Вперед, команда!

Was it something I did in another life? Я что-то натворил в прежней жизни? I try and try but nothing comes out right for me Я пробую и стараюсь, но ничего не выходит Bad karma killing me by degrees Плохая карма постепенно убивает меня I can't run, can't hide, can't get away Мне ни сбежать, ни спрятаться, ни улизнуть It must be my destiny Должно быть, это моя судьба The same shit happens to me every day Одно и то же говно случается каждый день Warren Zevon “bad karma”.

Уэйд Уилсон пел в ванной и весело покачивался в такт мелодии. Он лежал на спине, закинув руку за голову, сзади из шеи торчал катетер эпидуралки, а второй руки не было на месте, вторая рука лежала рядом. Отдельно от остального Уэйда Уилсона, просто, чтобы было понятно. – Прекрати дёргаться, пожалуйста, - сказал Касл, – ты мне мешаешь. – Ах, прости, Фрэнки, дружище. – Да ничего, – хмуро буркнул Каратель и обтёр резиновую перчатку об фартук от налипших кусочков «биоматериала» Уэйда. Он отложил окровавленный секционный нож, потом прижег кровеносные сосуды и несколько раз промокнул рану, обернул проволочную пилу джигли вокруг берцовой кости. Кстати, можете при случае попробовать её в качестве удавки, удивительная штука. Затем, мелкими частыми движениями, Касл ограничил участок «рабочей» зоны и заработал энергичнее, натягивая ручки пилы в разные стороны. Не прошло и нескольких минут, как нога отделилась от туловища. Фрэнк утёр пот со лба грязной салфеткой, на коже остались тёмные разводы. Под комментарии «горячей добавь» и «ай, кипяток же льёшь, холоднее» (это с анестезией-то), он включил теплую воду и смывал кровь какое-то время – это необходимо делать, когда разделываешь труп в домашних условиях, чтобы сливная труба не забилась сгустками крови и частицами плоти. Ещё Касл тщательно следил, чтобы его несуразный друг специально или ненароком не перекрыл сливное отверстие. Вообще, «усечение периферической части конечности на протяжении кости», оно же ампутация, в просторечии, обычно делают другими инструментами и в других условиях, но для Дэдпула и так сгодится. Разумеется, топором было бы быстрее. Куда как быстрее. Шмяк-шмяк по суставам, намахался бы изрядно, конечно, зато быстрее. Но ничего, до вторника Фрэнк был свободен, как трусы без резинки. Уэйд вытянул вторую ногу и оперся ею о спину Фрэнка, который как раз возился с инструментами. Под полной сенсорной блокадой анестетика, расчлененка была процессом увлекательным и смотрибельным, не оторвешься – на неделю вперед насмотрелся. Рядом стояли ёмкие металлические бочки. Ну, если совсем честно, контейнеры не были полностью металлическими, стенки состояли из свинцовых плиточек, перемежавшихся с бариевой прослойкой и пластами парафина, а сверху всё покрывалось слоем очень редкого и ещё более дорогого металла, не толще фольги. И этого за глаза хватало для защиты от всякого, там, проникновения. Многофункциональные контейнеры с несколькими степенями защиты, идеально для хранения продуктов и людей по частям. – …И она доверчиво положила ноги ему на плечи… – заржал над собственной шуткой Уилсон. Касл лишь хмуро поморщился, стряхнул ступню с плеча – Уэйд всегда его раздражал, а сейчас психопат бесцеремонно пользовался занятостью Касла и особенно нагло действовал ему на нервы. Фрэнк никогда не считал себя садистом, или маньяком. Убийцей – да, чудовищем – конечно, почему бы и нет, но не мучителем. Вот так кромсать на куски живого… эх… человека было отвратительно. А вот Уэйд, похоже, так не считал – развлекался, как мог, елозил по дну ванны, не давался резать, отталкивал руки, норовил брызнуть кровью в глаза, плоско и сально шутил, а потом хихикал. – Давай, я, что ли, тебе пока стихи почитаю. Вот, например: И угодила с моста она в реку, Так как смотрела на звезду, И намочила