Фокс и третье свидание

— Не стой в дверях, Малдер. Скалли запахнула халат на груди и сунула в рот зубную щетку, продолжив занятие, от которого я, по всей видимости, ее отвлек. Стоило мне переступить порог, как она быстро развернулась и удалилась в сторону ванной. А собака осталась. Собака. Огромная. Здоровый сенбернар, пускающий слюни на ковер и не сводящий с меня взгляда. — Скалли… — я осторожно прикрыл за собой дверь. Петли скрипнули, собака приглушенно зарычала. — Скалли?! Из ванной раздался звук льющейся воды и звон каких-то стеклянных баночек. — Хороший пёсик… Получилось не слишком убедительно. Собаки чувствуют, когда им врут. Или просто чувствуют страх? Да какая, к черту, разница? Эта зверюга сожрет меня в два укуса, а если мне повезет, то хватит и одного. Откуда тут вообще взялась эта гора шерсти? Главное — не смотреть ему в глаза. Обойти по большой дуге, не делая резких движений. Показать, что я не представляю никакой опасности. Ну же, псина, давай без неожиданностей. Шаг за шагом, мимо дивана, оставляя справа по курсу милую собачку, которая готова мной пообедать, судя по слюне, капающей на ковер. Вообще-то я не трус. Я прекрасно отдаю себе отчет, что иногда влипаю в неприятности по самые уши, не успевая не то, что испугаться — подумать. Скалли приходилось вытаскивать меня буквально с того света. Кто праздновал труса? Уж точно не я. Но собаки размером с роллс-ройс меня нервируют. Думаю, что доктор Вебер на одном из сеансов гипноза мог бы здорово повеселиться, если бы копнул чуть в сторону от проблемы яркого света, льющегося из окна… Медленно огибая диван и не выпуская собаку из вида, я успел в подробностях вспомнить — что же послужило причиной моей… нет, не фобии, скажем так — причиной нелюбви к большим собакам, а к сенбернарам в особенности. Сейчас, когда чувства мои обострены до предела, память внезапно тоже становится ярче и контрастнее, словно опытный ретушер поработал над старой фотографией, или кто-то умелой рукой наложил фильтр на видеоряд воспоминаний, заодно увеличив скорость воспроизведения. Мне четырнадцать и я влюбляюсь в Аманду Престон, счастливую хозяйку сенбернара по кличке Лаперуз. Жизнь на острове усиливает интерес к мореплаванию, и Аманда не исключение. Вот я стою у старого дуба во дворе школы в Тисбери, это наше третье свидание, и сегодня я наконец-то решусь поцеловать эту девочку. Прижимаюсь к дереву, пытаясь вобрать в себя немного его вековой силы. Кора под пальцами кажется живой, она бьется в ритме моего сердца и приятно холодит разгоряченные ладони. На Аманде белое платье в мелкую розочку, такое легкое, что ветер без труда вспенивает юбку, словно облако. Ее волосы заколоты, открывая шею, я судорожно сглатываю и отвожу взгляд в более безопасное место — в сторону качелей, выкрашенных когда-то ярко оранжевым, но уже довольно потрепанных жизнью и толпой учеников. Качели гремят на ветру цепями, подобно заправским привидениям в доме Курта Гейнса, мальчишки вздорного и вечно придумывающего всякую ерунду. Но в привидений только дурак не верит. А я не дурак… Позже, у дверей дома Аманды, куда я провожаю ее после довольно насыщенной программы третьего свидания (качели, кафе-мороженое, прогулка по пляжу), мне наконец дан зеленый свет. Я понимаю это по ее тихому голосу, по дрожащим пальцам, сжавшим мою ладонь, мгновенно покрывшуюся липким потом, по тому, как Аманда чуть прикрывает глаза и надувает губки, копируя ярких девушек с картинок пин-ап, что лежат вместо подставок под кружки и стаканы в местном кафе. Она тянет меня в темный угол за верандой дома, подальше от входной двери и отца, капитана полиции Энди Престона, человека молчаливого и сдержанного, но владеющего правом на ношение оружия, что, безусловно, добавляет пару очков безропотного уважения к нему со стороны большинства ребят на острове. Уважения и желания находиться от Аманды Престон подальше. На всякий случай. Аманду это здорово достало, ей пятнадцать, не так давно у нее наконец появилась грудь, а скобки на зубах совсем не портят ее соблазнительной улыбки. Сейчас она улыбается именно так. Улыбается и тянет меня туда, где ее отец нас не увидит. Ее волосы мягкой волной струятся меж моих пальцев, и я резко вдыхаю, наполняя ноздри запахом скошенной травы и чего-то сладкого, похожего на жвачку. Чуть позже, неуверенно прижимаясь к губам Аманды, я чувствую эту сладость на своих губах. Спустя еще одно мгновение Аманда раздвигает язычком мои губы, и я почти отключаюсь. Всего становится слишком много: запах ее кожи, стрекот цикад, раскачивающийся на ветру фонарь, бросающий косые лучи на стену дома, и мои джинсы, внезапно ставшие слишком тесными. В тот самый момент, когда я прижимаю Аманду к стене за раскидистым кустом шиповника, и происходит казус, который я долгое время потом пытаюсь стереть из своей памяти. Лаперуз, вышедший на задний двор справить свои дела, видит хозяйку в руках незнакомца и делает свои выводы. И лает. Он рявкает так, что замирает даже свет от фонаря на стене. Аманда от неожиданности до крови прикусывает мне губу, а я внезапно кончаю, украсив джинсы внушительным пятном. Следующим своим поступком Лаперуз красиво завершает начатое — он в один прыжок оказывается около нас, становится передними лапами мне на плечи и валит на землю, утробно рыча и наваливаясь мне на грудь всей своей массой, тем самым окончательно лишив меня возможности хоть как-то скрыть злополучное пятно. Надо ли говорить, что четвертого свидания с Амандой Престон у меня так и не состоялось? Нужны ли еще подробности — почему я не люблю сенбернаров? Есть ли хоть одна причина, по которой я не должен держаться еще тише, хотя квартира Скалли, если выражаться языком дикой природы — моя территория! Я давно пометил это место и его хозяйку, а этого рыжего волкодава здесь вообще раньше не было. Так, предаваясь прекрасным воспоминаниям о детстве, мне удалось обогнуть диван. Еще пара шагов и я буду в относительной безопасности на кухне, куда я непременно должен донести бутылку красного вина, до поры припрятанную во внутреннем кармане куртки. Однако первое же движение рукой в сторону кармана ставит жирный крест на успешности моих поползновений, что лишний раз подчеркивает полную несовместимость на одной территории Малдеров и сенбернаров. Я слышу глухой стук когтей по полу, рычание, что-то утыкается мне в бедро, а потом на авансцене этого театра трагикомедии появляется Скалли и одной репликой ставит жирную точку перед антрактом: — Фокс! Сидеть!

