По ветру

«Le Roi est mort, vive le Roi!»*

Данталион раз за разом трепетно целует совсем еще мальчишечьи пальцы избирателя, едва касаясь тонкой белоснежной кожи губами. Холодный металл, соприкасаясь с горящими огнем щеками, дурманит рассудок и пробуждает в голове блеклые воспоминания тысячелетней давности. У него, у другого, руки казались больше и случайные-неслучайные касания были определенно нежнее. И, как бы досадно не было, крохотный фамильный перстень, красующийся теперь на Уилловой — чужой, — руке остается последним, что сохранилось с тех пор. Только вот надолго ли? Демон виновато поднимает глаза и, видя до неприличия расширенные зрачки и едва проступающий румянец, думает, что всё идет именно так, как он планировал. А после нехотя отстраняется, поднимаясь с колен. — Я просто хочу сказать, что навсегда останусь на твоей стороне. Обещаю. По правде, Данталион и сам не знает, какая доля правды содержится в этих словах, но собирается говорить их, завораживать и лишать бдительности снова и снова. До тех самых пор, пока Уильям не созреет. Сколько демон себя помнит, это был единственный способ выразить свою любовь — ближе Соломон не подпускал, пусть и многие хотели. А вот с юным, неискушенным Твинингом дела обстоят решительно по-другому — у демона есть шанс. Оттого необходимо быть в разы аккуратнее в своих словах и жестах, иначе нефилим рискует спугнуть добычу раньше времени и потерпеть второе величайшее в своей жизни поражение. Данталион понимает, Уильям — не он, фальшивка, только всё равно из-за этой проклятой схожести демона к нему тянет, словно магнитом. Он не имеет права позволить себе потерять Соломона второй раз. Избиратель лишь стоит на месте, часто дыша, и не находит в себе сил просто отвести взгляд. Восприятие после таких вот разговоров с демоном каждый раз искажается, и мысли расползаются по углам. Реалисту внутри него всё это до чертиков не нравится, и он неистово кричит и бьется в ловушке сознания, только Уильям всё равно его уже не слышит. Минута. И Данталион исчезает из виду, растворяясь в толпе и развеиваясь по ветру, в то время как Уильям всё стоит без единого движения, подставив лицо под его легкое дуновение и наслаждаясь непонятно откуда появившейся дрожью в руках. Благо вездесущий Исаак появляется как никогда вовремя, он Реалисту как глоток свежего воздуха — рядом с Данталионом дышать совершенно невозможно. Мортон по своему обыкновению болтает без устали о чем-то своём, и даже Реалисту не всякий раз удается проследить ход его мыслей, а Уильям всё загадочно молчит и не может заставить себя вспомнить, с каких пор тонкий, почти женский голос друга стал его так нечеловечески раздражать. Но тут раздается звонок, обрывая рыжего на полуслове — избиратель облегченно выдыхает и мысленно благодарит Создателя за это. Нужно поспешить: у лучшего ученика академии нет права на опоздания. *** Глупые формулы никак не лезут в голову, а слова профессора растекаются по паркету бессмысленной вязью слогов и звуков — лекция по термодинамике впервые кажется настолько нудной. Все мысли Уильяма сейчас занимают только пурпурные глаза и обветренные сухие губы, касание которых и по сей час ощущается на тонкой коже кистей рук. Во второй половине дня тепла в изобилии, и солнечный свет, проскальзывая сквозь мутное оконное стекло и минуя преграду в виде ряда складок на плотных занавесках, бьет прямо в глаза, падая на лицо и шею. Уилл жмурится и представляет вместо нещадно палящих лучей самые пылкие поцелуи, на которые только может расщедриться его скудное воображение, и буквально кожей чувствует, как чей-то горячий язык проскальзывает в углубление между ключицами. Фантазия рисует причудливо-пошлые картины укусов, покрывающих его шею вперемешку с засосами, и саднящих следов от когтей на груди и спине. Избиратель чувствует, как внизу живота кипящим свинцом разливается тяжесть, вызывая приятную дрожь. — Уильям Твининг, если плохо себя чувствуешь, можешь выйти, — профессор оказывается в хорошем расположении духа, и Уилл, воспользовавшись его предложением, быстро покидает кабинет и на полпути в комнату приходит к решению до ужина из нее не показываться. За то, что возбудился прямо посреди урока, Уилл ругает себя недолго, списывая произошедшее на переходный возраст и играющие гормоны. Причина, в принципе, не имеет особого значения, но пара-тройка оправданий жизненно необходимы не столько для дела, сколько для успокоения крупиц оставшейся на задворках сознания совести. Реалист не знает, что и думать, он слабеет с каждым таким днем и ничего не может с этим поделать. А Уильям в кои-то веки имеет возможность по достоинству оценить все плюсы личной комнаты, позволив вдруг проснувшемуся желанию