себе коленки, А было б глубже, - намочила бы… – Я знаю эту шутку, и она тупая. –…Ну вот, ты всё испортил! *** …Каратель позвонил в дверь бывшего коллеги по «Громовержцам» во втором часу дня – все соседи четы Уилсон в будний день должны были быть на работе, либо где-нибудь ещё. Для их же блага им лучше было быть где-нибудь ещё. Там, подальше отсюда. Где угодно. Заспанный глава семейства встал на пороге в трусах и футболке, щурясь от яркого солнца и почесываясь, затем отступил в сумрак дома и угостил гостя приглашающей улыбкой. Фрэнк не был уверен, узнал ли его Уилсон, увидел ли обнаженную катану у него в руках. Удивительно, что долбанный лунатик ещё топчет землю, даже с его чертовым фактором. Хотя, нет, всё-таки узнал, что-то подозревает, напряжен, идет сутулясь, ожидает нападения, говорит, что хочет жить. Говорит, что хочет жить за городом и разводить настурции, треплется, как обычно. На журнальном столике в гостиной стояла большая банка крема для рук и упаковка салфеток, на огромном экране – ток-шоу. Уэйд забрался на диван с ногами и потянулся, со вкусом зевая. Кивнул на кресло, но Фрэнк от приглашения отказался. – Чем ты тут занимаешься? – поинтересовался Фрэнк. – Касл, ну и вопросы у тебя, – по-старушачьи прыснул в кулачок Уэйд, – даже я слишком хорошо воспитан, чтобы говорить о таких вещах. Ебаный ты извращенец, мало тебе молодой жены, ты ещё и дрочить успеваешь? – Хм? – Уилсон издал неопределенный звук и запустил палец в банку крема, достал массу цвета желтоватого гноя и отправил себе в рот. Почему-то Фрэнку очень захотелось его ударить. – М-м-м, вкусняшка. Ты что-то хотел, Фрэнки? Зашел, по-соседски? Соли тебе одолжить? Яиц подкатить? Уэйд просто так, безо всякой оценки пялился на Касла, полное отрешение и пустота в глазах. Он обо всём догадался, подумал Касл, но это уже не имело значения. Оружия у него в руках нет, на рожон не полезет. Скорее всего, попытается сбежать. Вот ведь штука, чтобы вступить в рукопашный бой в условиях боевых действий, нужно пролюбить винтовку, pdw, пистолет, нож, каску, фляжку, ремень, кучу других полезных вспомогательных вещиц, найти чистую ровную площадку и второго такого же долбоёба-растеряшу. Зато все они, эти герои в ярких костюмах, считаются мастерами боевых искусств. Типично. Просто так, безо всякой оценки, Уэйд продолжал пялиться на Касла, снова это полное отрешение и трупная пустота в глазах. Он точно обо всём догадался, подумал Касл, и это уже совершенно точно не имело значения. – Ещё одно божье создание найдено зверски замученным и растерзанным! Спросите же себя, кто мог сотворить такое?! Чей разум может быть настолько жестоким и злобным?! – вещал диктор, – Что за дегенерат такой, что за безбожный кусок дерьма мог совершить настолько омерзительное преступление! Я скажу вам, что это за выродок! Это враг рода человеческого! Его расчетливая извращенность натолкнула меня на эту мысль! Это демон, скрывающийся в обличье человека, душа, погрязшая в ненависти и распутстве! И мы знаем его имя! Уэйд и Касл переглянулись, один озадаченно поднял бровь, другой пожал плечами. – Сатана! Он уже среди нас, братья и сестры! Он шествует по нашим улицам! Уилсон фыркнул, хрустнул суставами и потянулся за пультом, а Каратель только такого момента и ждал, он сгруппировался и с силой опустил лезвие меча на вытянутую руку, перерубая кожу, мышцы, сухожилия и даже кость. Сталь вонзилась, рассекла вены, артерии, плоть и нервы. Уилсон ошарашено вытаращился на культю, ненатурально ойкнул и залил всё вокруг красным. Мучительная боль усилилась, когда воздух хлынул в обнаженную рану, разрывая её края миллионами крошечных острых кинжалов, а кровь из артерии достала до дерьмовых цветочков на обоях. Потом он закричал и удивительно, как этот крик до сих пор не звенит в