Живи!

«Файрон, мой Адриан, позволь воззвать к тебе, как каются невинные девушки в тайных грехах, обратится с мольбою неверного мужа навсегда распроститься с женою, и признаться в любви предсмертной запиской, оставленной отчаянным самоубийцей. Твои руки дрожат. Ты бросаешь мое письмо, словно разгорячённый метал, ведь тебе отныне противен смрад смерти. Даже упоминание о ней приводит тебя в ужас, и ты словно чуешь трупный запах с примесью аромата палённых волос. Но написал письмо никто иной, как твой Антиной, поэтому ты поднимаешь его и раскрываешь аккуратно согнутый по середине лист бумаги. Узнаешь мой почерк, мое сладострастие? Из ровного каллиграфического он превратился в рванный небрежный, словно писала им рука солдата, углем рисующая просьбу помнить его счастливым человеком матери, которая дожидается своего сына с фронта. Я хочу посвятить тебя в свою историю любви, где главным героем выступаешь ты и только ты, мой горячо любимый Файрон. Ты вытеснил многое из моей жизни, становясь большей её частью. Я всецело поглощён тобой, я хочу пить тебя вечно, хочу притрагиваться к твоим чувственным губам, ласкать руками твое идеальное тело, завладеть тобою всецело и посадить под замок в своем сердце. Ты мой идол, мое божество, на которое я буду молиться и после. Шел 156-ой день войны. Часовые сменились точно по времени и отдали друг другу честь. Зоркий взгляд лучника неотрывно следил за горизонтом. Подали мирно спали воины, но спали чутко, в любой момент были готовы ринуться в бой. Наши войска не уступали по силе вашим, поэтому то война затянулась на столь долгий период. Король Темных эльфов Адриас рассчитывал завладеть территориями земель Светлых быстро, но, признаюсь честно, из него вышел плохой стратег, и кода он понял тщетность своих действий, переложил главное командование армией на Генерала Ринуса, заслужившего за свою жизнь десятки боевых наград. Наш отряд состоял из воинов, лучников, паладинов, магов, а также жрецов. Операция имеет статус тщательной засекреченности, многие из нас знали, что больше не вернуться к родным матерям, чьи слезы смывали кровь с земель Светлых эльфов. Ночь окутала лес, густой туман стелился над густой травой. Я, не привыкший к вашему микроклимату, трясся от холода. Тонкая ткань накидки не согревала. Я лежал на сырой земле, как лежали рядом мои товарищи. Они видящили свой последний сон. Через час они, сжимая рукоять стального меча, будут сминать латы противников и рубить их головы. Руки их омоет горячая кровь, и уже будет не важно чья она, собственная или вражеская. Они будут тяжело дышать влажным воздухом с запахом смерти, все тело будет представлять один сплошной ком из нервов и стальных мышц, а зеленые глаза, словно яркие звезды, светится во мраке, но сильных и молодых уложат на стонущую землю и погаснуть их звезды навсегда. Знаешь, любимый мой Файрон, я тогда думал лишь о смерти, я чувствовал её хрип над ухом и острие клинка, впившееся под лопатку прямо в области сердца. Я знал, что впереди меня ожидает ужас в образе синеглазого рыцаря и тот подарит мне вечное умиротворение. Не найдут уже среди изуродованных останков мое тело, не узнает матушка, где моя могила, чтобы окропить её плачем. Вы проиграли войну, так как повелись на нашу уловку, ведь отряд, в число которого входил и я, имел, дословно, таковую задачу: «Зайти с Северо Восточной стороны города Доран, что находится в центральной части Темного королевства и ровно в 00:00 атаковать войско противников. Сражаться до последнего, живыми возвращаться запрещено» Наше войско послужила отводом внимания, чтобы мощь и могущество воинов Темных эльфов обрушилась на первую группу, а пришедшая на следующий день армия уничтожила остатки изнеможенных и уставших противников. Захват Дорана положил конец Великой Войне. Загудел боевой клич. Время настало. По команде выровнялись ровные ряды сильных воинов, натянули тетиву лучники, сняли защитное поле маги и надели капюшоны, сложили в молитве руки жрецы. И задрожала земля. Глаза застелила пелена безумия, в ушах звенел лязг от удара стального оружия и покореженного метала лат, свистели