Держи меня за руку

- У меня сложный случай. "Приходите, когда столкнётесь со сложным случаем, коллеги - я могу теперь вас так называть! - мы вместе подумаем и обязательно найдём ответы", - говорил своим студентам профессор Эсхол. И когда они приходили, проф говорил им одно и тоже: "Это сложный случай? Вы должны понимать, перед вами живые люди, а не оловянные солдатики. Каждый случай будет таким же сложным!" Стажёр Тёрд пришёл к Эсхолу одним из последних. Поскольку после начала практики к профу в день являлся как минимум один бывший студент, на Тёрде он соскучился и отбубнил свой текст так вяло, что Тёрд успел вставить слово, прежде чем проф кинул трубку. - Он чувствует, как его держат за ампутированную руку. Эсхол так удивился, что впервые за долгие годы проявил профессионализм. - Кто держит? - спросил он. - Он думает, что сержант, которого разорвало снарядом у него на глазах. Отставной капитан Фик, по мнению стажёра Тёрда, не был похож на большинство страдающих ПТСР "иракцев" и "афганцев", которых присылали к его сокурсникам. Тем доставались самые сливки общества: мелкие уголовники, из которых служба сделала контуженных мелких уголовников, бухарики, блаженные и злобные одновременно жертвы амишского и хасидского инцеста, и самое отвратительное - начинающие писатели, которые поголовно воняли как бомжи. Фик был выбрит, пах только аптекой и никогда в общении со своим психиатром не использовал довод "слышь ты что в жизни ваще повидал а?" И всё же, поговорив с ним полчаса, Тёрд был готов сожрать свой диплом и уйти жить под мост, такой невыносимой казалась перспектива до конца дней своих общаться с подобными кадрами. Фик вырос в хорошей, адекватной семье и был отлично социализован, но пять лет в камуфляже оставили от его психики руины. По-видимому, он слабо оттормаживал границу между своей личностью и личностями своих подчинённых, а в его картине мира гуманизм и говнопатриотизм смешались в идеалистическое крошево. Когда он на чистом литературном языке, красиво произнося гласные, говорил о каком-то командующем бронетанковой группой, что, принимая во внимание последствия "его было бы целесообразнее убить", Тёрд хотел вскочить ногами на кресло и надавать пациенту планшеткой по ебалу, выкрикивая "Ты больной ублюдок, иди к психиатру!" Воспоминание о том, что он есть указанная инстанция, вызывало в Тёрде безысходность. История с рукой была самая ебанутая в фиковском анамнезе. У экс-капитана не было правой руки. Её отняли выше локтя и длинный пустой рукав Фик ужасающе раздражающим манером заправлял за брючный ремень. Тёрд наметил себе цель - раскрутить ветерана поставить протез, чтобы не выглядеть как сраный огрызок. Пока Фик вежливо отказывался. Как и многие ампутанты капитан чувствовал отсутствующую руку, но не только. Он говорил, что осязает ею различные предметы. - Как давно вы почувствовали это? - спросил Тёрд, очень довольный, что нашёл о чём вообще спросить. - До того как понял, что остался без руки, - улыбнулся Фик. - Это было в госпитале. Я проснулся ночью. Брэд держал меня за руку. - Брэд - это ваш... - Сержант, - Фик ещё раз любезно улыбнулся. - Как вы поняли, что вас держит именно он? - У него большие, всегда прохладные руки. В +100, в +115, неважно. - Я понял, - кивнул Тёрд и добавил про себя "Что ж тут непонятного? Зона боевых действий - самое место и время, чтобы подержаться за руки со своим сержантом и запомнить ощущения". - Мы попали под дружественный огонь, - продолжил говорить пациент. Было заметно, что он немного ослабил контроль, потому что в норме он не произносил ни слова сверх того, о чём его спрашивали. - Это