ушах. Ну, давай, убегай. Дай выстрелить тебе в спину. Я как Тосиаки Мукаи и Ивао Нода, которые в 1937 году в Нанкине за один день отрубили мечами по сто шесть и сто пять китайских голов, могу заниматься этим весь день. Сопротивляйся! – А-а-а-а-а-ааааййй, а-а-а-а-а-а-аяыэ, мы, что ли, опять во втором выпуске «Королей самоубийц»? – Придерживая импровизированный жгут зубами, Уилсон каким-то шнуром заматывал обрубок, который всё равно оставлял жирный, растекающийся и маркий след. Почему он не бежит? Давай, шу-шу, муха! – Что? – Ну, когда Тамбстоун меня подштауил, и фы гоял ва фдой фо феву говофу, а Сорвиголова и Паучок спасали, а потом ты снёс мне башку со снайперки, но потом Внезапно поверил и прилетел на глайдере с дымовыми тыквами и лазером на лбу! Вот и салфетки пригодились. Бля-а-а-адь, на ковёр! – Как же давно это было… Не важно. У меня зуб на Росса, ты знаешь. Нужно, чтобы ты исчез с горизонта на время. На случай, если он вздумает тебя использовать. Чтобы ты не принимал активного участия в общественной жизни, скажем так. – Но я уже ушел! Покончил с «Громовержцами»! Покинул команду. Свалил ко всем чертям! Ты ведь даже не улыбнёшься, если я скажу, что он задавал тон всей комнате, да? Вот тут узелок подержи. Нет бы, билеты в Диснейленд принести. Ой, Фрэнки… смотрю иногда на тебя и думаю, не из психушки ли ты сбежал. Или может, это я псих... Фрэнк только нахмурился ещё сильнее. Если он продолжит в том же духе, его лицо станет похоже на большую куриную гузку. – Хотел больше времени проводить с семьёй (я ж женился)... ?... «Женился? Поздравляю, Дэдпул»! О, спасибо, Каратель, ты сама доброта. – Я не могу верить тебе на слово, ты сам понимаешь. – Абсолютно! Конечно! Зла держать не стану! – Спасибо за понимание и содействие, – Каратель обтер катану носовым платком. – Мне это лестно, по правде. Ты что, в самом деле, опасаешься меня? – сказал Уэйд, ясно улыбаясь снизу верх на лицо бывшего коллеги. – Конечно. – Ну, спасибочки и на том. Эти твои канистры из адамантия? – Ну, надо же, он всё-таки обратил внимание на фургон в двух домах отсюда! – Откуда ты знаешь про контейнеры? – прищурился Касл. – Ты ещё скажи, что предисловия не читал. Я красноречиво я на тебя взираю, видишь? Так адамантий? – Вибраний. – Ишь ты, откуда у тебя вибраниевые канистры? – Уилсон чуть не поперхнулся и от волнения чуть не свалился с дивана. – От верблюда. Ничего не жалко, лишь бы ты не регенерировал, усёк? – Ясно, понятно. Слу-у-ушай, а сделай дырки в той, что для головы? Ну, для дыхания, а? – Нет. – Сука ты, Фрэнки. – Давай сюда, – сказал Касл, требовательно протягивая ладонь. – Его и стволом-то серьёзным назвать нельзя, так, детская игрушка, – закатив глаза, проворчал Уэйд и достал из-под резинки трусов заряженный пистолет. – Не люблю с ним расставаться, ты береги его. Без оружия чувствую себя не вполне одетым. Вот, держи, я тебе ещё и нож, отдам. Я, вообще-то, предпочитаю автоматическое, по-моему, это куда более элегантное оружие, ну, чтоб ты знал. Касл протянул руку, помог Уилсону подняться и повел в ванную, придерживая за локоть. Уилсон неохотно переставлял ноги и издавал странные звуки – то ли скулил и постанывал, то ли напевал мотивчик. Каратель не спускал с него глаз и держал острую катану наготове. Собственные руки казались ему холодными и чужими, словно их накачали заморозкой, зато голова работала предельно ясно. Ситуация несколько подвисла – Касл планировал, что к этому моменту Уилсон уже будет обезглавлен и недвижим, но планы на то и планы, чтобы не работать. Надо бы подвезти фургон и разгрузить контейнеры, но оставлять Уэйда на ногах категорически контрпродуктивно – засранец вполне может сбежать, или достать пушку. Надо бы взять себя в руки, прекратить сомневаться, хладнокровно убить ни в чём (на данный момент) не