стрелы, кричали эльфы в предсмертной агонии. В моих руках раз за разом появлялись огненные шары и ледяные иглы, губы шептали заклинания так быстро, словно молитву за секунды, как враг наносит удар над поверженным противником. Шло время, жажда все сильнее подступала к горло. Я оглянулся назад, где жрецы латали открытые раны. Многим уже поздно было чем-либо помочь. Глаза трупов остались открытыми, но потускнел их яркий зеленый огонь, рты открыты, в горле прозвучал последний хрип. Мои руки тряслись от перенапряжения, но я стойко выдерживал нагрузку, из-за всех сил стараясь не терять сознание. Моя накидка прожжена огненным шаром, капюшон сдуло ветром. Я прикоснулся нашивку со знаменем Светлых эльфов на левом плече и прочел молитву. Когда стоишь посреди вытоптанной золы и видишь, как убивают товарищей, кажется, что молитва придает сил. Моя любовь, ведь ты тоже был там, по ту сторону баррикад, верно? Но ты не чувствовал отчаяния и не думал о смерти. Твои синие глаза заливала ярость, рот искажался в победном смехе каждый раз, когда ты вбивал меч в сердце врага. Помнишь, как ты рассказывал, что не получал большего удовольствия нежели ощущения вибрации в рукояти от треска ломающихся костей. Я хочу, чтобы ты знал. Я ненавижу убивать. Меня пошатнуло, но я счел головокружение последствиями усталости и продолжил бой. Губы вновь шептали заученный древнеэльфийский текст заклинаний, и лучник, который целился в жреца, сгорел заживо. Но внезапная боль спазмом скрутила внутренности, я согнулся и упал на колени. Меня рвало собственной кровью, грудь часто вздымалась, а уши заложило, словно выбили барабанные перепонки. Вот тогда я и понял, что пришла моя кончина. Смерть сжимает костлявой рукой косу и замахивается, кажется, слышал её смех. - Проси милости, презренный светляк! Я повернулся на голос, опираясь руками о землю. Как прекрасна была моя смерть! Её длинные волосы цвета смолы заплетены в косу, тело покрыто черными доспехами, а на левом плече красовалось знамение Темных. Красные линии узорами покрывали латы, острыми клыками вздымающиеся на плечах. В руках эльф держал клеймор, который искрился ярким пламенем крови погибших врагов. Глаза бешеные, губы расплылись в улыбке. Ты был мерзок, но, в то же время, красив до беспамятства. - Пошел к черту, гнусная мразь! – выплюнул я тебе в лицо и упал на земь. Хотел ли я просить милости? Нет, я хотел жить, но жить в мире, где войне нет места, а брат не предает брата за корку хлеба. Вы превратили наш народ в голодных волков, готовых перерезать горло любому. Я возненавидел Темных эльфов, ведь они принесли нашим землям горе и смуту. Пусть будет проклят тот день, когда я влюбился в тебя! Ты разрушил мою веру, убил во мне все честное и праведное! Столько лет я служил родине и позабыл о ней, когда нырнул в твои нежные объятия. Ненавижу себя и ненавижу тебя, но люблю больше жизни. Я очнулся в темнице, прикованный кандалами к стене. Распятой птицей мои крылья сковали грязные цепи. В нос ударил сырой трупный запах, от которого тошнота застряла комом в горле. На магию сил не хватало, я чувствовал себя крысой, загнанной в угол. После того, как страж услышал шум, доносившийся из камеры, он снял факел со стены и приблизился к решетке: - Жив? Не дожидаясь ответа, он ушел, оставляя меня слушать собственное дыхание во мраке. Я уже было впадал в состояние, подобное сну, но страж вернулся с конвоем. Они сняли цепи, лихо подняли за руки и повели, но куда, я не знал. Мы долго блуждали по коридорам и поднимались по лестницам, пока не подошли к высоким дверям, сделанные из красного дерева и украшенные золотой росписью. Они растворились. - Ваше Высочество, ваш приказ выполнен! - Выйти всем! Отец, - я сидел на коленях, не поднимая головы, - Позволь мне представить Миллениума! Ну не красавец ли? Мужчина, которому принадлежал сей голос, неспешно подошел ко мне и поднял голову за подбородок. - Красавец, что и сказать. Отличный улов, мой сын, пленить сильнейшего молодого Светлого мага не каждому под силу. Я горд тобою. - Так ты разрешаешь оставить его себе? - Твой бой, твой раб, - после чего король