Кетоджан

Как только подвернулся случай выбраться за город, Хоук тут же воспользовалась им, не оставляя себе ни одной возможности передумать. Согласилась сразу же, почти даже не задав ни одного уточняющего вопроса, хотя судья был весьма неприятным типом, а дело дурно попахивало. Впрочем, большинство ее сомнительных «заказов» выглядели как преступления, даже если поступали от официальных лиц, а те, что не выглядели, – оказывались таковыми на самом деле. Заскочив по дороге в Казармы в надежде отвлечь Авелин от службы аж на неделю и быстро убедившись в бесперспективности этой задачи, Хоук поторопилась в Нижний город. Варрик, уже почти ставший другом, мгновенно согласился на длительную прогулку на Рваный берег, как будто у него не было других дел. Распределив между собой список продовольствия и снаряжения и договорившись назавтра выйти из города затемно, они расстались, довольные собой. Хоук показалось, что возможность оказать услугу судье была не последним аргументом в пользу их сотрудничества, хотя гном и так обещал помочь собрать деньги на экспедицию. Сама она руководствовалась не столько финансовыми или соображениями наработки связей, сколько желанием хоть ненадолго покинуть Киркволл. Город – тесный, вонючий, многолюдный и суетливый – душил ее, а дом Гамлена, ставший и ее домом теперь, о чем она старалась напоминать себе почаще, был Киркволлом в миниатюре. Пять человек, теснящиеся в небольшой лачуге, даже при идеальном взаимопонимании, все равно были бы сильно стеснены, в их же семье миром и не пахло. Мать и дядя дулись друг на друга из-за старых обид – наследства, памяти и любви родителей, они с Карвером цеплялись друг к другу по привычке, уверенные, что никогда не смогут понять один другого, старшее поколение было недовольно младшим, младшим казалось, что к ним необоснованно придираются, скорбь по Бетани мутной пеленой еще витала по дому, а нищета неиллюзорно грозила семье, если они в ближайшее время что-нибудь не придумают. И посреди всей этой бестолковости серела громада Кетоджана, которого Мариан взвалила на плечи своих родных. Его можно было бы назвать невозмутимым в их непрерывном хаосе проблем и сложностей, но правильнее, пожалуй, было бы равнодушие. Его не заботил скудный рацион и не волновали семейные скандалы, случающиеся время от времени в доме, и это можно было бы вменить ему в достоинство, если бы не столь же вопиющее пренебрежение и радостями – внезапным случайным заработкам, спонтанными проявлениями любви и заботы, что тоже порой имели место. Кажется, даже пес, погибший в Коркари, был более вовлечен в их семейные отношения, чем этот взрослый, разумный и сознательный кунари. Хоук была уверена, что в сутолоке их будней, ощутимо отдающей веселым отчаянием и мрачной решимостью одновременно, она не сумеет показать несчастному сайрабазу светлой радости, удовольствия от свободы и безмятежности покоя. Того, что в этой жизни – по ее глубокому убеждению – так не хватало всем кунари. Поэтому из города она рвалась не только ради себя, но и ради него. – Мне кажется, я готов купить лошадь при первой же возможности, – посетовал Карвер на следующий день, в очередной раз запнувшись о придорожный камень. Они уже вышли из города и теперь скорым шагом уходили подальше от ворот, пока рассвет и прибой не разбудили жителей. Было еще довольно темно. – И чем ты станешь ее кормить, Младший? – ехидно спросил гном. – Купи лучше бронто, они могут есть камни. Карвер вздохнул: – Я видел в городе животных, а в прилегающих деревнях они точно должны быть. Еще какое-то время брат и гном обсуждали проблемы содержания скотины в густонаселенном городе, кормящемся за счет моря, но Мариан не слишком интересовал этот разговор. Она понимала Карвера, в конце концов, они оба выросли на привольных ферелденских просторах, но сейчас ее гораздо больше волновал Кетоджан. Он молча шел чуть позади нее: без своих цепей и маски он походил на обычного наемника или тал-васгота, каких в окрестностях теперь стало немало. Только спиленные рога могли бы выдать его кому-то знающему, но Хоук не собиралась тащить его в лагерь кунари, а с остальным можно справиться. И ему не нужен был посох, в отличие от нее самой, вынужденной маскировать свое оружие то ли под копье, то ли под алебарду. На пояс сайрабазу по предложению Карвера повесили здоровенный тесак, чтобы сделать его образ наемника достоверней, на что тот отреагировал традиционным безразличием. И сейчас он шагал, не глядя по сторонам, и нес свою часть поклажи. Хоук очень хотелось как-то выдернуть его из этого его кокона, поэтому она уверенно свернула с тропы, благо предрассветные сумерки уже позволяли разглядеть землю под ногами. Карвер заворчал, Варрик выпалил, казалось, полсотни вопросов разом, и лишь Кетоджан проигнорировал смену направления. Они вышли на небольшой обрыв, выходящий на восток, на краю которого досыхало одинокое дерево, а у подножия билось в каменную стену море. – Привал, – объявила Мариан и первая бухнулась на скатку, брошенную поверх влажной травы. Она удостоилась пары недоуменных взглядов, но не обратила на них внимания, сосредоточившись на кунари. Тот остался стоять, только снял мешок с плеч и аккуратно положил его