Родная кровь - не водица

Такого Визенгамот не видел за все века своего существования. Признанный сильнейший маг из ныне живущих с видом оскорбленного достоинства уселся в кресло для подсудимых, а на скамье обвинителей главные места заняла пара магглов. Воистину, куда катится мир! Мальчик, сидевший рядом с женщиной-магглой, крепко вцепившись в ее руку, был не просто волшебником, а единственным потомком старого и уважаемого рода, что лишь добавляло скандальности этому невиданному театру абсурда. «Магглы против Альбуса Дамблдора в защиту прав Гарри Поттера» – вот уж точно, процесс века! Несмотря на сенсационные публикации в «Пророке», изрядно всколыхнувшие волшебное сообщество Британии, большинство членов Визенгамота полагало происходящее дурацким балаганом, неуместной шуткой, в лучшем случае – происками врагов Дамблдора. Впрочем, помня о скорых выборах, кое-кто здесь откровенно радовался предстоящему фарсу. До сих пор общественность полагала единственной ошибкой Дамблдора то, что он отправил маленького Поттера на воспитание к магглам, проигнорировав возможных опекунов из родственных Поттерам семей. Но, в конце концов, из этой магглы вышла не такая уж плохая приемная мать для маленького волшебника, у Поттера все хорошо, у его опекунов тоже, им бы спасибо Дамблдору сказать, а они в суд подали? Самым вероятным казалось предположение, что глупых магглов подкупили враги Дамблдора. И что здесь их быстро поставят на подобающее место, а может, и маленького Гарри передадут более достойным воспитателям. Однако первые же слова Главного Аврора, зачитавшего весь список обвинений, заставили зал встревоженно загудеть. Дело-то, оказывается, куда серьезней, чем можно было понять из статей в «Пророке»! Многократные воздействия на магглов, корректирующие их поведение, вторжение в память, попытка похищения Гарри Поттера с целью вмешательства в личность и возможного убийства? Утаивание от Аврората сведений о возможном возрождении Того, Кого Нельзя Называть? Сокрытие от специалистов достоверно установленного хоркрукса? Полноте, о ком вообще речь, о Великом Светлом Волшебнике или о ближайшем пособнике Неназываемого?! Зал взорвался. – Не может быть! – Альбус заигрался! – Это не игры, коллеги! Это вопиющая безответственность на грани преступления! – О какой вы грани говорите, преступление и есть! – Не верю! Альбус не мог! Поклеп и гнусные происки! – Скримджер не дурак, на поклепах суд строить. – А Альбус, по-вашему, дурак?! – Тихо! – молоток председателя с грохотом ударил по столу. – Тишина в зале! От имени истцов излагает дело Кристофер Вуд. Начало рассказа не открыло читателям «Пророка» ничего нового. Все здесь уже знали и о пресловутой корзинке, подкинутой на крыльцо холодной ночью, и об отсутствии в оной корзинке денег, документов и хоть каких-то координат для связи в случае проблем. Все читали о том, как несчастная маггла сбивалась с ног, таская ребенка волшебников по маггловским детским врачам, и каким чудом она попала к целителям из Св. Мунго. А вот дальше начались открытия. О поставленном Гарри диагнозе «Пророк» не писал. Не знали журналисты и о том, что Дурсли вынуждены были покинуть свой дом, находившийся под слишком пристальным и отнюдь не дружественным наблюдением. Впервые прозвучала для публики история о том, как детям испортили выходной в зоопарке, как Дамблдор влез в разум второй тетки Поттера и как Гарри до истерики и стихийного выброса испугался появившегося во дворе его школы незнакомого волшебника. Во дворе, заметьте, маггловской школы! Статут Секретности, видимо, не для Альбуса Дамблдора писан? Протокол допроса Дамблдора под веритасерумом произвел в зале эффект даже не разорвавшейся бомбы, а десятка, а то и сотни бомб. Петунья, впервые услышавшая так ужаснувшее Скримджера «поэтому мальчика нельзя было убить», рвалась вцепиться Дамблдору в бороду, и кое-кто из сидевших в зале женщин явно был не против составить маггле компанию в этом несомненно праведном деле. Вернон потрясал кулаком и орал что-то о том, как в нормальном мире отнеслись бы к подобным заявлениям, но в поднявшемся гвалте слышали его разве что сидевшие рядом гоблины и авроры из охраны. Журналисты строчили как заведенные, кто-то из судей глотал