впервые взять верх над здравым смыслом. *** Перед ужином избиратель моет руки дольше и тщательнее обычного и по приходу в столовую садится напротив Данталиона вопреки тому, что Исаак заранее занял для него несколько иное место. Демон ощущает, как Уильям прямо-таки сканирует его взглядом с ног до головы, задерживая внимание на длинных пальцах и изгибе шеи, изучает контур и черты лица. Данталион принимает единственно верное решение тому подыграть и сделать вид, будто ничего не замечает. А в голове тем временем звенит долгожданное: «Пора». — Уильям, почему ты не ешь? — раздается обеспокоенный голос Ситри, отрезвляя и возвращая в реальность и демона, и человека. — Наверное, ему все еще нездоровится, — тут же подхватывает нефилим и как-то недобро сам себе ухмыляется. — Может, будет лучше подышать свежим воздухом? Уильям встряхивает головой и встает из-за стола. — Да, пожалуй, ты прав. В лабиринтах пустых коридоров гуляет ветер, и Твининг снова вдыхает его аромат, вспоминая лихорадочно бьющуюся под кожей артерию и сплетения голубоватых нитей капилляров и вен на выглядывающих из-под свободных манжетов запястьях. В голове разносится тот же дурманящий запах пепла вперемешку с дорогим парфюмом. Уилл путается во всех этих ощущениях и желаниях и пугается своих иррациональных мыслей. Что-то определенно с ним не так, какой-то механизм дал сбой, отчего страдает вся система. И даже волне непонятных ему чувств, захлестнувшей парня с головой, должно найтись своё логическое объяснение. Твининг делает глубокий вдох — реалист внутри него, расцарапывая себе горло, задыхается, бьется в агонии и молит о спасении. А Уильям, прикрывая глаза, словно пьянеет, не замечает, как кусает губы в кровь, и как по языку расплывается едва уловимый металлический привкус, мгновенно растворяющийся вместе с последними крупицами самообладания. Парень молчит, прижавшись спиной к стене, и тяжело дышит. *** Уильям добредает к себе, без причины уставший. В голове совершенно пусто, горло пересохло и теперь саднит, и Уилл тянется за стоящим на прикроватной тумбочке стаканом. Пальцы не слушаются, будто и вовсе не его, — стакан опрокидывается и падает, и вода растекается по старому изувеченному паркету. — Следует быть аккуратнее, ты мог пораниться, — раздается за спиной. — Что ты тут делаешь, Данталион? — Уильям оборачивается, натянуто улыбаясь и чувствуя, как подкашиваются ноги, вынуждено опускается на кровать. — Знаешь, я очень устал. — Знаю. Рывок. И демон нависает над избирателем, вцепившись в его плечи и прижимая их к стонущему матрацу. Сил у Уильяма совсем нет, а последние мысли о сопротивлении испаряются, как только он вдыхает заполонивший комнату сладкий запах. А потом лицо Твининга медленно расплывается в улыбке, когда он трясущимися руками притягивает Данталиона для поцелуя, призывно раздвигая перед ним ноги. Демон с жадностью впивается в припухшие губы, языком слизывая с них остатки запекшейся крови, одной рукой расстегивая пуговицы на рубашке. Уилл смотрит на него пустыми глазами, подставляясь под настойчивые ласки и болезненные укусы, и всё жмется к Данталиону ближе. С каждым вздохом легкие наполняются его запахом, он растекается по венам, пробираясь в каждый уголок и изгиб тела — избиратель в экстазе запрокидывает голову назад. Парень извивается и стонет от легчайшего прикосновения, обхватив бедра демона ногами. — Ну, давай же, — хрипит Уилл не своим голосом. Глаза демона полыхают в лучах предзакатного солнца, он возбужден, он доволен проделанной работой, и он определенно хочет еще. Уильям — Соломон — теперь в его руках плавится под настойчивым взглядом, ёрзает на постели, комкая простыни, и мелко дрожит. Данталион больно кусает мальчишку за плечо, от чего тот с протяжным стоном прогибается в спине. Нефилим на долю секунды отстраняется, оглядывая разгоряченное тело Уилла, — Соломона, — просит того перевернуться на живот. Парень послушно делает, как ему было велено и, ехидно посмеиваясь, выпячивает задницу кверху, похотливо виляя бедрами. Данталион на это лишь довольно облизывается, наслаждаясь моментом и потрясающим видом. После чего приставляет головку ко входу и медленно проникает внутрь — избиратель под ним глухо шипит, вцепившись пальцами в подушку, и только хватает ртом воздух, когда нефилим начинает ритмично двигаться. *** Утром у Твининга ноет всё, что только может, а тело чертовски тяжелое и совершенно отказывается слушаться хозяина. Парень, раскинув руки на перепачканной им же постели, равнодушно смотрит не на Данталиона — сквозь него, — выгнув шею под неестественным углом. Нефилим разочарованно вздыхает и хмурится от мысли, почему люди всегда оказываются такими хрупкими. Он опять сломался.