повинного человека, да ещё и вчерашнего соратника, ради своих собственных целей… Уилсон прекрасно видел замешательство Касла и понимал причину – хотя на лице Карателя застыла печать отеческой суровости, внутри ему было паршиво и лучше не станет. Башка Уэйда устала принимать сигналы бедствия, и культя онемела от боли, обернулась сплошным отбойным молотком, о котором то и дело забываешь, если живешь прямо на громыхающей стройке. Человек ведь, в конце концов, привыкает ко всему. Как к виселице – подёргается, да и привыкнет. Каждый вздох был мучителен, и Уилсон уткнулся головой в подмышку Карателя, для верности ещё приобнял его оставшейся рукой. Касл хотел попятиться, но не тут-то было, Уэйд лишь сильнее прижался к нему и нетактично прильнул, как к лучшему другу. С лёгким отвращением, Касл озадаченно переводил взгляд с Уэйда на катану и обратно. Наверно, решал в уме, бить Уилсона или не бить. Уилсон производил впечатление человека большой физической силы, хотя его уродливая кожа и идиотской расцветки труселя создавали вместе жутковатый карикатурный облик. С виду он был отвратительный и смешной, но трудно было отвести взгляд, такой завораживающей была его вычурная странность. – Ты только не подумай чего, дружище, ты же знаешь, я люблю тебя, как родного и вовсе себя не считаю самым главным разнесчастным пиздострадальцем в Марвел, но, собственно, что дальше? Ты собираешься убить меня и поглумиться над трупом, расчленить и запереть, чтобы ненароком не ребутнулся и не сорвал тебе свидание с Россом. – Уэйд радостно осклабился. – И ты хочешь, чтобы я перенес это со всем мужеством, на какое способен, не двигаясь, не мешая, не сопротивляясь, никого не упрекая и не говоря ни слова. Повторюсь, дорогой мой, я совсем не считаю себя самым горемычным персонажем нашего весёлого комикса. Моих-то детей не хоронили в закрытых гробах, оттого что там фарш кровавый был, а не дети. Но, ты, смотрю, вовсе не помешан на насилии, да? Просто, на меня запал из-за чудесного характера. Уэйд прямо кожей ощутил, с какой нескрываемой радостью и добротой посмотрел на него Касл. – Так надо. Я и не надеялся, что ты поймёшь меня. – Да я и не против, дружище, слушай, давай, услуга за услугу – я не сопротивляюсь, а ты делаешь всё медленно и красиво, ну, знаешь, чтобы было похоже на черный георгин и вообще искусство. – Зачем? – Фрэнки, старина, не строй из себя идиота, эта сцена войдет в историю. Так мило, – сказал Уилсон, глядя прямо на тебя, дорогой читатель, – он до сих пор думает, что может слишком сильно меня ранить. Ну, представь себе, какие будут рейтинги, а объём продаж и упоминания в прессе? Будешь с моей идеи смеяться, но, если хочешь правды, это она! Охрененно серьезная драматическая роль, Оскар за главную мужскую роль, Оскар за второстепенную мужскую роль! Чего ты так пялишься? Вначале обрубишь ступни, затем ноги по колено и потом только напрочь, по бедра, и так далее. – Что ты несёшь-то, вообще, понимаешь? Ты можешь заткнуться? – Блё, да ты ж легенда мира комиксов, и совершенно не понимаешь этого, хе-хе-хе. Считай, будто оставишь мне автограф на память. Не, ну, правда! Если тебе так трудно, я могу наорать на тебя и побить чем-нибудь. Продолжая заговаривать Фрэнку зубы, Уэйд чуть повернулся боком и, выждав удобный момент, схватил с ванной полочки что-то большое и черное. Касл среагировал мгновенно, даже не успев сообразить, что делает – вскинул пистолет Уилсона, который всё ещё держал, открыл огонь на поражение, и Уилсон грохнулся на пол с дыркой в черепе. Потеки крови заливали его лицо, уши, шею и голубенький кафель. – Сука! – Фрэнк пнул черную бутылку шампуня, которую принял за оружие. – За каким хреном тебе шампунь, ты же лысый! – Понимаешь, у этого придурка был «Глок», – Касл, неожиданно для себя, процитировал