успокоительное, а побледневший чуть ли не до трупной зелени Люциус Малфой, ничуть не стесняясь посторонних глаз, рассматривал метку – светлую, едва видную, ничем не указывавшую на возрождение его Лорда. При слове «хоркрукс» ему кое-что стало понятно, и он раздумывал, как бы поговорить со Скримджером без лишних ушей и ко взаимной выгоде. Публике требовалось спустить пар, и в заседании объявили перерыв. Остаток дня заняли допросы свидетелей. Семейство Дурслей, целители из Мунго, детективы агентства Вуда и гоблинской службы безопасности, и на сладкое – Гораций Слагхорн, подтвердивший информацию о хоркруксах и рассказавший, как к нему приходил советоваться явно растерянный, доведенный до отчаяния Регулус Блэк. Впрочем, к делу Гарри Поттера это уже не имело отношения. Ведь маленького Гарри, благодаря героическим усилиям целителей и вопреки планам Альбуса Дамблдора, из списка хоркруксов вычеркнули. Именно это и стало главной сенсацией всей вышедшей на следующий день магической прессы. Делать публичные выводы о Дамблдоре редакторы пока опасались, в конце концов, суд еще не окончен, а наживать себе такого врага по меньшей мере неосмотрительно. Да и куда торопиться, что-то ведь нужно ставить и в завтрашние, и в послезавтрашние выпуски. А пока все маги Британии могли увидеть колдофото пятилетнего Гарри Поттера, радостно улыбавшегося целителям из Мунго. И прочитать своими глазами, как героический ребенок ответил на вопросы суда. «Гарри, это правда, что тебя каждый месяц осматривает целитель Смоллет?» «Да». «Ты знаешь, почему это важно?» «Да, дядя Гидеон объяснил мне». «Расскажи нам, пожалуйста». «Ну, в моем шраме сидит гадость, которая убила моих настоящих маму и папу и хочет убить меня. Дядя Гидеон следит, чтобы эта гадость крепко спала, пока я не подрасту и не стану сильным, чтобы выпихнуть ее». «А ты хочешь ее выпихнуть?» «Конечно, хочу! А вы бы не хотели?» Под этим весьма красноречивым ответом прекрасно смотрелось пророчество, называвшее Гарри Поттера «тем, у кого хватит могущества победить Темного Лорда». Неудивительно, что в такой сенсации Альбусу Дамблдору не нашлось места – он удостоился разве что упоминания как тот, при ком было произнесено пророчество и кто бессовестно умолчал о нем, попытавшись использовать в своих непонятных пока интересах. Альбусу стоило, пожалуй, радоваться, что ни обычные письма, ни вопиллеры не проникают в камеру для подследственных. Скримджер не торопился. Он намерен был, во-первых, тщательно разобраться во всех хитросплетениях открывшейся ему интриги, а во-вторых, прижать Альбуса качественно, всерьез и надолго, отыгравшись за все годы ненавистного «Руфус, мальчик мой». После сенсационного первого заседания он объявил перерыв на неделю «для доследования открывшихся фактов». За эту неделю пресса успела всячески обмусолить пророчество и Избранного, в сейф Св. Мунго поступило небывало много пожертвований от благодарных магов, а профессия колдомедика стала неожиданно популярной среди выпускных курсов Хогвартса. Чего бы ни ждала магическая Британия в день следующего заседания, но Сириус Блэк на скамье свидетелей точно оказался сюрпризом. Блэк демонстративно не смотрел на Дамблдора, а миссис и мистер Дурсль демонстративно не смотрели на него. Что же касается Дамблдора, за прошедшую неделю он подрастерял свою благостную невозмутимость, выражение невинно оскорбленного достоинства на лице сменилось тревожно-ожидающим. Впрочем, изумительно синяя борода оттягивала внимание зрителей, мешая им понять, что еще изменилось в облике Великого Светлого Волшебника. Но Скримджер – видел. Видел Кристофер Вуд, видели гоблины, и прекрасно видели Дурсли, с их привычкой и умением вглядываться в лица: Вернон – как преуспевающий бизнесмен, а Петунья – как прирожденная и увлеченная сплетница. Второе заседание оказалось полностью посвящено семейству Блэк. Сириус – четыре года в Азкабане без вины, практически без следствия. Заключен на основании невнятного «я во всем виноват», явно сказанного в состоянии аффекта. Впервые допрошен с веритасерумом на следующий день после ареста Дамблдора. Скримджер надеялся узнать от «верного пособника Темного Лорда» о волдемортовских хоркруксах, а узнал о том, как приравняли