была первая бронетанковая группа. Я находился в своей машине и пытался связаться с ними или с дивизией, затем повернул голову и увидел, что сержант Колберт покинул свой автомобиль и подошёл ко мне. Он хотел что-то сказать. Я положил ему правую руку на плечо и... - И? - И всё. - Я понял. Спасибо, что рассказали мне это, - сказал Тёрд, как обычно прибавив про себя "Ёбаный ты маньяк". - Как вы думаете, что он хотел вам сказать? - Теперь я это точно знаю, - всё также спокойно ответил пациент. - И что же это? - Тёрд снова начал злиться. Пациент явно обкатывал на нём какие-то свои нездоровые идейки, а он не мог понять, где его используют. - Это информация личного характера, - ответил Фик и так улыбнулся, что Тёрд снова с трудом удержал себя от ухода из профессии. - Он вам приснился и что-то сказал? - раздражение уже неприлично читалось в голосе стажёра, но пациент был невозмутим. - Мы разработали обоюдно понятную систему знаков, - объяснил он, прямо и открыто, как будто здоровый. - Он подаёт вам знаки через явления природы, через предметы... - Нет, он чертит на моей ладони буквы. - На вашей левой ладони? - На моей правой ладони, - и пациент победно улыбнулся. После этой сессии стажёр Тёрд отправился искать помощи у профессора. - Он говорит, что поначалу чувствовал, что ему всё время чертят что-то по ладони. И вдруг понял, что это буквы, которые складываются в "Привет, LT". И тогда он сделал рукой движение, будто машет кому-то. Рукой, которой на самом деле нет, понимаете! Тогда ему продолжили писать на ладони: если слышишь - подними два пальца. Так они начали общаться. Профессор Эсхол, мне как-то не по себе. - Постой-постой, - профессор в трубке оживился. - Это необычно, однако не невозможно. Скорее всего, мы имеем дело с расщеплением личности. Он воображает себя одновременно собой и тем убитым сержантом. Если он вообще существует, в этом мы не можем быть уверены. Одно ясно: твой редкий случай увлечённо общается сам с собой и зачем-то хочет втянуть в свои приключения тебя. - Это меня тоже беспокоит! - чуть не подпрыгнул Тёрд. - Ты должен извлечь из него максимум информации. Я догадываюсь, чего он хочет от тебя добиться своей откровенностью - он хочет, чтобы ты подтвердил, что его галлюцинации есть часть реальности. Поддерживай его на грани. Если начнёшь относиться к нему как к шизофренику, он замкнётся и начнёт симулировать нормальность. Если обнадёжишь его - уйдёт в свой мир общаться со своей оторванной рукой. Так или иначе, ничего нового о его состоянии мы не узнаем. Но если ты проявишь немного профессионализма, у тебя будет материал для аспирантуры,- "А у меня - для моего сериала", - прибавил про себя Эсхол. - "Я исполню свою мечту, сучечки из FOX!". - Для начала скажи ему, что тебе известны аналогичные случаи. Он захочет узнать больше, и вот тут ты должен стать хорошей Шахеразадой. Давай, коллега, не облажайся. В следующий раз, когда экс-капитан Фик пришёл на сессию, стажёр Тёрд выпил пол-таблетки реланиума и постарался больше улыбаться. Пациент, кажется, немного оттаял. - Да, я ощущаю своей правой рукой постоянно - предметы или живые объекты, - легко согласился он. - Предметы там всегда одни и те же: ткань, вроде простыни и пододеяльника, угол какого-то деревянного параллелепипеда, вроде прикроватной тумбочки. На ней иногда появляются стакан, часы, леденцы... - Вы не можете передвигаться в том пространстве? - наклонил голову набок Тёрд. - К сожалению нет, я могу только шевелить рукой от локтя, вот так, - ответил Фик, и его культя в пустом рукаве пришла в движение, отчего Тёрд едва не блеванул. - Получается, - подытожил он, глядя