Дракон

Позабытая бескрайняя пустошь из редких обугленных деревьев и пней, прогорелой сухой травы, выцветающих полевых цветов, простирающихся на много миль окрест, от длинной цепи гор… Я невольно перевожу взгляд на яркое золотое солнце, нависшее высоко надо мной, что катится себе из одного угла — в другой. Восходит еще бледным крошечным огоньком, разгорается огромным жарким костром, а когда приходит время захода, то дикое пламя потухает, а с ним и пропадает то тепло, что оно так щедро дарит. Так случается каждый день. Взгляд мой лениво переходит на тот клад, что я должен сторожить день ото дня. Вся пещера усеяна всякими сокровищами и драгоценностями. На солнце блестят ярким сиянием самоцветы, и золото звенит от единого моего движения. Все это противно мне до ужаса. С отвращением я поворачиваю голову к выходу, где мой взор застывает где-то в дали, где я давно не был. Я вижу чистые и лазурные небеса, что были знакомы мне, но давно позабыты. Помнится, была одна дракониха, которая говорила мне о том, что небо вечно. Она говорила, что если искать его край, ты будешь лететь веками, но так и не найдешь… Она упивалась полетами, и не было для нее занятия приятней сердцу, чем рассекать воздух своими могучими крыльями. Она взлетала так высоко, что терялась из виду. Но она уже давно умерла. Небо и кривая линия горизонта — больше мне ничего не видно. Но ведь далеко за этим горизонтом, за привычной для меня пустошью из засохших трав, за неведомыми мне зелеными лесами и глубокими синими морями, за снежными вершинами гор обитает последний в моем племени дракон, чьей свободе и независимости я завидую. В его янтарных очах отражается весь мир, когда в моих лишь драгоценные камни и золотые слитки. Я словно скован крепкой и тяжелой золотой цепью, которая со всех сил удерживает меня на месте, а он в это время бросается вниз с обрыва и с легкостью расправляет свои огромные крылья, поднимаясь в небо. Он взлетит ввысь, пронзая белые облака, и издаст свирепый клич — глубокий и бесстрашный, полный свободы. И улетит вдаль, в те края, где меня никогда не было, лишь поблескивая узором на багряной чешуе, при светлых лучах солнца. Его ничто не сломит. Я, угнетенный одиночеством, останусь тлеть в неволе и трепетать от мыслей о полете, а он так и будет парить в воздухе, словно сливаясь с небом в одно могущественное существо. Он уже ощутил бесконечность небес. Для него нет ничего кроме неба, вечного неба.