к Пожирателям и кинули к дементорам человека, честно боровшегося с Волдемортом. О том, как Сириуса Блэка обвинили в предательстве тех, за кого он готов был отдать жизнь. Зал в шоке слушал протокол допроса, и когда были прочитаны последние строки, тишину разорвал высокий голос Петуньи Дурсль: – Как был безответственным шалопаем, так и остался. Прости, Блэк, но лучше бы ты тогда о ребенке позаботился. – А ты больше похожа на Лили, чем я думал, – виновато отозвался Сириус. – Она так же сказала бы. Четыре года я только об этом и думал. Прости, Петунья. Ты ведь разрешишь мне видеться с Гарри? Миссис Дурсль окинула его строгим взглядом. – С матерью сначала помирись. И веди себя прилично. Крестный ты или нет, а делать из Гарри шалопая я не позволю. В зале раздались смешки, в первом ряду зрителей Люциус Малфой неторопливо зааплодировал. – Помирюсь, – мрачно ответил Сириус. – Я и за Рега перед ней виноват. За то, что моему младшему брату не к кому оказалось пойти за помощью. Регулус Блэк стал еще одной сенсацией, затмив даже невинно осужденного Сириуса. Семнадцатилетний мальчик, героически и безвестно отдавший жизнь ради уничтожения хоркрукса. Реабилитация и орден Мерлина посмертно. Первую страницу «Пророка» почти целиком заняли две колдографии: давняя – семикурсника в слизеринской мантии, и свежая – его измученного Азкабаном старшего брата, прячущего в ладони лицо, чтобы не показать слез. Колдограф поймал удачный момент – по губам Сириуса отчетливо читалось: «Прости меня, Рег». Альбус Дамблдор подтвердил, что знал о подвиге Регулуса Блэка, что именно эта информация окончательно подтвердила его предположения о хоркруксах. Но ничего не ответил на вопрос, почему не сказал об этом ни матери мальчика, ни аврорату. Дело раскручивалось неторопливо, но основательно – куда основательней, чем можно было предполагать из первоначального иска. Магглы Вернон и Петунья Дурсль, бросив крохотный камушек, стронули с места лавину. Сенсации продолжались. Честный и законопослушный (но, к великому своему сожалению, неустойчивый к Империусу) Люциус Малфой добровольно принес в аврорат некий артефакт, спрятанный Темным Лордом на территории его поместья. Артефакт оказался еще одним хоркруксом. Все тот же Малфой предположил, что о других хоркруксах может знать его родственница Беллатрикс. Ту допросили с веритасерумом, после чего еще одно хранилище осколка наитемнейшей души было найдено и уничтожено. Имея на руках два хоркрукса и данные целителей о «силе» последнего, сидевшего в Гарри, аналитики и артефактологи аврората вычислили общее их количество, составили список предполагаемых вместилищ и мест хранения – и, действительно, нашли ровно то, что и предполагали. Таким образом, меньше чем через месяц после получения Скримджером первых сведений о хоркруксах «якоря» Того, Кого Нельзя Называть, были уничтожены. И лишь осколок, спящий в Гарри, мешал объявить Темного Лорда окончательно поверженным. Скримджер объявил во всеуслышание, что верит в знания и опыт целителей и в силу Гарри Поттера, но и сам поставит дело на личный контроль, поэтому тревожиться не о чем. «Великая афера Дамблдора», – кричали заголовки. На разные лады журналисты спрашивали одно и то же: «Если бы Альбус Дамблдор не утаил сведений четыре года назад, с угрозой было бы покончено уже тогда. Но что ждало бы волшебный мир, если бы маггла Петунья Дурсль не озаботилась здоровьем племянника, а маггл Вернон Дурсль не решил добиваться справедливости?» Тиражи «Пророка» росли, общество лихорадило, Скримджеру на следующих выборах отчетливо светило кресло министра. Адвокат Альбуса пытался апеллировать к былым заслугам своего подзащитного, к его ордену Мерлина, к благим намерениям, но максимум, на что он мог надеяться – замена Азкабана домашним арестом. Из уважения к сединам, так сказать. Уважение к былым заслугам, благим намерениям, чистым помыслам и прочим высоким материям с именем Альбуса Дамблдора сочеталось теперь как-то плохо. Впрочем, какой бы приговор в итоге не вынес суд, в политике Альбус Дамблдор отныне был хуже, чем трупом. О мертвых, в конце концов, принято говорить либо хорошо, либо ничего, а о Дамблдоре говорили много, охотно, на каждом углу, но исключительно плохо.