в угол потолка, - что вы в том мире будто бы прикованы к постели, и ваш сержант время от времени вас навещает... - Не совсем. Видите ли, когда я делаю попытки нащупать своё тело, что-то кроме правой руки... - культя снова натянула ткань, Тёрд проглотил комок в горле. - Я ничего не чувствую. Там ничего нет. - И ваш сержант приходит пообщаться с рукой, которая одиноко лежит на кровати, - не сдержался Тёрд. - Пожалуй, мы продолжим в другой раз, - сжал губы Фик. Стажёр страшно огорчился, что перемахнул за границу, очерченную для него профессором. - Извините. Я серьёзно. Извините. Давайте я сделаю вам кофе? Вы должны меня понять: всё, что вы говорите, очень важно, но мне необходимо как можно точнее представить себе, что вы чувствуете. Пациент вновь смягчился. - Я тоже думал, что там, как всё происходящее выглядит с другой стороны. И ещё я думал: что будет, если здесь, в результате какого-то несчастного случая, я потеряю ногу, например? Появится ли она там? Лучше бы он шевелил культёй. Когда Тёрд представил себе капитана, перемещающегося на тот свет по частям, его люто замутило. - Так. Хорошо, - сказал он, икнул и продолжил. - А ваш сержант - у него есть только руки? - Я думаю, нет. - Но вы ощущали только руки. - Не только. Щёку. Волосы, такой короткий ёжик. Шею. Губы... Капитан оставался спокойным, Тёрд - нет. - Простите, в каких отношениях вы были с вашим сержантом? - В хороших. Фик ответил так, что стажёр не захотел настаивать на других ответах. Вечером стажёр Тёрд чистил зубы (пик тревожных состояний всегда наступал у него в ванной или в туалете - он собирался проработать этот баг, но всё руки не доходили) и мысль текла за мыслью. Капитана и сержанта связывали гомосексуальные любовные отношения, это очевидно. Они подглядывали друг за другом в душе, дрочили на брудершафт, наверняка делали кучу других морпехских вещей. ОК. Вот сержанта разносит взрывом на двадцать ярдов в диаметре. Фик его в таком виде или не разглядел, или вытеснил это воспоминание, но наверняка думал как это могло быть - все части тела сексуального сержанта, разбросанные в произвольном порядке, вперемешку с тряпками, камнями и песком. Где-то там должен валяться и хуй. Тёрд очень не хотел представлять, как выглядит оторвавшийся при взрыве хуй, но представил. Теперь капитан Фик думает, что его ампутированная рука оказалась вместе с остальными частями сержанта, и там продолжается их связь: сержант ласкает и целует его руку, проводит ею себе по лицу, шее, твёрдым соскам, суёт ей в кулак свою здоровенную налитую потусторонней кровью елду... Что если пациенту надоест эта игра в одни ворота, и он захочет отправить к сержанту ещё одну частичку себя? Вот, например, сейчас: одиннадцать вечера, время всех обострений. Он идёт на кухню, достаёт тесак для разделки мяса, аккуратно (он всё делает аккуратно) раскладывает на столе свои пока ещё прикреплённые к телу причиндалы, берёт тесак... Тёрд выплюнул пасту и схватился за телефон. Фик ответил сразу, как обычно чётко и корректно: - Здравствуйте. Сейчас 23.45. Как вы объясните свой звонок? Тёрд почувствовал себя описавшимся детсадовцем. - Эээ... Простите, ради бога. Дело в том, что мне позвонил коллега, клиент которого покончил с собой. И я сейчас проезжал по трассе и увидел автомобиль, похожий на такси, которым вы обычно пользуетесь. Он въехал в дерево. Простите, я волновался, но обещаю... - Ничего страшного, со мной всё в порядке. И я не собираюсь кончать с собой. Доброй ночи, - Фик повесил трубку, причём его вежливая фраза очень походила на плевок. Следующая сессия должна была состояться через два дня, и за это время Тёрд