Когда Аллен...

Всегда можно начать сначала. Не потому ли столько людей ходят по кругу? Анджей Сток

Когда Аллен шесть, она носится по холодным пыльным переулкам, раз в несколько дней прижимая к груди заветный хлеб. Убегает. Иначе нельзя. Голодной больше обычного быть невозможно — она знает это, не раз и не два видела навсегда уснувших людей, да и сама пару раз еле поднималась на подгибающиеся ноги, заваливаясь вперед или на грязные стены, подгоняемая оглушительной тишиной в животе, который, казалось, сдался и стал переваривать самого себя, вгрызаясь в плоть клыками разрывающей боли. Но выживала вопреки всему. А от погони таких же оборванных и голодных детей можно и оторваться. Когда Аллен восемь, она впервые встречает их. В пшеничном поле, куда мало кто ходит — и не потому, что эти золотые луга принадлежат семье аристократов, а потому, что здесь ничего другого нет — немного деревьев, только одно, уже старое и давно засохшее. Как только рыжеволосая слышит приближающиеся радостные возгласы, а после и громкий шелест прогибающейся травы, она ныряет в высокие стебли, не смотря даже, куда собралась мчаться — лишь бы подальше от, несомненно, новых неприятностей. Однако всё же останавливается и, пригибаясь, начинает рассматривать сквозь тонкую полоску колосьев остановившуюся под деревом женщину с красивым зонтом. Уолкер стоит на коленях — или четвереньках? — и осторожно отгибает мешающиеся жесткие стебли, сверкает большими серыми глазами и наблюдает. Наблюдает за счастливой семьей и с тоской вспоминает давно почивших любимых родителей. И вздрагивает, встречаясь взглядом с той красивой и еще молодой женщиной, которую обнимают два похожих, как капли воды, мальчишки ее возраста. Когда Аллен исполняется пятнадцать, она счастлива. Она заливисто смеется, готовит праздничный пирог вместе с Катериной и не впускает в дом мальчишек с самого утра, пачкается в муке и старательно выкладывает свежие ягоды на готовые коржи, с трудом дотягивается до некоторых полок и все время стоит на носочках — голодное детство оставило свои подарки. Когда мама, как иногда, очень-очень редко Аллен про себя называет эту теплую — по-другому и не скажешь — женщину, подталкивает девочку в свою комнату, она нерешительно оглядывается на заставленный вкусностями стол, рядом с которым провела несколько часов, и робко шагает вперед. Когда Катерина достает из высокого резного шкафа со множеством полок шуршащий сверток сероватой бумаги, перетянутый красивой красной лентой, девочка отказывается верить, она жмурится и мотает головой, отступая. Но такое смущающее осознание реальности происходящего заставляет щеки пунцоветь, когда мать шумных близнецов зашнуровывает легкий, скорее уж дань традиции, но плотный корсет и рассказывает, как трое мальчишек с завидным упорством и тщательностью выбирали ей подарок и в итоге попросили мать сшить традиционное платье из только-только купленной клетчатой ткани. И как бегали по любому поручению на рынок, и как вместе на пару дней уезжали в соседний, более богатый город за всем, что невозможно было достать в этом тихом местечке. И как радовались, когда подарок был готов, и прятали на ту самую третью сверху полку. Когда в коридоре с шумом распахивается дверь, рыжая именинница бросается туда, чуть не сбивая друзей с ног, заключая их в крепкие объятия. И плачет, утыкаясь в плечо Неа. В шестнадцать они в старом доме Уолкеров устроили небольшую лабораторию, где вполне успешно совмещали науку и магию. Тогда же неугомонные Мариан (которого они все дразнили Марией) и Неа свалили на голову все такой же невысокой девушки желтого и очень прожорливого голема, который вполне взаимно любил свою почти-хозяйку. Подобных случаев в их компании становилось все больше, а Аллен и Мана на многочисленные эксперименты с магией только вздыхали и приносили большие корзины провизии. И все чаще на пару замечали, как краснеет хозяйка дома, когда ничего не замечающий Кемпбелл-младший сжимал подругу в объятиях в качестве приветствия и прощания. Как кем-то было сказано, дружбы между мужчиной и женщиной не бывает, и «тормозом» в данном случае был именно Неа. Спустя полгода, когда всем исполнилось семнадцать, ушел Мариан, самостоятельно подогнавший под себя добытую неизвестно где Чистую Силу и вскоре найденный своим будущим учителем, как бы странно это совпадение ни звучало, Марией. Еще спустя несколько месяцев Неа Пробудился. Тогда постоянно шли дожди, и друзья виделись чуть реже, поэтому Аллен в тот день куталась в светлый плащ и спешила к особняку, светившему издалека огнями окон. У девушки уже давно хранился небольшой ключ, и она спокойно зашла в дом Кемпбеллов, удивляясь стоявшей там тишине. Когда Уолкер услышала тихий, едва приметный вздох в гостиной, она поспешила туда. И не успела даже отшатнуться, когда была схвачена за шею и прижата к стене. Тогда она по-настоящему испугалась сверкавших в темноте золотых глаз и втайне радовалась, что Мана и Катерина уехали и не вернутся еще несколько дней. Тогда ей действительно повезло, что Неа, хоть и с трудом, но узнал ее и отпустил, отступая и с ужасом разглядывая свои посеревшие руки, а после переводя взгляд на сжавшуюся на полу с трудом вдыхающую девушку. Еще несколько дней после этого Аллен могла только шептать, обнимая и успокаивая лучшего друга. С того времени в жизни близнецов появились Нои, в итоге забравшие братьев к себе после смерти Катерины, и с Аллен они не виделись почти год. А встречи теперь, хоть и стали более редкими, но остались все такими же (и даже более!) бурными, в последний раз даже нашли пару бутылок скотча. А после долго отходили, с трудом вспоминая прошедший день. В двадцать Аллен умоляла умирающего Неа отдать ей Память. Истекающий кровью, он с трудом понимал ее, до сознания доносились лишь обрывки: «Я буду защищать твою память… Неважно, как долго… Неважно, чего это будет стоить! ..» Тогда он смог лишь коснуться рыжих прядей на прощание, оставляя кровавые пятна на той самой алой ленте, которой они все вместе в тот день рождения завязывали еще недлинные волосы именинницы. Аллен, наверное, была эгоисткой, но упорно закрывала на это глаза. Когда через две недели по ногам стремительно хлынула теплая кровь, Уолкер свернулась в клубок и тихо плакала, прижимая к будто распоротому животу руки. Не сберегла. Поплатилась и потеряла последнюю ниточку, связывающую ее с прошлой жизнью. Две оборванные красные нити мерещились везде, стоило ей расслабиться, по ночам мучили кошмары, где она вновь и вновь слышала детский смех. Просыпалась она теперь на рассвете, лежала, закусив губу, думала. И через полтора года с ужасом поняла, что стала выглядеть младше.