вторую часть «Крепкого орешка». Миленький недорогой семнадцатый глок, у которого флажок предохранителя вообще отсутствует. Выхватил и стреляй себе. Временно дохлый Уэйд выглядел донельзя довольным, как же, заставил Фрэнка Касла, самого Карателя чувствовать себя чуть-чуть растерянным. Ну, так, самую малость. Наверное, только поэтому Фрэнк не взялся сразу за топор, как подсказывал ему инстинкт, а пошел за своими вибраниевыми контейнерами. Вернулся он быстро, ввалился в комнату с тачкой для перевозки бутилированной питьевой воды, забитой дорогущими бочечками. – Фрээээнки… – всё ещё расфокусированный взгляд Уэйда уже обшаривал стены и потолок. Он радостно помахал Каслу талидомидной ручкой, выросшей прямо из обрубка, и завалился на бок. Его так качало, что он с удовольствием бы упал, если бы не лежал уже на полу. – Привеееет. *** Касл полоснул секционным ножом поперек бедра, и Уилсон охнул, с шипением втянул воздух и схватился за бортик ванной так, что пальцы побелели. – Дай минутку роздыха, Фрэнки, соберусь с мыслями. – Ну, а кто хотел со стоп начинать? Чучело яйцеголовое. Георгинов ему черных… Уилсон вновь почувствовал, как нож, описав дугу, сделал разрез поперек волокон. Плоть отчаянно сопротивлялась, а Уэйд даже подумал, что умрет в эту самую минуту. Он зажмурился так, что веки словно вдавились в щеки. Режущие движения возобновились, и стало хуже, чем прежде. Уэйд заскрёб пальцами по краю ванной, сдирая ногти, принялся бить головой в стену. Словами не выразить весь тот ужас, ведь всё только началось. Добрый доктор Каратель всего лишь сделал ещё разрез, а затем — о, боже, Уэйд почувствовал, как нож стучит о кость и скребет её. Он попытался схватить Фрэнка за цветастый передничек, но тот отступил назад, и опухшие саднящие пальцы цапнули только воздух. Глухо всхлипывая разинутой пастью, Уилсон распластался на дне ванны и принялся размазывать по стенкам и по занавеске свои грязные грешки. Он, было, начал завывать, но только свистнул сорванным горлом, на большее его не хватило. Боль адская! Поэтому он постарался говорить глазами, которые выглядели как две дырочки в кроваво-потном месиве — во взгляде читалась беспокойная, робкая беспомощность, будто он боялся быть в тягость, потому что в ответ Фрэнк мог отнять последнее. Лицо при этом приняло выражение кроткого унижения, а в глазах засветилась робкая мольба о милости, в которую никто толком не верил. Он заметался лихорадочно, надсадно стеная. Интересное кино, разглядите поближе эту мерзость. Касл глубоко вонзил ногти в ладони, и Уилсон пришел в восторг при виде того, как Каратель причиняет себе боль. Он от души наслаждался ситуацией и собирался ещё немного подразнить Фрэнка, чтобы накалить обстановку. Касл раскрыл пальцы — в подушечке ладони ногти отпечатали глубокие полумесяцы. [– Вот, что ты выделываешься, как вша на гребешке]? Касл снова взялся за пистолет, похоже, теперь собираясь совершить акт милосердия, и Уэйд поспешил обратиться к нему: – Дорогой мой, я не оскорбил твои чувства? Вот, чего бы мне никак не хотелось! – Сказал он совершенно спокойно и доброжелательно, а затем с довольной улыбкой на своем крупном, уродливом, голом лице протянул Фрэнку окровавленную ладонь. Он был великолепен в своем самодовольстве. – Ты умеешь ставить эпидуралку? – спросил Уэйд, указывая на домашнюю аптечку. Выслушав примерное описание процесса, Фрэнк усадил Уилсона вертикально, заставил сильно наклонить голову и ввел между позвоночными дисками толстенную, чуть загнутую иглу Туохи. Лучше бы, наверное, было взять прямую иглу, но, что есть, то есть. Это же Дэдпул, можно не бояться напортачить и оставить его парализованным. Напротив, Фрэнку бы потом ещё спасибо сказали. Через грубые жесткие связки инструмент продвигался с большим трудом. Затем, неожиданно, сопротивление