love is our gasoline
Рваные вздохи, шея и открытые плечи манили, отчаянно притягивали взгляд и бросали вызов, дерзко и смело — покажи, докажи, что сможешь, что ты достоин. Воплощение самой порочной ночи, того духа желания и риска, за которым все возвращались почти каждый день годами, лишь бы прикоснуться, лишь бы хоть на секунду почувствовать. Легкость, с которой можно было оказаться в этом порочном кругу, завораживала — головы тут терялись на каждом шагу, только щелкни пальцами, как уже визжат тормоза, в головах кураж, а в воздухе витает смесь запахов паленых шин, пота и адреналина. О, Луи наверняка знал, как пахнет адреналин, как легким движением, почти неуловимым, касается опасность, щекочет что-то внутри и гонит вперед. Он точно знал, что в конце каждой гонки его ждет упоительный, соблазнительный и, возможно, более желанный, чем сама победа, приз. Длинноногий, невозможно обтянутый кожаными штанами и белой футболкой парень, за одну улыбку которого устраивали соревнования и драки, кого пытались затащить в постель обещаниями золотых гор, коктейлями и дорогими подарками. Та сволочь, что как нельзя лучше знала, как себя преподнести, подмигнуть и ненароком выгнуть спину, прогнуться и призывно вильнуть бедрами. Гарри Стайлс, дамы и господа, если кто еще не понял, сладкий мальчик, который, виляя бедрами, оглашал начало каждой гонки, взмахивал флагом, ослепительно улыбаясь и отправляя иногда на смерть пустоголовых водителей. Юный, свежий и восхитительно искушенный в вопросах всего, что могло бы ему пригодиться в жизни. Безоговорочно знающий себе цену, свободный, и именно поэтому такой неуловимый, желанный и прекрасный. Прекрасные мальчики выбирают себе подходящую пару — именно потому этот приз всегда доставался ему, Луи Томлинсону, которого все участники подпольных, нелегальных гонок знали как The Rogue. Легендарному, непобедимому и чертовски привлекательному. Девчонки мечтали хотя бы раз посидеть у него в машине и на его члене, а парням сводило зубы от его беззастенчивой наглости и дерзости, с которой он выигрывал самые сложные трэки, кружил головы и выходил сухим из воды. Его знаменитая косая ухмылка, очки-авиаторы, узкие джинсы и низкие кеды кружили головы даже тем, кто был уверен в своей гетеросексуальности. Его можно лишь любить и обожать, либо ненавидеть и завидовать, пытаться обойти, выиграть и растоптать, либо же боготворить каждый шаг, каждый блик заходящего солнца в золотых волосах.diamond sky diamond sky You and I, you and I
Можно быть вместе удивительно счастливыми, несчастными, печальными и связанными, а можно — такими удивительно свободными, яркими, как эти двое под алмазными звездами чернильного неба, красивыми и упоительно-гармоничными. Очередная гонка, взмах флага и визг резины, очередная улыбка-пожелание удачи, и Томлинсон стартует, разгоняя прекрасный черный Порше-кабриолет до упора за несколько секунд, оставляя зрителей позади в пыли, которую поднимают за собой еще семь машин, которые с легкостью остаются позади с первых мгновений. Луи рожден для этого, рожден сидеть за рулем, с уверенностью и почти небрежностью, словно играючи, обходить соперников, ухмыляясь и закусывая губу, до предела выжимая из машины все, на что она способна, сливаясь с ней в одно целое. Очередная гонка, и победитель практически предопределен еще до ее начала, и соревнование обычно идет за второе и третье места — хотя кто-то еще мечтает когда-то обогнать Луи. Не в этот раз, как и не в десятки, может и сотни предыдущих. Он проигрывает иногда, безусловно, у всех случаются плохие дни, но только каждое исключение лишь для того и существует, чтобы подтверждать правила. Шины отчаянно визжат, подчиняясь безумным поворотам не менее безумных водителей, виражи кружат головы, заставляя преданных зрителей наблюдать за всем с замиранием сердца. Сжатые до боли кулаки, обкусанные костяшки пальцев и широко распахнутые