у ног. Варрик пошел в кусты, а Карвер уселся рядом с сестрой, касаясь ее плечом. – Думаешь, у тебя получится? Он похож на голема из книжек. Стремительно светало, шумно «дышало» море под ногами, и Хоуки смотрели, как наливается золотом далекая полоска горизонта на востоке. – Не знаю. Очень надеюсь, что да. Он ведь помог мне, я рассказывала. А значит, внутри что-то есть, он что-то чувствует. – Или просто увидел, что тебе нужна помощь. Если его просто приучили исполнять приказы и оказывать помощь, когда приказы не могут быть отданы, твоя затея безнадежна. – Я понимаю. Но мне кажется, это не так. Я как будто чувствую в нем… – Мариан запнулась. – Я вряд ли смогу тебе объяснить. Это как зов Тени – невозможно описать словами, но не спутаешь ни с чем. И в Кетоджане… есть жизнь. Он не голем. Она повернулась к кунари и, похлопав рукой рядом с собой, позвала его: – Идем сюда. Мы будем смотреть, как встает солнце. Отряд стражников, охранявших вход в пещеру, был им не рад, пока Хоук не показала верительный лист от судьи. Тогда-то они расплылись в улыбках, облегченно выдохнули, что есть на кого спихнуть ответственность. – Эй, умники, а вы не подумали, что из этой дыры может быть несколько выходов? – Варрик быстро вернул им смурное настроение, и сержант начал было возмущаться, что не каким-то головорезам указывать ему, как и что делать, но Кетоджан очень вовремя пошевелился за спиной Хоук, чем привлек к себе внимание, и стражник сбился, прерывая гневную тираду. А тут еще вперед шагнул Карвер, не сильно уступающий ростом кунари, и тот сдулся окончательно. – Так вы расскажете, что здесь творится? – воспользовавшись паузой, с милой улыбкой спросила Хоук. Не успел сержант ответить, как откуда-то вынырнул пожилой эльф, никем до этого не замеченный, и запричитал. Дело не просто дурно попахивало, а оказалось вполне себе дерьмовым. Мораль, долг и порядочность, сплетенные в тугой клубок и искаженные собственной правдой каждой из сторон, не давали ответа, как поступить, а сопутствующие корысть и страх перед последствиями делали выбор еще более сложным. Так и не пообещав никому ничего конкретного, компания вступила под темные своды пещеры. – Кажется, это становится нашим девизом, Хоук, – заметил Варрик. – «Разберемся на месте» звучит отлично. Никто ему не возразил. Келдер Ванард не был сумасшедшим. И он не напал на них, что могло бы избавить их маленький отряд от моральной дилеммы. Зато он был сыном судьи, и его убийство гарантировано бы осложнило жизнь Хоук и остальных в будущем. Она задавала глупые вопросы, чтобы оттянуть момент принятия решения, и с каждым ответом высокородного убийцы все больше убеждалась, что только смерть его остановит. И в то же время благоразумие твердило, что это наихудший из возможных вариантов. Прирезать судейского сына и бросить его труп на поживу пещерным паукам было бы не только не благоразумным поступком, но еще и не по-человечески, несмотря ни на что. «Может, удастся добиться официальных обвинений?» – мелькнула смелая мысль. Мариан еще о чем-то спрашивала, но уже чувствовала, как что-то неуловимо изменилось. По спине прошла будоражащая дрожь, которую Хоук приняла сначала за предчувствие неизбежного – и, хотя отчасти оказалась права, на самом деле это была волна чуждой, незнакомой магии, которую до этого она ощущала лишь раз, в Катакомбах, и поэтому не сразу узнала. Сын судьи конвульсивно задергался, суча ногами по полу. Его руки царапали горло, из которого рвался надрывный стон, и Хоук метнулась вперед, еще не очень понимая, что будет делать. Карвер перехватил ее за талию, не позволяя приблизиться к умирающему. Брат смотрел не на тело у их ног, и не на Мариан – его взгляд, как и арбалет Варрика, был направлен на Кетоджана. – Пусти! – Хоук хотела вывернуться, но Карвер ее удержал. – Плевать на этого козла, но твой ручной сайрабаз может решить, что ты с ним заодно. Не хочу смотреть, как ты умираешь в этой вонючей дыре. – Дурак! Она все-таки вырвалась, но бросилась не к уже затихшему Келдеру Ванарду, а к Кетоджану. Вцепившись в ворот его куртки, она выдохнула: – Зачем? Зачем ты это сделал? Кунари не отвечал, он даже не смотрел на нее, такой же бездушный истукан как обычно – словно не он только что приговорил и убил человека. – Отвечай! – Хоук ударила его кулаком по груди. – Саарсаам. Меравас адим ката, – негромко ровным тоном произнес он. От неожиданности, Хоук отступила назад. Они все таращились на Кетоджана, пытаясь понять, что он сейчас сказал, и имеет ли это вообще хоть какое-то значение. – Кажется, мне нужен переводчик, – нервически хихикнула Мариан. – И носилки, – добавил Варрик, который все еще целился в сайрабаза. – Судья конечно вряд ли теперь заплатит, но злить его еще больше, бросая тело сына без погребения, пожалуй, не следует. – Из крайности в крайность, Мари, все как ты любишь, – отметил брат. – Ведь мог бы и посоветоваться, прежде чем решать чужую судьбу. Не то, что бы мне было жаль это ничтожество… Но Хоук не слушала. Все эти правильные и умные мысли уже мелькнули в ее голове, и теперь ее занимал только Кетоджан. Да, работы предстоит много, но кажется, она на верном пути. Она неуверенно улыбнулась в непроницаемое лицо кунари.