Intermezzo

Джерард каждый день — утром или вечером — стоял на своем маленьком балконе и курил, вслух рассуждая о чем-то. Ему нравилось разговаривать с сигаретой и ветром, нравилось раскрывать им душу, зная, что его мысли унесет куда-то далеко. Но ветер всегда нес сигаретный дым, остатки пепла и голос Уэя на этаж выше, парню, который снова и снова выходил на балкон, чтобы просто послушать то, что говорит сосед. Он уже не мог и представить свой день без этого голоса и манящего запаха сигарет, и каждый раз отвечал что-то Джерарду в своих мыслях. Был первый понедельник октября, когда Фрэнк наконец решился ответить вслух. — Сегодня мне друг подарил книгу Брэдбери «Вино из одуванчиков». Он считает, что было бы круто обменяться впечатлениями об этом произведении. Мне не раз доводилось слышать, какой это хороший автор, какие у него прекрасные мысли... Но он совсем не вдохновляет меня, — Джерард глубоко затянулся сигаретой и продолжил. — То есть, у него такой простой слог, что тонкую книжку мне приходится читать неделями. И сказать, что Уэй испугался, когда вдруг услышал чей-то голос сверху, который нагло вклинился в его поток сознания, — значит ничего не сказать. — Я однажды попытался прочесть его «Кладбище для безумцев», но на части четвертой бросил это дело. Ни черта не понял. Джерард замер, когда понял, что обращались, видимо, к нему, задрал голову вверх, ничего, кроме пола балкона над ним, естественно не увидел, и зачем-то задал очень бессмысленный вопрос: — Что? — Что? — тупо переспросил голос. — Ты мне? — Кто-то тут еще разговаривает о Брэдбери? — Действительно, — было, конечно, сложно поспорить. — Так вот, а ты не читал «451 градус по Фаренгейту»? А то я вообще не понимаю, почему вокруг этой книги такой ажиотаж. Джерарду все еще не верилось, что кто-то вот так брал и слушал его разговор с самим собой, а потом еще и решил с ним поболтать, но он все-таки ответил, стряхивая пепел с сигареты в баночку из-под спрайта: — Нет, но я знаю, что им сейчас восхищаются вообще все. — Да! — с энтузиазмом воскликнули сверху. — И я не могу въехать, почему. Они немного помолчали, каждый думая о своем: Фрэнк гордился своим неожиданным приступом смелости, благодаря которому начал разговор с уже давно заинтересовавшим его человеком, а Джерард пытался понять, не проявление ли это какой-нибудь шизофрении («У шизофрении не может быть такого классного голоса» — решил Уэй), и если нет, то кто это живет сверху, и долго ли он, интересно, подслушивает его? — И как долго ты подслушиваешь меня? — все-таки спросил он. — Я не подслушиваю, — возмущенно произнес голос, — я просто выхожу на свой балкон в то же время, что и ты. Разве я виноват, что ты такой болтливый? — но это прозвучало так, что Джерард буквально увидел улыбку на губах своего собеседника. Джерард ни капельки не обижался на этого незнакомца, наоборот ему стало интересно происходящее, поэтому он был весьма рад, когда тот спросил: — Ладно, а какие книги тебе нравятся? Таким образом, они разговаривали еще какое-то время на тему книг, поэзии, комиксов и многих других вдохновляющий вещей, пока холодное неприветливое небо не стало совсем темным. Наступила ночь, сигареты Джерарда закончились и лишь тогда они разошлись по своим квартирам, даже не спросив друг у друга имен.