встал с кресла, где до этого сидел, обсуждая последнюю битву со своим наследником. Когда двери закрылись за его спиной, я обернулся, чтобы увидеть Темного эльфа, который пленил мое тело, а потом пленит и душу. - Файрон… - слетело твое имя у меня с губ. - Светлячок, ты меня помнишь. Это так мило с твоей стороны, - усмехнулся ты, но улыбка исчезла с твоего лица в следующую секунду. Битье моего сердца ускорилось, то ли от страха, то ли от иного необъяснимого чувства. Знал ли я наследника престола королевства Темных эльфов? Глупый вопрос. - Отведи Миллениума очиститься от пыли и крови, а также не забудь угостить вином наших земель, - обратился ты к слуге, который проводил меня к ванной, где меня искупали в теплой воде с ароматическими маслами, расчесали золотые локоны, одели сорванные серьги с ушей, заменив те на новые, и надели рясу. Ноги ступали по холодному камню, я направлялся обратно в покои Файрона, как всегда и отныне, под стражей. На руке красовался браслет, подавляющий магию, и я снова безоружен. За мной закрылись двери и я застыл, словно окаменевший. Мелодия лилась, как льется в ручье вода, тихим и спокойным анданте, а затем все убыстрялась, превращаясь в безумную смесь нот, но нисколько не теряя мелодичности. Она то снова переходила в жалостливый плач, то внезапно взрывалась пламенным гимном. Ты был полностью поглощен музыкой, и по красоте, и по характеру, ты являлся её воплощением. Я стоял в дверном проеме и слушал тебя, как завороженный. Мои ноги подкосились и я пал на колени. Пред глазами проносились невиданный до селе видения. Воды Нила разлились широкой лентой по пескам Египта, и в них стоял и безутешно плакал Адриан. Меня пронзили тысячи игл, я видел Антиноя, который отдал свою жизнь за господина. Голова закружилась, по жилам неслась разгоряченная лава. Сердце вновь ожило, выплескивая на берег сознания ошметки порванной любви. Губы пересохли и я задыхался. От вожделения, которое охватило мое тело, я едва не лишился чувств. - Ты ведь помнишь эту мелодию? – опустив ладони на колени, ты повернулся ко мне, а я утонул в ясных голубых глазах. - Помню… - я не узнал свой голос. Этот тихий, нечленораздельный звук был горячим выдохом безумного желания. Ты подошел ко мне, сжал мою голову руками и принялся осыпать меня поцелуями. А затем обнял и прижал к груди так сильно, словно хватался за жизнь. - Запомни, миллениум, теперь ты мой раб. С легкостью ты подхватил меня и унес на ложе. Губы твои с болью и мукой потянулись к моим губам. Мы вбирали естество друг друга через поцелуй, еще более крепкий, если такое возможно. Среди этого шелка, среди золотого сияния изящных узоров, вдыхая сладкий аромат свечей я чувствовал себя настолько умиротворенным и свободным, что желание поделится вылилось этими эмоциями в возбуждении. Я сдался в плен твоих глаз. Я знал, что сам же повинуюсь, и это условное рабство отдавало в голову адреналином. Мое тело оказалось во власти твоих сильных рук, которые нежили ласками крепких объятий, дарили удовольствие и пленили жаром. Подстегнутый интересом, я изучал чужое тело. Сначала ладонями, затем губами, порой кусая за особенно чувствительные точки. Слышать в ответ томные вздохи как награда сладко. Ты возвращал мои поцелуи с исступленной, отчаянной страстью. Плоть и кровь моя слилась с твоею, и неясно было, где кто находится. Мы – одно целое, вдох и выдох двух влюбленных душ. Я предался искушение, и это содомия, а мы оба – содомиты. Разразятся небеса да грянет гром на наши греховные головы, но мы неразлучны, пусть не телами, но душами. Но широко распахнутые двери ада ожидают нас прямо за порогом рая, один шаг – и мы из неземного света попадаем в ужасную тьму. Нас уличили в отношениях, ведь любовь между двумя мужчинами на ваши землях преследуется законом. Похоронив её раз, в ту ночь мы возродили былые чувства вновь. Пусть она придает тебе сил, а свою я забираю к себе в могилу. Живи, мой горячо любимый Файрон! Живи ради меня и помни, я не любил никого другого. Взяв вину за содеянное на себя, я несу нашу кару за любовь. Ты – мой Адриан. Встретимся на небесах. Твой Миллениум.»