То, что зовется безрассудством

Глухие стены отдают непроницаемой тишиной. Мир вне этой комнаты не имеет никакого значения, он пуст, неидеален, осквернен кровью и бесчисленными грехами. От него веет падалью, и, разлагаясь в собственном страхе, он скоро окончательно падет. Мне бы этого хотелось. Знаешь, если бы предоставилась такая возможность, я бы и вовсе от него отрекся. Остался с тобой. Но ты, я уверен, вряд ли оценишь такой подарок Вселенной. Хоть ты никогда этого не признаешь, но я более чем уверен, что совсем немного, но я дорог тебе. Твоя холодность — одна из тех черт, что меня так привлекает в тебе. Ты неспособен или, скорее, не желаешь выражать своих чувств. В любви тоже никогда не признаешься. Особенно мне. Я и не требую этого. Мне достаточно и того, что ты просто позволяешь мне находиться рядом. Между нами давно установилось негласное правило, которое позволяет мне касаться тебя. Столько, сколько нужно — ни больше ни меньше. Когда дверь за моей спиной закрывается, для нас перестает существовать путь, ведущий назад. Тихий щелчок замка становится знаком того, что мы отрезаны от остального мира. Сейчас он нам не так важен. Мне в особенности. Подари мне это время. Останься со мной. Забудь о заботах. Когда я зашел, ты бросил на меня один короткий взгляд. Только и всего. Потом снова вернулся к изучению отчетов, полученных тобой по окончании миссий. Это так важно, но не тогда, когда мы одни. Не тогда, когда я выжидающе смотрю на тебя. Мои губы растягиваются в улыбке, да, я понимаю, ты ни за что не покажешь ненужных чувств. Тихими шагами я направлюсь в твою сторону, и каждый из них я мысленно отсчитываю. Один. Два. По мере приближения мое сердцебиение учащается, как у влюбленного мальчишки, который пытается признаться в чувствах своему объекту воздыхания. Три. Я был таким. Интересно, насколько ясно ты помнишь нашу первую встречу? Она все еще четко стоит перед моими глазами. Четыре. Тогда ты показался мне интересным, и именно в этот момент я понимал, что каким-то образом меня тянуло к тебе. Хоть и осознавал в полной мере, что все это безнадежно, я не стал оставлять своих попыток. Я видел твой потенциал, я признал в тебе сильного союзника. Пять. Лишь на миг мне пришлось усомниться в тебе. Я презрительно смотрел на тебя сверху вниз, поливая грязью, а ты спокойно принимал каждое обвинение, что я бросал в твою сторону, словно кусок протухшего мяса жалкой дворняге. Почему ты выслушивал мой треп? Тогда я задал себе этот вопрос, но понимал, что вряд ли получу на него ответ. Шесть. Я понял — ты не хотел никому показывать свою силу, для тебя важно было казаться слабым в глазах остальных. И только мне посчастливилось увидеть часть твоей силы. Хоть и по чистой случайности. Мало того, ты меньше всего хотел, чтобы это был именно я. Яростный блеск в твоих глазах говорил о непоколебимой решимости. Приставленная к моему горлу катана придавала больше уверенности в твоем намерении убить меня, если я солгу. Я остановился. Но если я был абсолютно честен с тобой и в своих собственных намерениях, которые я открыл тебе, то я мог стать твоим слугой. Ты именно так и сказал. Хотел, чтобы я бегал в твоих подчиненных. Похвальное заявление, но весьма высокомерное. Ты не имеешь права смотреть на меня свысока. Скажи, Глен, кто кому сейчас подчиняется? Я, тот, кто приходит к тебе, когда вздумается? Или ты, который послушно впускает меня, даже несмотря на всю присущую тебе неприступность? К сожалению, мне не дано понять твою душу, твою сущность. Это задевает и причиняет несравнимую с физическими ранами боль. Иметь власть над твоим телом, но так невыносимо безнравственно быть