Звезда и волк

Было темно и душно. Само помещение давило на неё, убивало, медленно сводило с ума. В тишине, незыблемой и абсолютной, то и дело раздавалось легкое, едва уловимое шипение, резавшее слух, и оглушительный звук передвижения стрелок часов. Сотен и тысяч стрелок часов. В темноте нельзя было разглядеть даже себя. Она смотрела направо, смотрела налево, поднимала голову и пыталась понять, что происходит у неё под ногами. Ничего, кроме бесконечной черноты не было видно. Она могла сказать, что сидит на чем-то то ли мягком, то ли просто нестабильном, но не решалась предположить, на чём. Всё здесь, начиная от звуков и заканчивая зрительными галлюцинациями, проявлявшимися после длительных взглядов во тьму, пугало. Она дрожала, не чувствуя судорог собственного тела, пыталась обхватить колени руками. У неё не вышло почувствовать ни прикосновений, ни смены положения. Она существовала? Существовала на самом деле? Или всё, что она когда-либо думала о себе, было простой и бессмысленной иллюзией, скрывая за собой это бесконечное, всепоглощающее ощущения страха? Она пыталась разговаривать или издавать какие-то звуки, но все они так и оставались в её голове. Единственным, что продолжало звучать в этой комнате оставались часы. Эти противные, громкие и спешащие вперёд часы. Что они считали? Зачем, если единственным, что здесь присутствовало был страх? Тишина давила на неё. Она уничтожала сознание и заставляла дрожать сильнее, не понимая, на самом ли деле эта дрожь — дрожь. Тишина не позволяла понять, где она находится. Мягкое больше не казалось мягким и не казалось никаким вообще, будто её легкое, несознательное ощущение тоже было иллюзорным. А это место — оно существовало на самом деле? Или же было такой же иллюзорной, несуществующей вещью, как и она сама? Духота, казалось, продолжала душить, вынуждала кашлять, резко дергаться. Но как она могла задыхаться или дергаться, если ничего не чувствовала? Ей уже несколько раз пришлось скользнуть в сторону по неизвестной поверхности — ей хотелось скользнуть в сторону, но всё осталось только в пределах её сознания. Физически её тело, если оно на самом деле существовало, так ничего и не ощутило. Её не было, она была никем и могла только сходить с ума от страха, сжимаясь в клубок и не понимая, действительно ли это происходит. Почему было так страшно? Что-то липкое и горячее, явно ощущаемое на её несуществующем теле, коснулось её, кажется, шеи, заставляя уже не дрожать, а биться в полноценных судорогах, не имея возможности ответить, чувствуя, как что-то неизвестное и живое оставляет на её шее мокрый, противный след, пробираясь к щеке. Влажное, почти обжигающее для привычной температуры её тела, оно приближалось и создавало ещё большее ощущение безысходности, опасности и паники. Она не знала, что это было и больше не могла пошевелиться. Но какая разница, если её не существовало здесь? Оно придвигалось, становилось ближе и дышало ей в спину, продолжая эти пугающее липкие прикосновения. Что это было? Откуда оно взялось? Почему дыхание этого существа, в отличие от её собственного, можно было почувствовать? Ей казалось, что она почти сошла с ума от страха, однако даже этого она не могла утверждать. Оно пришло за ней, чтобы она смогла? — Синдрит... Ей был знаком этот голос. Голос, заставляющий её застывать, словно каменное изваяние, вспоминать о самых жутких вещах в своей жизни. Голос хрипловатый и специфичный, с этим странным акцентом. Голос, которого не должно было здесь быть. Резко, судорожно выдохнув, Сирона вскочила и не сразу поняла, что происходящее несколько секунд назад было всего лишь сном. Она сидела на кровати именно в той комнате, в какой уснула, а никаких часов не было здесь и в помине, но это не помешало ей испуганно дернуться и попытаться отмахнуться от чужих рук, опустившихся ей на плечи. — Ты в порядке, Сирона? Постепенно она понимала, что этот голос был другим, у неё не было никакого резона его бояться, а её брат только хмурился, забывая про незаконченную работу и внимательно осматривая ненадолго заснувшую сестру. Пожиратели времени спали редко, а большую часть жизни не спали вообще, не имея потребности восстанавливать энергию или давать сердцам, коих у них не было, возможность отдохнуть. Представители их вида засыпали только тогда, когда были больны или отдавали всю свою энергию возможному потомству. Имлерит знал, что никакого «возможного потомства» у его Сироны быть не может и списывал всё это на болезнь или негативное влияние её должности. У неё всё ещё не было правого глаза, да и сама она выступала ещё и в роли левого глаза для другого столпа и рано или поздно это должно было сказаться на её организме. Часто выдыхая, нервно озираясь по сторонам, Сирона медленно приходила в себя. Она была в безопасности, с ней ничего не случилось и никакой кромешной тьмы, полной чудовищ и медленно её уничтожающей здесь не было. Она была в безопасности, могла выдохнуть, отпустить это противное напряжение, расслабиться в крепких и уверенных объятиях Имлерита, пытавшегося заглянуть ей в глаза и понять, что происходит. — Да, — отдышавшись, она с легкой нервозностью схватилась за его руку, крепко сжимая её и уверяя себя, что нужно успокоиться. — В порядке. В полном порядке. Он знал, что она вовсе не в порядке; знал, что пока она и сама ещё этого не понимает; она легко дрожала и не знала, к чему снятся такие тяжелые и жуткие сны, из которых липкими щупальцами тянется за ней прошлое. Прошлое, которое она отпустила и о котором пыталась забыть.