исчезло, по идее, это значило, что кончик попал в эпидуральное пространство, впрочем, если бы вдруг игла вышла с другой стороны Уилсона, Фрэнк бы нимало не огорчился и не расстроился. Он вынул мандрен и воткнул катетер с анестетиком, на этом операция завершилась. Фрэнк вполне мог собой гордиться, поскольку анестезиолог из него был такой же, как и хирург, то есть, вообще никакой. Уэйд страдал. Его пенис совершенно некстати набух и напрягся, он заерзал по дну ванны, меняя позу и виновато поглядывая на Касла, но «Фрэнки» было сейчас не до него – он пребывал в расстроенных чувствах, явно не одобряя всю эту затею с игрой в маньяка. – Да тебе это нравится! Уловив направление его взгляда, Уэйд осклабился. Он склонил голову набок, сузил глаза и спросил: – Хочешь его потрогать? – Что? Нет. Уилсон облизнул губы и одарил Фрэнка поощряющей улыбкой. – Ну же, смелее. Я знаю, что тебе этого хочется. Касл даже не отозвался. – Может, ты хочешь его поцеловать? Тяжелый вздох. – Тогда хотя бы лизни. Всего разок? – Заткнись. – Да ладно тебе, не стесняйся. – Иди ты на хуй. – Ты хоть помнишь, для чего нужна эта штука? – ухмыльнулся Уилсон. – Я вижу, ты его боишься, да? Только не обделайся с перепугу, ладушки? Фрэнк посмотрел ему прямо в глаза. На протяжении нескольких секунд оба, не мигая, выдерживали этот обмен взглядами. Наконец, Уэйд раздраженно фыркнул, закатил глаза, и его противник понял, что критический момент остался позади. Уилсон осторожно положил руку под голову, чтобы не потревожить иглу. Эрекция ослабевала. – Чучело яйцеголовое. *** …Ловя ртом воздух и чувствуя, что вот-вот потеряет сознание от острой кровопотери, Уэйд лежал в собственной ванне, в луже ещё более собственной крови. Его дыхание было поверхностным и частым, он не чувствовал ни своих ног, ни рук. Ах, да, Фрэнки же их отрезал, да-да, точно. Он не мог подняться, даже повернуть голову — у него не хватало сил, поэтому он смотрел только в одном направлении, которое указывал ему коридор из слипшихся сгустками крови век. Цветопередача была, как всегда в такие моменты, искажённая, как в старом, затёртом кинофильме – по периферии вообще не определялась, что-то вроде крупного зерна. Может, это и было сумеречное состояние? Один ли он испытывал это? Да-а… Ощущение настороженности и необычности происходящего на уровне животного инстинкта… Осталось подождать, когда мир станет золотисто-желтым и тогда всё. Уэйд видел потёки крови на белом металле, налёт плесени на стене, замызганную шторку. Уэйд напряг мышцы и с трудом приподнял голову. Каратель стоял в паре метров от него и возился со своими контейнерами. Шею свело и Уилсон уронил голову обратно. Закрыв глаза, он прислушался, собственное дыхание заняло весь окружающий мир. Он задержал воздух в легких... Тишина. Ни звука. Сперва пришли руки. Игнорируя законы физики и логики, они пролезали в щель между стеной и полом и, перебирая пальцами по поверхности, потянулись по комнате. Руки всё удлинялись, тонкие и серые, до тех пор, пока не схватились за ножку ванной и не поползли вверх, как пара цепких пауков. Зацепились за край ванной, посмотрели на Уэйда ногтями и шлёпнулись обратно на пол с глухим стуком, – теперь мне официально пиздец – догадался Дэдпул. Внезапно потемнело – над ним завис силуэт. – Что с тобой, Фрэнки, у тебя глаза такие маленькие, ты ничего же не видишь! О, чёрт, да как же он мог так ошибиться, это же не Фрэнки! Он распахнул глаза в ужасе, забился в истерике. Уэйд увидел самого себя у края ванны. Уэйд присел на краешек и посмотрел на самого себя. – Какое приятное чувство, все стало таким ясным! Как мне нравится быть с тобой. От него исходил тяжелый сладковатый запах, напоминавший запах размятого в пальцах сырого гриба. – Сейчас я расправлюсь с тобой, радость моя. И вовсе