Когда плавится сталь

      Раздался громкий, протяжный свисток, и скрючившийся у ворот Харламов вздохнул с облегчением. Должно быть, тренер догадался, что ещё немного – и страна лишится талантливого игрока.       - Я не понял, что это такое? – громко выкрикнул Тарасов в сторону подопечного. – Куда ты бросаешь? Не понял установки? Не щадить!       Стоявший с клюшкой бомбардир опустил глаза долу, на россыпь шайб под ногами.       - Дай сюда клюшку! – подъехал Тарасов. Завладев орудием пытки, злобно глянул на Харламова. – А ты не расслабляйся! Отбивать надо, а ты отбиваешься!       - Так больно же, Анатольвладимыч…       - Больно будет с канадцами! Если доживёшь, - сострил тренер, приготовившись к броску.       Он словно специально поставил Харламова в рамку без специальной защиты вратаря. Понимая, что тарасовские шайбы его не пощадят, парень первым делом прикрыл руками пах.       - Мы не на футболе, Валера! – прервав замах, взорвался тренер. – Убери оттуда руки.       - Так прилетит же, Анато…       - Тогда какого чёрта ты делаешь в хоккее?       Этот крик разнёсся под сводами ледовой арены, заставив команду вздрогнуть. Некоторые даже попятились. А Харламов взглянул на злого, в упор смотрящего Тарасова, и спокойно ответил:       - Играю.       - Во что играешь-то? В детский сад, как я погляжу. Да ты языком чешешь сейчас, а не играешь!!!       Первый удар попал Харламову в предплечье. Хоккеист сдавленно вскрикнул, решив впоследствии не издавать ни звука назло тренеру. Его первое испытание, вернее, пытка, не должна быть позорно проиграна.       Шайбы летели одна за другой, а Тарасов всё не унимался. «Наверное, когда покроюсь синяками с головы до ног, тогда он успокоится», - думал Валера, защищая ворота. Шайбы били куда попало, одна даже попала по лбу. Харламов держался молодцом, напоминая солдата под обстрелом. Ни шагу назад! В воротах, правда, красовалось уже пять шайб, и это казалось Харламову огромной удачей при таких-то скоростях.       Удивляясь про себя стойкости парня, молча переносившего испытание, Тарасов уже собирался заканчивать. На льду оставалось с десяток шайб. На цель он уже не смотрел, посылая «снаряды» вслепую. А не смотрел потому, что стало неловко перед игроком. Устроил ему Армагеддон из шайб, да ещё и пожурил за боязнь получить между ног. Непрофессионал ведь Валера, за что ему это?       Думая так, тренер, злясь на себя, послал шайбу в ворота, вложив в удар остаток сил и злости. И вдруг уже не его, а чей-то другой крик огласил пустые трибуны.       Тарасов поднял глаза. Валера, скорчившись, стоял на коленях, зажав руки меж сдвинутых ног, и уже заваливался набок, крича от боли. Клюшка выпала из рук тренера, он понял, что натворил. Команда подбежала к пострадавшему, а Тарасов, потеряв дар речи, оглядывался по сторонам. Где снова носит этого доктора, когда он так нужен? Сказано же было – не опаздывать на тренировку!       - Анатолий Владимирович, что делать-то? – осторожно позвал один из ребят. После этого тренер, наконец, подъехал к облепившим Харламова игрокам. Опускаясь перед ним на колени, Тарасов почувствовал, что весь трясётся и испуган куда сильнее пострадавшего.       Харламов лежал на боку, подтянув колени к груди, весь напряжённый. Послав одного из игроков разыскивать командного врача, тренер встал коленями на лёд и попытался разогнуть Валеру, но тот только крепче сжал ладонями ушибленный пах. Обступившие их хоккеисты молчали.       - Валера, прости. Я не видел, куда бил… - вздыхал Тарасов, гладя стонущего Харламова по голове и теребя его за плечи. – Неужели так сильно? Чёрт… И врача, как назло, нет, лёд хотя бы приложить… Давай, Валера, держись, сейчас должно быть полегче… За руку меня возьмёшь, когда полегчает, ладно? Вот рука. Я отнесу тебя в медпункт, там дождёмся доктора…       Валера ничего не отвечал, кривясь и шипя от боли, но вскоре ухватился за руку Тарасова и приоткрыл глаза.       - Ну слава тебе… - с улыбкой произнёс тренер, но его перебил возглас вернувшегося игрока.       - Игоря Станиславовича нигде нет, Анатолий Владимирович.       - Да он охренел, что ли? – рявкнул тренер на ни в чём не повинного хоккеиста и сокрушённо взглянул на Харламова. – Что ж, Валера, отнесу тебя на своём горбу и осмотрю сам. Это мой долг, как-никак.       - Мы поможем, Анатолий Владимирович, - вызвались сразу несколько его подопечных.       Благополучно добравшись до медпункта, Тарасов уже без помощи игроков занёс Харламова внутрь и уложил на кушетку.       - Анатольвладимыч, - глотая буквы, протянул Валера.       - Не суетись, сейчас что-нибудь придумаем, - пробормотал тренер и запер дверь на ключ. Оставшаяся снаружи команда потопталась у двери и ушла в раздевалку, обсуждая происшествие.       - Что вы собираетесь…       - Помолчи, Валера, - роясь в шкафу и ящиках стола, отрезал Тарасов. – Оклемался, разговаривать начал? Рано выводы делать с такой травмой. О, нашёл! Ну и бардак здесь у него, сам чёрт ногу сломит.       Харламов наблюдал, как тренер, разматывая бинт, подходит к раковине.       - Наверняка там гематома, не меньше, - бубнил он, смачивая самодельный компресс. – Полечим тебя, как умеем. Раздеться сам сможешь, или помочь?       - Чего? – не понял Харламов.       - Не «чего», а снимай штаны.       На вид Тарасов был спокоен и уж точно не собирался и дальше издеваться, поэтому и Валере передалось его спокойствие. Спустив штаны вместе с трусами, он приподнялся, чтобы и самому взглянуть на последствия удара шайбой.       - Как яйца на Пасху, - оценил степень поражения наставник. – А я думал, всё гораздо хуже. Ладно, давай сюда свои причиндалы.       Лежать голышом перед Тарасовым было непривычно, и от взгляда тренера это не укрылось.       - Что засмущался-то, как барышня? Покраснел даже весь. Или это от боли? Терпи, Чебаркуль, хоккей – игра беспощадная. Одними синяками не отделаешься.       - Анатолий Владимирович, разве вот это хоккей? – придерживая компресс, пожаловался парень.       Стоявший к нему спиной Тарасов признал, что Валера прав. Чувство вины давило на мужчину, подсказывая, что одним компрессом тут не отделаешься.       Шагнув к кушетке, тренер стал расстёгивать пояс. Харламов вытаращил глаза.       - Что… что вы делаете?       - Я виноват перед тобою, правильно? – монотонно процедил наставник. – Так что давай, двинь мне по яйцам. Тогда мы будем квиты.       - Да вы что? Не буду я… - испуганный хоккеист отвернулся, лишь бы не видеть унижений тренера.       - А я говорю – будешь! – снимая трусы, настаивал Тарасов. – Или я обижусь и выгоню тебя из ЦСКА!       Такое заявление вмиг заставило Валеру развернуться. Но прежде оголённых гениталий Тарасова он увидел слёзы в его глазах. Это было так внезапно и так необычно для Валеры. Он и представить не мог, что когда-нибудь увидит плачущим эту почти легендарную личность, стальную глыбу советского хоккея. Характер Тарасова, казалось, не предусматривал такие качества, как чувство вины, жалость, сострадание… И всё же это происходило наяву, здесь и сейчас. А вся злоба и ненависть к мучителю вдруг улетучилась, стоило Валере увидеть эти слёзы. Ему, Тарасову, действительно жаль за то, что случилось. Валере сразу захотелось сделать ему приятное, утешить или порадовать чем-то. Бить Тарасова по паху после всего этого? После того, как ему открылась истинная сущность этого великого человека?       Тарасов ждал, абсолютно не замечая собственных слёз. Любые эмоции, кроме отрицательных, он всегда держал внутри, иначе и быть не могло. Всех своих коллег он нарекал размазнёй, едва те в его присутствии давали слабину в отношениях с подопечными. Не таким должен был быть тренер в понимании Тарасова. Но почему-то сейчас эти эмоции вырвались на свободу – не потому ли, что в его жизни появилась искорка света, Валерий Харламов, ещё один носитель несгибаемого характера? Почти копия его самого в молодости, почти родственная душа. И первый человек, которому он разрешил укротить себя, как мужчину и как тренера. Даже не укротить, а унизить.       - Бей же, давай! – поторопил он Валеру, склоняясь над ним и в то же время понимая, что парень не сможет.       - Знаете, Анатолий Владимирович, - после недолгой паузы услышал он негромкий голос Валеры. – Испанцы славятся своим темпераментом. Но кое-чем другим они славятся ещё больше.       