***

Вот уж чего я точно не ожидала увидеть, так это как Малдер плюхается на задницу со всей высоты своего немалого роста. Я даже не сразу сообразила, что произошло. Ему плохо? Что? Мои руки следовали привычным маршрутом: ощупать голову, поводить пальцем перед расфокусированным взглядом напарника, заставить его следить за движением. Пульс в норме, зрачки немного расширены. — Малдер, ты в порядке? — Ну знаешь, Скалли… Вообще-то это больно. — Ударился? Где болит? — В данный момент у меня опоясывающая боль где-то в области доверия к своему напарнику. Я удивленно уставилась на него, не понимая, какая муха его укусила. А потом до меня дошел весь комизм ситуации. — Боже, Малдер. Да, я знаю, что смеяться было не лучшим выходом, но я плюнула на голос разума, села на пол и захохотала. — Пора вас представить друг другу, ребята. — Я протянула руку и потрепала за ухом пса, застывшего рядом со мной каменным изваянием. Живость статуи выдавал хвост, виляющий по полу из стороны в сторону. — Фокс, познакомься, это Малдер, он свой. Малдер, познакомься, это… Ой, я не могу. Хохотать, сидя на полу, оказалось очень приятно и, видимо, заразно. Потому что через несколько секунд Малдер уже смеялся вместе со мной. Время вдруг словно стало гуще. Искорки веселья в таких родных глазах, лучики морщинок, по которым захотелось провести пальцем. Но не сгладить, нет. Запомнить… Захотелось прикоснуться к груди, мерно подрагивающей с каждой смешинкой, вылетающей сквозь приоткрытые губы. Нечто подобное уже было со мной. Острое желание остановить мгновение. Желание, которое осуществилось. Мне пятнадцать. Я пробираюсь в темную родительскую спальню, чтоб стащить сигарету из пачки, что мама прячет в глубине второго ящика комода. Там, где аккуратные стопки отцовских пуловеров соседствуют с мамиными джемперами. Я всегда провожу рукой по вещам, закрыв глаза. Впитываю каждым нервом на кончиках пальцев колкость чистой шерсти, гладкость кашемира, чуть грубоватую вязь хлопка. Потом рука ныряет глубже, и вот уже сигарета крепко зажата в пальцах, а рука рефлекторно прячется в рукав толстовки, точно улитка в свою раковину, на случай стихийного бедствия. Или мамы. Маргарет Скалли иногда курит с молчаливого согласия отца. Но если бы он узнал, что его такая правильная во всех отношениях дочь, его Дана, тоже иногда дымит, спрятавшись в дальнем углу заднего двора между небольшим сарайчиком для инструментов и старой яблоней… В один из таких вечеров, когда отец в рейде, я снова выскакиваю из дома, сжимая в рукаве сигарету, и несусь к яблоне. Там меня уже ждет Марк. Он на два года старше, он нападающий в школьной футбольной команде «Стальные Пружины Мейпорта» и он выше меня на целую голову. А еще он живет по соседству. И, как однажды было замечено, из окна его спальни открывается прекрасный вид на все пороки Даны Кетрин Скалли. Все пороки… Мне кажется, что я влюбляюсь в него прямо на этой фразе, сразу после моего первого имени, не успев услышать, как он договорит второе. Мы целуемся, выкурив одну сигарету на двоих. На втором свидании он просовывает холодную руку мне под толстовку, от чего я вздрагиваю всем телом, но не отстраняюсь, представляя, что будет, если нас увидит отец, и внутренне ликуя. Марк что-то хрипло шепчет про наличие либидо и отсутствие груди, и так хочется ударить его, но дерево, к которому меня прижимают сильные мальчишечьи руки, прочно держит своей корой, внезапно налетевший запах моря заползает в ноздри, а ветер