не за то, что ты плохо себя вёл. Хочу, чтобы ты это как следует вбил себе в пустую башку, – что, когда ты сбежал, мне пришлось быть хорошим. А ты в это время развлекался и получал удовольствие, как хотел. – Фрэнки, Фрэнки, СОС! На помощь! Фрэнки, вот он, убери его, он всё испортит. Он убьет тебя, Фрэнки! Ты что, не видишь его? Ты же стоишь прямо в его животе, ну, Фрэнки же! – И это, по-твоему, хорошо? – спросил он. – Может, ты еще будешь притворяться, что не получал от этого наслаждения? Ой, будь я плохим, я был бы гораздо хуже, тебе даже и не снилось. Ни класса, ни стиля. Фу... Ненавижу скандальных мужиков. Чувствуется что-то вульгарное и базарно-бабское. Быдлота, одним словом. Глядя на самого себя, Уэйд ощутил волны отчаянной депрессии и вдруг осознал, ни с того, ни с сего, что представляет собой неполноценное, безнадежное существо, всю жизнь терпевшее неудачу: в школе, на работе, в личных отношениях. Уэйд переступил борт ванны и забрался к Уэйду. Он расстегнул свои джинсы, стащил через голову футболку, размял плечи. Потом он начал ласкать себя и себя руками, пальцами, языком. – Держись подальше от этой сучки. Дрянная сучка. – Тебя послушать, так все вокруг дрянные. И о Кабеле ты говорил то же самое. И Членистоногий. И вообще все. Ты обо всех так говоришь. Чем она тебе не нравится? – Я не сказал, что она мне не нравится. Наоборот, очень даже нравится, однако она представляет опасность, вот в чем дело. Она причинит тебе боль, вот увидишь. Разве тебе недостаточно меня? – Чисто технически, это будет всего только мастурбация. Волоски на лобке уловили выдох, затем горячие, влажные губы плотно обхватили член. Он то вынимал пенис изо рта, то всасывал, гладил его внутренней стороной губ. Внутри рта безостановочно плясал язык, рисуя узоры по стволу и головке в совершенно диком ритме. Какое-то время Уэйд посасывал головку и наглаживал ствол руками по всей длине. Он глубоко заглотил весь член и сделал горлом глотательные движения, а затем оттянул кожу вниз и заработал головой вверх–вниз, отчего ощущения обострились до невозможного. Каждое яичко в отдельности и оба вместе не раз побывали во рту и было так хорошо, что даже кончать не хотелось. – Ох… охренеть… откуда ты так умеешь? – Ты. Ты умеешь. Кто тебя защищал? Разве не я? – Ты. – Я расскажу всем, как ты прикончил того парня. Хочешь? – Пожалуйста, не надо… – Ты расплатишься за это. Теперь моя очередь взимать должок. – Нет. Прошу тебя… – Заткнись. – Прошипел он сквозь зубы, – перережь ей глотку, напои меня кровью, тогда я вырасту в твоей постели. Я твоё дитя, милый. Не она. Накорми меня. – Да, – проникновенно ответил Уэйд, совершенно без сил. Он умолк, с трудом ловя ртом воздух. – Что ты делаешь? Это потрясающе. Так потряс… Он хотел опустить взгляд на свои бедра, туда, где соединены их тела, но шею свело судорогой и снова только потолок над головой. Тело было словно наэлектризовано, будто вся нижняя половина сексуально заряжена до предела. Уэйд начал с силой, почти больно сосать член, развёл ягодицы и какое-то время ласкал анус пальцем, смоченным слюной, и, наконец, ввёл его внутрь. Работа рта и давление пальца соединили усилия, Уэйд напряг живот, впился зубами в нижнюю губу, пытаясь не закричать, и кончил. Такого бесконечного оргазма он никогда в жизни не чувствовал – наслаждение, возносясь, переросло в экстаз, который вынес его разум в пустоту. Ум, личность, все его существо были совершенно пусты, а он проникал всё глубже, глубже и глубже. Тело болело от постоянного напряжения, дыхания не хватало, сладкие судороги без остановки терзали и терзали его, не давая опомниться. Он открыл глаза и увидел себя во рту у себя. По самую грудину. А он мягко заглатывал в себя его тело, скользил всё глубже. – Как ты это делаешь? – спросил он. – Ты это