***

Был дождливый хмурый вторник, когда Джерард как обычно вышел покурить, прихватив с собой чашку горячего кофе, но, впервые изменив своей привычке, не стал разговаривать с осенним ветром и ледяным ливнем, слушая в ответ шепот неба и улиц. Он чувствовал себя совершенно неловко, зная, что его сосед сверху может стоять там, на своем балконе, и внимать его словам, но он ни за что бы не признал, что где-то на краю его сознания ютилась мысль, что разговаривать кем-то живым да и к тому же, таким понимающим и похожим на его, кому правда интересно его мнение и его мысли, — куда интереснее. Джерард был так одинок до этого, что даже боялся намекнуть об этом самому себе. И когда сверху раздалось нерешительное «эй, ты здесь?», он не смог сдержать крошечную улыбку. — Да, — ответил он, наблюдая, как сигаретный дым рассеивается во влажном воздухе. — А почему молчишь? — Тебя жду, — саркастично ответил Уэй, хотя так оно и было. — Не умничай! — хихикнул парень. В тот вечер они разговаривали о фильмах, искусстве, о еде, друг о друге и их одиночестве, рассказывали смешные и печальные (чаще печальные) истории из детства и школы. Из конкретики, Джерард узнал, что парень наверху работает преподавателем в музыкальной школе, и что у него нет никого, кроме маленькой собаки (Уэй не мог припомнить ни одного парня с собакой в их подъезде, да что же это такое!). Но им больше нравилось говорить о нематериальных, глубоких и в какой-то мере сакральных вещах, и Джерард думал о том, что никогда еще ему не было так интересно и комфортно разговаривать кем-либо, и, тем более, он бы никогда не подумал, что этим человеком мог стать всего лишь сосед сверху, который несколько месяцев выходил, чтобы послушать его мысли вслух, словно гребаный сталкер, и чьего имени Джерард все еще не знал, потому что они будто боялись разрушить эту магию, которая возникает, когда приглашаешь в свою душу кого-то, кого совсем не знаешь, но тем не менее доверяешь как никому другому. И у Джерарда в голове было только одно определение для человека, вызывающего у него такие яркие неподдельные эмоции. Удивительный.

***

Была холодная ветреная среда, когда Джерард вдруг понял, что впервые за несколько лет буквально бежит домой с нелюбимой работы, подобно одержимому, только ради того, чтобы услышать голос соседа сверху, чтобы рассказать ему как прошел день, и спросить, как прошел его, чтобы поговорить о вечном, ненадолго почувствовать себя кем-то значимым, отдыхая от приземленной, утомляющей жизни стандартного, толком ничем не отличающегося от других человека. Ну ладно, еще и ради шоколадных кексиков, которые ему обещал завезти его брат с утра, но это точно не так уж и важно. Джерарду казалось, что он наконец обрел смысл жизни. Он притащил на балкон кресло и плед, чтобы разговаривать с соседом до глубокой ночи. Была все та же среда, когда они узнали имена друг друга.

***

Был неожиданно солнечный, заставивший снять теплые куртки и пальто четверг, когда утром, заходя в лифт, Джерард столкнулся с как раз выходящим оттуда невысоким, одетым в теплый бордовый свитер, красивым парнем, который держал на руках маленькую рыжую собачку и который неловко и несмело улыбнулся ему, показывая все свои кривоватые зубы. Джерард стоял и провожал его взглядом, жалея, что не причесал свои волосы и не надел все самое лучшее, потому что, даже не услышав его голоса, он понял, кто такой этот незнакомец. Вечером никто из них не сказал об этом ни слова, но они разговаривали о музыке, театре и о проблеме различного рода дискриминаций несколько часов. Время переставало какое-либо значение, словно кто-то нажимал на паузу в те минуты, когда эти двое просто были друг у друга. Джерард не мог поверить, что настолько быстро привык к практически незнакомому человеку, но своим существованием он доказывал, что да, это возможно, впрочем уже понимая, что это никакая не привычка, а самая обыкновенная влюбленность.

***

Была туманная пятница, когда Джерард решился предложить Фрэнку спуститься к нему и сообщить, что так, так быстро успел привязаться к его голосу, его рассказам, его дурацким шуточкам и их совместным вечерам. Но когда они вышли на их балконы, Фрэнк дрожащим голосом сказал: — Поднимайся, Джерард?

***

Была запредельно красивая красно-золотистая осень, когда двое парней, не иначе как накрепко связанных той самой Нитью, нашли друг друга на маленьком захламленном балконе одного из них.