закручивает ярко красные листья в тугую воронку над головой. И я представляю, что это всё я. Крепкая, вросшая корнями в самую суть жизни, взрослая, порочная рыжая Дана. Богиня созидания, чьи кудри ветер любит переплетать с ветвями яблони, чью кожу море напитывает запахом прибоя, точно дорогим парфюмом, чьи руки точно знают, чего хотят… Через неделю отца Марка переводят на другую базу. Перед его отъездом мы вновь встречаемся под яблоней. Наше третье свидание. Я не сразу замечаю, что за пазухой его куртки что-то пищит. Марк осторожно тянет бегунок молнии вниз, совсем чуть-чуть… Я прижимаю щенка к груди, чувствуя быстрое биение его сердца всем телом. Марк что-то говорит про рыжего щенка ирландского сеттера, который теперь займет место в моем сердце вместо мальчишки с соседнего двора, про рыжую девушку, что навсегда останется в сердце самого Марка… Я взрослая и сильная. Я богиня, я могу остановить мгновение и впитать его. Я могу! И это происходит. Время застывает и искрится под кончиками пальцев, когда я касаюсь лица Марка, его потрескавшихся губ, широких плеч, мускулистых рук, напрягшихся под курткой. Бесконечные секунды… Потом щенок лижет меня в щеку, и мир начинает вращаться с прежней скоростью. Сигарета, лежащая в кармане, так и не будет извлечена на свет. Ее найдет мама, когда соберется стирать мои осенние вещи. К тому моменту я перестану бунтовать, приняв решение стать взрослой и сильной на самом деле… … Малдер смотрит на меня и все еще улыбается. — Слушай, Скалли, я, пожалуй, не прочь еще раз услышать от тебя «Сидеть, Фокс». Только именно таким тоном. — Ну не на третьем же свидании, Малдер, — губы, вопреки моему намерению, сами складываются в нежную обещающую улыбку. — А будет четвертое? Надо же, он принес вино. Внезапно я понимаю, чего хочу. Чуть наклонившись вперед, я касаюсь его губ в легком поцелуе. Не дав ему ответить, быстро поднимаюсь и протягиваю руку, помогая Малдеру встать. — Для начала надо завершить третье. Прости, что срываю наши планы, но мне нужно выгулять Фокс... собаку. У Кэрол срочная операция, она заберет его только вечером. — Господи, кто придумал дать псу такую кличку? Бедное животное. — Полностью с тобой согласна. Фокс, гулять! — Скалли, ты меня убиваешь…

***

Надо присматривать за Малдером, он странный. Пахнет силой. Пахнет опасностью. Пахнет одиночкой. Дана тоже пахнет одиночкой. Но Дана хорошая, она мне нравится, она пахнет молоком. Домом. Маленькая и теплая. Дану никто не обидит, пока я рядом. Дану надо слушаться. Малдер слушается. Малдер странный, но не плохой. Дана купила мороженое, вкусно. Малдер бросил палку. Мне принести? Ладно, принесу. Дана смеется. Малдер пахнет щенком. Радость, нежность, уязвимость. Все щенки так пахнут. Странный Малдер. Странный одиночка. Дана сказала: «Фокс, гулять!» Мы гуляем. Я и Малдер. Дана пахнет счастьем. Дана сказала: «Фокс, домой!» Мы идем домой. Малдер тоже пахнет счастьем. Я тоже буду пахнуть счастьем. Фокс присмотрел за Малдером и принял его в стаю. Дана сказала: «Фокс, кушать!» Мы идем кушать. Малдер пахнет смехом. Малдер дал Фоксу кусок бифштекса. Странный Малдер. Но хороший. Малдер и Дана. Странно. Вместе они пахнут парой. Да, да, Фокс умный, он все знает про комнату, откуда пахнет желанием. Если дверь закрыта изнутри — туда лучше не ходить. Фокс сядет около двери и будет охранять. Дана сказала «Фокс, лежать!» Я лег. Слышу из-за двери, что и Малдер тоже. Они пахнут, как… Кэрол называет это любовью. Фокс согласен.