делаешь, – прошептал он в ответ, и Уэйда даже не заняла мысль, как это он говорит с набитым ртом. Он чувствует, как сковывая и обнимая его, губы плотно обхватили его грудь и спину. Он успевает еще с любопытством спросить себя, почему ему не страшно. – Я хуею, – прошептал он, проталкиваясь ещё глубже. Нижняя губа наползла на его лицо, всё погрузилось во тьму. – Да, – ответил он, – именно это ты и делаешь. Это действовало довольно возбуждающе, и Уэйд должен был следить за тем, чтобы тут же не кончить. Пот поблескивал на лбу и на верхней губе, он уже довольно явственно постанывал, и принялся массировать возбужденный член. Его рука, как тисками, сжимала и наминала пенис, кишки жгло огнем, а в яичках щекотало. Вот-вот должно было произойти что-то ужасное. Уэйд набух и налился кровью не только членом, но и всем телом с головы до пят. Он облизал языком пальцы и дрочил, пока не брызнул так, что аж ноги подкосились. *** Самое главное при вскрытии брюшной полости - не повредить кишечник. Фрэнк Касл разрезал кожу аккуратно, по средней линии живота, стараясь не задеть мышцы. В левом подреберье он нашел желудок, перетянул отходящий от него пищевод крепкой ниткой, чтобы желудочное и кишечное содержимое не вылилось на свет божий. Затем, двигаясь от прямой кишки вверх, он рассек связки и брыжейку, связывающие кишечник с телом. Потом, дойдя до желудка, Касл потянул за пищевод и обрезал его выше места перевязки. Кишечник Фрэнк уложил в отдельную емкость. – Фрэнки? – Окликнул Уэйд. У него больше не было нижней части туловища. Ни печени, ни кишочек, ни почек, ни упругой задницы. Ай-яй-яй, бедный Уэйд-младший, мы с тобой расстаемся, я пришлю тебе гондонов по почте, смотри, не простудись! – Что? – Касл устало вздохнул и опустил половинку торса Уилсона в контейнер. – Сейчас… да погоди ты секунду, мысль на языке вертится, – он пожевал губами и сухо сплюнул, таракана – а, нет, не мысль. Таракан засучил лапками, перевернулся на брюшко и пополз в сторону. – Тебе лучше поторопиться, Фрэнки, – сказал Уэйд. Лицо Карателя перекосило при виде свежей, опять отросшей кисти. Кисть снова торчала прямо из плеча, как у талидомидного ребенка. Касла начинала раздражать растительная живучесть его друга. – В подвал дверь не открывай, ок? Там голые спрятались. – Что? Кто? – Не открывай дверь в подвал, там спрятались голые. Они по телеграфу передали, что им не плохо и не хорошо. – Всё равно не понял. – Не открывай дверь в подвал. Они напоролись на гвозди и теперь лежат на дне, и воняют, потому что я вытащил из них микросхемы. Дверь не открывай. От меня плохо пахнет, и все отворачиваются. Дверь не открывай. Уилсон осёкся, поморгал и удивленно уставился на Касла. – Что за хуйню я опять несу? Говорю, жену мою пальцем тронешь – на том свете тебя найду и урою. Понял? Касл подумал и кивнул с серьёзным видом. – Храни тебя господь, Фрэнки. Бедняга, видать, совсем херово тебе, хоть в гроб ложись. – По частям, в сухом, прохладном месте. А, нет, всё в порядке. Касл, придерживая голову, решительно провел лезвием по горлу. Уэйд захлебнулся, с хрипом и нелепым блеяньем выпустил воздух, в глотке булькнуло и кровь пошла ртом. – Кх-х-х-х-ыыыыыы… Нет, ну, правда, что ещё он мог сказать с перерезанным горлом? Теперь он, кажется, точно мертв... Отделенная от торса башка беспокойно зашевелила губами. Уэйд таращил глаза, словно пытался сказать что-то крайне важное. – Не понимаю, артикулируй чётче. Фрэнк поднес голову ближе, прислушиваясь, пытаясь различить малейшие колебания воздуха. Уэйд мокро лизнул его в ухо и хохотал беззвучно, пока Фрэнки матерился и вытирал слюни. Поскольку за волосы ухватить голову было нельзя, Касл поддел пальцем за челюсть и сунул её под мышку. Он с кем угодно готов был поспорить, что разделаться с Призрачным Гонщиком будет проще.