто перестал существовать для Освальда, была только рука Джима и удовольствие от неё, горячее тело сверху и тяжёлое частое дыхание возле губ. На самом пике по телу прокатилась горячая волна, и Освальд застонал, вцепившись в плечи Джима, долго и как-то разбито, будто от боли, но такой силы удовольствия он не испытывал ещё ни с кем за всю жизнь. Краем сознания он слышал, как спустя пару секунд выдохнул и Джим, опускаясь влажным лбом ему на плечо и содрогаясь всем телом. Оргазм Джима было чувствовать и слышать так же приятно, как свой собственный.              «Теперь уже ничто не будет как раньше», — мелькнуло в голове Освальда.              — Эй, — позвал Джим, подтягивая штаны и садясь на бетон рядом с Освальдом. — Ты как?              Джим всё ещё пытался отдышаться, его грудная клетка ходила ходуном, а на губах была довольная послеоргазменная улыбка.              Всё ещё тяжело дыша, Освальд тоже сел, неловко стал натягивать штаны. Влажная чёлка липла ко лбу, и он убрал её с глаз.              — Это было… восхитительно, — голос всё ещё был ниже. Увидев улыбку Джима, Освальд тоже улыбнулся, но не как обычно, а мягче, и сам удивился своей реакции. — Джим.              — Одевайся давай, — поторопил Гордон Освальда, застёгивая мятую рубашку. — Пойдем познакомимся поближе с нашими похити…              Внезапно снаружи раздались выстрелы, и Джим осёкся на полуслове. Послышались голоса, среди которых было легко узнать прокуренную матершину Буллока.              Чертыхнувшись, Освальд вскочил настолько быстро, насколько позволяла нога, застёгивая рубашку и подобрав вещи с пола. Судя по уже слышимым за дверью шагам, к ним приближались.              Ругаясь последними словами, Джим растерянно смотрел то на дверь, то на Освальда. Тот явно не успевал надеть всё то множество одежды, что было на нём изначально. Даже не подумав, как это будет выглядеть, Джим рванулся к Освальду и стал помогать ему, больше мешая, чем принося реальной пользы.              Путаясь в лямках подтяжек, Освальд только успел наполовину застегнуть жилет, когда дверь со скрипом распахнулась и в помещение хлынул поток искусственного света. Держа в вытянутых руках пистолет и агрессивно озираясь, в проходе появился Буллок, пока наконец его взгляд не остановился на них. Радость от встречи с Джимом быстро сменилась крайнем недоумением.              — Джим, какого…?!              Внезапно поняв, что чувствует преступник, которого поймали прямо на месте преступления, Джим замер, забыв даже убрать руки подальше от воротника Освальда.              — Х… Харв, я… эээээ…              — Блядь, Джим, вы тут со скуки приватные танцы устроили, что ли? С НИМ? — Буллок в ужасе посмотрел на Освальда и на Джима, а потом замахал руками на попытку Джима что-то сказать, прижимая одну руку к лицу, — Нет-нет-нет, не говори мне, я не хочу ничего об этом знать. Ты хоть цел? Эти ебанутые подкупили диспетчера, чтобы она отправила тебя в те доки. Я, мать твою, с утра на ногах. Пошли отсюда, хоть пожрать надо… — Харви снова покосился на Освальда, — И выпить.              — Харв… — беспомощно открывая и закрывая рот, Джим в панике пытался придумать что-то получше анекдотичного «Это не то, что ты подумал», но в голову как назло ничего не шло. В поиске поддержки он оглянулся на Освальда.              Освальд как раз надевал пиджак и, поймав растерянный взгляд Джима, по-деловому улыбнулся Буллоку.              — Мы немного… повздорили, детектив. Как вы нас нашли?              — Лучше захлопни клюв, Пингвин, ты вполне можешь оставаться, я за Джимом приехал, — Буллок развернулся и направился прочь. — Пошли, Джим, опознаешь хоть, кто тебя схватил. Мы вроде как всех их повязали.              Больше не глядя на напарника, Харви ушёл. Джим последовал за ним, но перед самой дверью Освальд придержал Гордона за локоть.              — Детектив… — он замялся, а затем сказал чуть тише, — Джим.              Гордон остановился и вопросительно посмотрел на Освальда, внезапно понимая, что язык не поворачивается ответить ему какую-нибудь грубость и, скинув пальцы, уйти вслед за Харви.              Пару секунд Освальд колебался, будто хотел что-то сказать, а потом, убедившись, что Буллок далеко ушёл, привстал на цыпочки и прижался к губам детектива. Скорее просто касание, чем поцелуй, но не как прощание.              — У тебя не получится это забыть, Джим. Давай не будем себя обманывать, — он переместил руку с локтя на запястье, дотрагиваясь, как в самом начале, и через секунду чувствуя слабое ответное пожатие. — Это было, это есть, и мы можем помогать друг другу и далее.              Взгляд Джима был немного растерянным, неуверенным, а прикосновение к пальцам заставило что-то в его груди еле заметно дрогнуть. То, что между ними произошло в этом подвале, было чем-то непоправимым, неконтролируемым, и Джим никак не мог для себя решить, жалеет он о случившемся или нет. Когда он сжал пальцы Освальда в ответ, губы всё ещё горели от недопоцелуя, а по телу расходилась приятная истома. Он знал, что Освальд чувствует её тоже и хорошо помнил, откуда она взялась.              Освальд улыбнулся — так же мягко, непривычно, не похоже на убийцу и мафиози мистера Кобблпота, и пошёл к выходу, позволяя Джиму самому решить, отпускать его пальцы или нет.              — Пойдёмте, детектив. Как бы нас опять ваш коллега не потерял, с него достаточно моральных травм на сегодня.              Джим хмыкнул, внезапно осознав, насколько легче искренне реагировать на шутки Освальда, а не хмуриться, ведь чувство юмора у того, на взгляд Гордона, действительно было довольно хорошее. Нехотя отпустив его ладонь, он ещё раз разгладил рубашку, провёл рукой по волосам и пошел вслед за Освальдом на свет.              На улице шел дождь. Рядом с автомобилями полицейских стоял чёрный BMW. Уже подходя к машине, Освальд, держа над головой поданный подчиненным зонтик, обернулся к Джиму.              — Я помню наш договор, детектив. Он всё ещё в силе. Вы знаете, как меня найти, я не буду избегать встреч.              Садясь в машину, он наконец позволил себе довольно улыбнуться. Джим Гордон — самый честный и ценный человек, который когда-либо встречался ему в Готэме, — теперь был его.              Не смотря вслед отъезжающей машине, Джим пошел в сторону офицеров. В голове вертелись тысячи мыслей, но одна фраза была ярче всех.              «В темноте с другом лучше, чем одному на свету».