Стоять вот так, упираясь руками в стену, было не очень-то удобно, но Тарасов не успел ни сменить позу, ни вникнуть в сказанное Харламовым – его член погрузился вдруг во что-то влажное и тёплое. Инстинктивно тренер подался назад, но руки Валеры моментально обхватили его ягодицы, подводя ближе к жадно раскрытому рту.       - Что… ты… - задохнулся Тарасов, переставая соображать. Ладони хоккеиста массировали его задницу, губы причмокивали, погружая глубоко в рот начинающий твердеть орган. Эти ласки имели странный эффект: успокаивающий, угнетающий протест, и одновременно возбуждающий, настраивая тело на иную волну, где нет ничего, кроме истинных чувств.       Шумно выдохнув, Тарасов поддался, расслабился, его рука сама потянулась за порцией наслаждения, сдавила яйца, перекатывая их пальцами. Он впервые помогал себе возбудиться не вместе с женой, не наедине с собой, а с кем-то посторонним, и в то же время самым родным.       Взведённый орган упирался Харламову в глотку, но парень хотел ещё. Убрав руки тренера, он сам стал играть с его отвердевшей мошонкой – сперва ладонями, а затем и языком, на время вынув изо рта напряжённый член Тарасова.       Облизывая и забирая в рот яички, Валера массировал внутреннюю поверхность его бёдер медленно и нежно, словно невзначай надавливая на анус. Тарасов под его ласками постанывал, упираясь руками о кушетку за спиной Валеры. А этот испанец выдумал пытку гораздо изощрённее удара по яйцам!       Украдкой Тарасов заметил, что член Харламова тоже готов включиться в процесс, несмотря на ушиб яичек. Недолго думая, тренер переступил через спущенную одежду и лёг на подопечного животом. Сжал твердеющий орган ладонями, потеребил, открывая самую чувствительную часть – головку – облизал её. Осторожно погрузил в рот, пробуя сосать. У обоих этот опыт был первым, и друг с другом они осторожничали, не торопились и не делали грубых движений. Но вскоре жажда разрядки довела их до крайней степени возбуждения, и кабинет наполнился горловыми стонами изнывающих от нетерпения партнёров.       Нетерпеливый Валера сдался первым, выдохнув натужный стон. Поток солоноватой спермы залил рот Тарасова, заставив несколько раз сглотнуть и сильно сдавить губами ещё твёрдый орган, выжимая из него последние брызги. После этого тренер и сам застонал, протяжно и сдавленно, выгибаясь и спуская в рот Харламову скопившуюся тяжесть. Довольно причмокивая, парень неохотно выпустил удовлетворённый орган наставника и глубоко, с наслаждением, выдохнул.       «Не заслужил я такого сладкого наказания, Валера, - промелькнула мысль у Тарасова. – Отвратительный я тренер и не заслуживаю твоей любви».       В этот момент в дверь постучали.       - Анатолий Владимирович! – раздался голос врача команды. – Простите, снова опоздал! Откройте, если вы там! Я осмотрю Валеру.       - Скажите, что мне уже лучше, и я не нуждаюсь в осмотре, - попросил наставника Харламов, когда они привели себя в порядок.       - Поговори у меня, Чебаркуль, - совершенно беззлобно отозвался Тарасов и пошёл открывать.       - Да-да, войдите.       Сидевший в тренерской Тарасов разбирал схему предстоящей игры со «Спартаком».       Харламов вошёл, прикрыв дверь ногой и что-то пряча за спиной. Взгляд тренера сконцентрировался на госте.       - Чего тебе, Чебаркуль? До тренировки ещё час. Иди гуляй.       Вместо объяснений Валера несмело шагнул к столу и положил на него букет белых роз и бутылку шампанского.       - Это по какому случаю такие дары? – ошалело глядя поверх очков, спросил Тарасов.       - Вам за помощь там, на льду, - промямлил Валера, слегка покраснев.       Тарасов хмыкнул.       - Точно на льду? А не путаешь?       - Н-нет…       - Хоть бы дверь на ключ закрыл, - сокрушённо вздохнул наставник. – Вон он, в скважине.       Харламову не нужно было намекать дважды. Подскочив к двери, он запер её, но вместо того, чтобы помочь открыть бутылку и достать бокалы, нырнул под тренерский стол.       Ошеломлённый Тарасов успел лишь услышать «Спасибо» где-то на уровне паха, а затем, как и день назад, его унесло в обитель незабываемых чувств, именуемых наслаждением. И снова становиться прежним, мрачным Тарасовым, он уже не желал.