глаза - только не в припадке экстаза, не в смятых простынях, не в сплетении тел, а в страхе за любимых. Все знают, что стритрейсинг опасен, недаром он запрещен, и все равно десятки безумцев каждую ночь появляются на трассах, подвергая свою жизнь опасности. Сложно улыбаться и поддерживать кого-то, если ты знаешь, что сегодня может стать именно тем днем, когда ты потеряешь дорогого человека, но Гарри знает, как с этим жить, знает, что волнением никак не поможешь. Знает, и все равно отчаянно закусывает губу, когда отворачивается от ярких ламп, где никто не увидит, не сможет уличить его в волнении, в том, что на разгоряченном асфальте где-то летит его любовь. Он знает, что любовь - слишком сильное чувство, и разбрасываться такими словами глупо и отчаянно, но он также уверен, что в подобных ситуациях все обостряется, усиливается, проявляется в естественном виде, когда не остается места для предрассудков и правил приличия, когда каждая секунда высвобождает лишь животные инстинкты, искренние желания и страхи, то, что никогда бы не увидело дневной свет, если бы не чрезвычайные события, что происходят тут каждую минуту. Если безрассудная паника, которую отчаянно подавляет разум, при каждом ругательстве и заносе машины, при мысли о том, что если она вылетит, разобьется или перевернется, если загорится, если сегодня повезет чуть меньше, чем обычно, то кому-то это будет стоить жизни, не выдает искренности, то, пожалуй, Гарри Стайлсу нечего было бы сказать в ответ. Он, правда, вряд ли бы разговаривал с человеком, который сделал такое замечание, лишь фыркнул бы презрительно и отвернулся, перекидывая густые волосы с одного плеча на другое и нетерпеливо переминаясь на бесконечно сексуальных ногах в вечных кожаных брюках, чертово сексуальное проклятие. Безусловно, нет смысла приходить на гонки, если ты не понимаешь их сути и не любишь тот самый экстрим, однако и такая публика попадалась - среди тех дамочек, которых приводили, чтобы похвастаться перед ними, не самые удачливые гонщики, у которых спеси было больше, чем умения быстро принимать решения и прямо вести машину. Луи ласково называл их отрыжками профессионалов в те редкие моменты, когда они с Гарри позволяли себе обсудить свой досуг дома, где не воняло резиной и не было страха вылететь с трассы. Рев становился все ближе и невыносимее - водители безустанно выжимали из машин максимум, стараясь превзойти себя и остальных, мечтая стать той самой сенсацией, которую в фильмах ждет дождь из сотенных долларовых купюр, литры и литры шампанского и очаровательных девушек, что так и вешаются на шею, десятками, сотнями, по всему миру. Но Луи всегда знал, что ему дороже тот самый невероятный, ненормальный, прекрасный парень, который махнет флагом перед ним на старте, будет свистеть и хлопать, кричать, подбадривая, а на финише первым будет ждать его у машины, чтобы протянуть полотенце для разгоряченного лба и воду, не холодную, потому что однажды он уже лечил его ангину в середине лета. Финишная прямая всегда приближается слишком быстро, и вот уже оглушительный рев тормозов сигнализирует всем, что беда сегодня не случилась - никто не разбился и даже не ушибся, но и чудес тоже не было - победителем вновь стал Томмо. Как неожиданно, словно бы впервые, во всяком случае именно так его приветствуют окружающие. Крики стоят в ушах, оглушают еще больше, после ненормального рева двигателей вокруг. Он победитель. Он в десятый, сотый, тысячный раз победитель, и это кружит голову, но не так, как великолепный парень, который ловко садится в машину на пассажирское сидение и притягивает к себе за шею.lose control to feel alive