вполне приучил себя к мысли, что Фик больше не придёт, а то и подаст жалобу. Этого не случилось. Он пришёл, хотя выглядел злым и, пожалуй, усталым. После нескольких формальных вопросов Тёрд, неожиданно для себя перейдя на шёпот, спросил: - Вы продолжаете общаться? С ним? Фик сжал губы. - Мы говорили вчера утром. Обычно "спиритические сеансы" пациента проходили по ночам и "утром" прозвучало необычно. Тёрд наклонил голову к плечу, воображая, что так выглядит более располагающе. Но Фика не нужно было поощрять говорить - сейчас он хотел высказаться сам. - Он передал, что ему больше нечего мне сказать, - у капитана дрогнул подбородок. - Я ждал его всю ночь, но он только один раз погладил меня по руке. Тёрд отметил про себя, что его пациент начал приходить к выздоровлению. Оно начинается не тогда, когда пациент оценивает своё состояние критически, а тогда, когда галлюцинации словно бы обижаются на него и уходят. Внутренне Фик почти смирился с потерей - вот что произошло. Осталось лишь поддержать его и, возможно, сигналы с того света оставят его навсегда. Но... профессор Эсхол обещал проценты от гонорара. - Вы всё ещё чувствуете тумбочку? - спросил Тёрд. Фик кивнул. - Вы знаете азбуку Морзе? - снова спросил Тёрд. - Нет, но... - Не страшно, нагуглим. А ваш сержант её знает? - Да, вероятнее всего! Я понял вашу мысль! - у Фика загорелись глаза. - Сейчас я её найду, а вы пока настучите SOS, это вот так, - Тёрд побарабанил по планшетке. Его пациент склонил голову, и, кажется, так глубоко ушёл в себя, что у него глаза слегка разъехались в разные стороны. Внезапно его лицо буквально осветилось изнутри. - Брэд здесь! Он отвечает! Он спрашивает "Что... случилось"? Остаток отведённого на сессию времени они просидели перед монитором с азбукой. Тёрд пытался советовать, что спросить у мёртвого сержанта: светло ли там, ловит ли телефонная связь. Но Фик, получив новые возможности, быстро освоился и передавал не все детали разговора. Наконец он оторвался от монитора, посмотрел на Тёрда долгим твёрдым взглядом и сказал: - Я спросил Брэда, верно ли, что он умер, а я нет? Тёрд сглотнул. Ему стало страшновато. Во-первых, это был явно выход за черту, о которой говорил Эсхол. Во-вторых - не хватало ещё, чтобы это было не так! Тёрд не для того участвовал в школьных конкурсах, пять лет зубрил химию, путешествовал по Европе и всадил всё наследство бабушки в оплату университета, чтобы к двадцати пяти годом оказаться галлюцинацией сраного коматозного морпеха! - Брэд ответил: верно. Тёрд вздохнул с облегчением. Фик выглядел совершенно счастливым, хотя в уголках глаз заметно поблёскивали слёзы. Уходя, он был очарователен и на прощание сказал: - Мне жаль, что мы не сразу нашли общий язык. Я буду рекомендовать вас. Если представится случай. На следующий день Тёрд услышал в новостях, что ночью в своём доме покончил с собой ветеран войны в Ираке, вышедший в отставку после серьёзной травмы. Стажёр выключил радио и передумал покидать постель. На телефонные звонки он тоже решил не отвечать. Профессор Эсхол позвонил ему первым и оставил на автоответчике столько мата, что флэшка в аппарате приобрела красноватый оттенок. "Ты неудачник! - вопил профессор. - У меня ещё ничего не написано! Я подготовил для тебя список вопросов! Ты пиздюк, ты поймал золотую рыбку и просрал её!" Тёрд лежал, обняв подушку, и смотрел в маленький уголок неба между фрамугой и крышей соседнего дома. Рассчитывал ли он увидеть в синеве две прозрачных силуэта, которые уходят, держась за руки? Да, было бы неплохо. Но ведь они просто умерли. Умерли и всё. И мысль об их смерти была почему-то невыносима.