Наследники

Он не в силах выпустить ее из рук. Деревянная печать на шнурке, с вырезанной хризантемой – самое реальное ощущение за последние дни. Он уже давно не обнимал сестру, не принимал книгу из рук отца, не сцеплялся с Кан Чхи. Сестра далеко, а Кан Чхи влюблен и ничего кругом не замечает. - Отдайте мне «Столетие», верните сестру, и я сделаю все, что вы скажете, - по глазам Чо Гван Уна, бесцветным и злым, ничего нельзя прочесть, но он должен понять: это не ложь. Больше, чем ложь, больше, чем затверженный урок. Это может быть правдой – понимает Тхэ Со уже в своей бывшей комнате, с безмолвными стражами у дверей, и рука судорожно ищет в складках мешочек с деревянной печатью. Я отдам за тебя дочь, когда ты вернешься, сказал наставник Там, и глаза Кан Чхи раскрылись широко-широко от удивления и боли. Тхэ Со глядел в одну точку и молчал. Я слишком уважаю наставника, чтобы отказаться от его дара. Мы едим его хлеб, Кан Чхи, и держим его голову на плахе; мы ему обязаны. Я все равно не вернусь. Он пытался ему сказать, пытался донести, но Кан Чхи глядел прямо ему в глаза и твердил: я все верну, как было. Семью Пак – в «Столетие» (чтобы было откуда сбегать). Пак Тхэ Со – к счетным книгам (чтобы было от чего отрывать). Пак Чхон Чжо – за неприступные двери женской половины (чтобы было что нарушать). Брат, сказал он. Тхэ Со дышал сквозь ком в горле и молчал. Он ушел, не попрощавшись. Наставник Там не вышел его провожать – в знак доверия и уважения к его самоубийственной миссии. Но ни наставник Там, ни адмирал Ли Сунсин не могли предвидеть, что ему придется раскланяться с собственной сестрой, набеленной и разряженной, в коридоре, ведущем к личным комнатам отца – Чо Гван Уна. И понять наконец: ничего не изменилось. Кроме нас. - Зачем ты здесь? – прошипела Чхон Чжо; ее высокая прическа почти ткнулась ему в лоб. – Я собираю информацию для госпожи Чхон! - А я – для господина Тама! – шепнул он под шелест ее юбок. – Уходи, я сам! - Это ты уходи. Я сама! И она выпрямилась и прошествовала мимо него с надменно прямой спиной, будто он не знал, скольких трудов ей стоило усвоить эту осанку под строгим руководством матери, чуткой к малейшей небрежности. Упрямая мать, которая не оставляла попыток его женить и делала резкие замечания Чхон Чжо, когда та смеялась, что брат просто боится женщин. Отец молчал, но другого наследника у него не было. Не бестолковому же Кан Чхи дело передавать. В своей комнате молодой наставник Пак, чей символ – хризантема, прячет в рукав отцовскую печать и клянется, что убийца Чо Гван Ун за все заплатит. Слишком поздно. Чо Гван Ун прожил так долго не потому, что безоглядно доверял горячим юношам, ничем не подтвердившим свою верность. Тхэ Со чудится, что кто-то зовет его по имени. Кан Чхи. Убийца Кан Чхи. Источник всех бед Кан Чхи: не будь его, отец был бы жив. «Столетие» стояло бы, сестра бы смеялась. Он поднимает руку, но та бессильно падает на пол; что-то со стуком катится по доскам. - Тхэ Со! Кан Чхи сжимает его в объятиях, и злая радость затапливает горло, выталкивая лишнюю кровь: ты вернулся за мной. За мной. Все-таки вернулся. Потом Пак Тхэ Со понимает, что нужно его оттолкнуть. Все равно не поймет. Не переменится. Время дорого, а умереть за Чхве Кан Чхи – участь не хуже любой другой: отец показал ему путь. После смерти отца кроме идиота Кан Чхи, который по-детски верил, что можно поставить их на старые места, нарядить в старые одежды, и старые улыбки вернутся, все равно ничего больше настоящего не осталось. - Только попробуй умереть, - Кан Чхи, тяжело дыша, хватает кинжал рукой за лезвие и сжимает кулак над раной, - только умри мне тут, понял?! Пальцы Тхэ Со хватают воздух. Ему хочется смеяться, хочется кричать, плакать, но мир истаивает до предначальной тьмы, о которой он читал в старых книгах, и где-то в глубине бьется: отец, прости, отец, я – не ты.