- Если бы можно было, я бы заставил тебя трахнуть меня прямо тут, - недовольно морщится Гарри. - Если бы можно было, это произошло бы еще тысячу лет назад, - Луи хватает парня за бедро и сжимает его, оглаживая тонкую черную кожу. - Ты ведь мой приз, а разве его не должны вручать сразу? - Ну, если подумать… - когда кудрявый так улыбался, в мозгу мужчины что-то замыкало и начинало искрить так, что возникала возможность взрыва в этой чертовой машине. - Я могу и тут. - Не можешь, - стискивает зубы Томлинсон, после чего резким движением заводит машину и срывает ее с места, заставляя собравшихся вокруг поклонников взвизгнуть. Сегодня явно не их день - победитель лишь машет им на прощание рукой в открытое окно. - Мы едем домой, и только попробуй что-то учудить по дороге. - Накажешь? - с надеждой ухмыляется Гарри, пристегиваясь. - Наоборот, - в конце концов, в эту игру могут играть двое. - Никакого секса. И никаких игрушек. И уж тем более - наказаний. Разве что сам себя отшлепаешь. Иногда Стайлс понимал, что Томмо абсолютно не шутит, и если он хочет продолжения ночи, то лучше потерпеть пять минут. Впрочем, это совершенно не означает, что он согласен помолчать: - Ты сегодня был особенно сексуален. - Меня ведь даже не видно в машине на такой скорости, о чем ты, - фыркает Луи, улыбаясь, впрочем. - Я знаю. По твоей манере вождения. Как крепко ты держишь руль и вовремя его перехватываешь, словно мою талию, как уверенно выжимаешь газ, как на последнем сантиметре входишь в поворот… - глаза парня горят, и непонятно, кого он дразнит больше - себя или Луи. Судя по выражению лица последнего, он точно знает, кому это адресовано и уже настроен предпринять меры. - Ты сейчас договоришься, - тихо рычит он, мысленно радуясь, что еще один поворот - и они дома, а там можно воплощать обещания в реальность. - Я знаю, - очаровательно улыбается Гарри, складывая руки на коленях, как приличная школьница. Луи знает, что таится за этой показной скромностью и глухо рычит про себя. В конце концов, ему остается потерпеть еще несколько минут, и вот уже парковка, у ничем не примечательного дома с их квартирой на первом этаже. Раз, два и... поворот. - Дождался? - ухмыляется Томлинсон, когда в ту секунду, когда он паркуется, его седлают. - Даже не представляю, о чем ты говоришь, - будничным тоном говорит Гарри, зарываясь лицом в шею своего мужчины. О, как сладостны эти слова, даже в мыслях, всего лишь в голове. - Вообще не понимаю, - бормочет он, спускаясь поцелуями по гладкой теплой коже, сжимая руками мягкие волосы и легко касаясь языком. - Ни на секундочку, - собирается он продолжить, но не успевает, потому что сильные бедра под ним перекатываются, с улицы тянет холодом - и вот он уже на руках у Луи, который рычит, сжимая его задницу и несет его в дом. - Ты невыносим, ты в курсе? - возмущенно шепчет Луи, с трудом открывая входную дверь. Гарри задумчиво смотрит на светлеющее небо, где начинается трепетный рассвет: - Неа? Ты ведь меня несешь, - улыбается он ровно в тот момент, когда они заходят внутрь и дверь захлопывается. - Ты ужасен, - улыбается Луи и ставит парня на пол. - Ты говорил, - пожимает плечами Стайлс и прижимается бедром в коже к паху мужчины, от чего тот матерится и открывает квартиру, заталкивая их обоих внутрь. Кожаные штаны с трудом снимаются с бедер, обнажая молочную нежную кожу и длинные ноги. Голова кружится, и невозможно вдохнуть полной грудью от чувств, которые накатывают, сбивают с толку и не дают протрезветь от любви. - Я люблю тебя, - шепчет Гарри, когда Луи целует его шею и соски. - Я тоже тебя люблю, - стонет мужчина в ответ, растягивая поддатливый вход пальцами, лаская любимое тело, погружаясь с головой в близость. Смятые в кулаках простыни, стоны и крики эйфории, влажные волосы и обкусанные губы. Нет ничего более неземного, нет ничего менее приземленного, есть только они, только двое, целый мир - и лишь они одни. И пусть завтра разразится гром, пусть завтра кто-то разобъется, пусть весь мир сгорит - им нет никакого дела до этого. Какая разница? Они вдвоем. Они есть друг у друга. И этого не отнять никомуwe are the kings and queens of suburbia