далеко от души. Каким бы спокойным я не казался внешне, для меня это было сродни пыткам. Уверен, ты бы даже рассмеялся мне в лицо, если бы узнал о таком позорном желании, которое даже в эту секунду неистово пожирает меня, обгладывая кости. Твое внимание все так же приковано к бесполезным бумажкам, когда я прохожу мимо стола и едва касаюсь пальцами его поверхности, неаккуратно задевая беспорядочно разбросанные листы. Этот стол похож на мою жизнь — такой же бардак и абсолютная неразбериха. Жизнь или же чувства, которые я испытываю к тебе? Со всей своей невозмутимостью ты отбрасываешь, наконец, этот отчет, — в котором наверняка говорится о парочке несчастных погибших — на стол. Смотришь на меня с вызовом. Говоришь: начинай. Это неприемлемо. Я словно играюсь с фарфоровой куклой, которой абсолютно все равно, кто будет являться ее хозяином. Неужели это так? Неужели тебе действительно все равно? Печально улыбаюсь всплывшей ядовитой мысли в голове. Как же глубоко она въелась в мое больное сознание. Единственное, что сможет спасти меня от нее, только твой отрицательный ответ, будет даже достаточно короткого «Это не так». И я приму это. Потому что я привык тебе верить. Не отрывая от тебя взгляда, стягиваю со своих рук перчатки. Конечно, от меня не могло ускользнуть то, как ты наблюдаешь за моими плавными движениями. Иногда мне действительно трудно тебя понять. Не часто мне удается поймать на себе подобные взгляды, ты предпочитаешь и вовсе отводить глаза, как ни в чем не бывало, когда мне удается заметить то, как ты смотришь в мою сторону. Но сейчас ты продолжаешь сверлить меня взглядом. Слишком безрассудно с твоей стороны смотреть на меня так, слишком безрассудно бросать мне вызов и провоцировать. Было слишком безрассудно с моей стороны настолько сильно привязываться к тебе, впускать в свою жизнь, в свои мысли. И теперь я расплачиваюсь за это собственными терзаниями, которые даже сейчас не оставляют меня в покое. Потому что слишком больно иметь возможность дотронуться до тебя, но не до твоей души, что так сильно я желаю заполучить. И я тянусь к тебе. Беру за руку, заставляя подняться с кресла. Ты оказываешься намного ближе, чем я тебе позволил. Руки кладутся на столе по обе стороны от меня. Мне действительно трудно предугадать твои действия. Небольшое расстояние между нами никак не хотело уменьшаться, это сводило с ума и прожигало метавшуюся душу изнутри. Зачем ты так изводишь меня? Издевательски вглядываешься в мое лицо, словно изучаешь его. — Мне нужно, чтобы ты пал передо мной. — Подобное заявление несвойственно твоей натуре. Зачем тебе это? Руки в перчатках касаются пряжки и аккуратными движениями расстегивают ременный пояс. — Хочу посмотреть, насколько ты слаб передо мной. Снова эта высокомерность, которую ты с такой наглостью бросаешь мне в лицо. Я ужасен, даже это твое признание не задевает моих чувств. И на миг я позволил ощущениям овладеть собой и, поддавшись вперед, хотел было коснуться тебя, но тихий нерешительный стук в дверь заставляет меня вздрогнуть, резко повернув голову в сторону. Неожиданный громкий стон срывается с моих губ, когда ты касаешься зубами моей кожи на шее, прикусив ее. Адреналин молотком ударил по нервам, я прикрыл рот рукой, но определенно было уже поздно. — Г-Глен-сама? — тебя тут, действительно, так не хватало! — Ты правда боишься, что нас раскроют? — ты мог бы сказать мне это в лицо, но специально шепчешь на ухо, как демон искуситель, голос которого так одурманивает, лишая воли. — Лишние слухи мне точно не нужны. — Поверишь ли ты в эту ложь, которую я так старательно попытался скрыть за серьезным тоном? — Чего ты хотела, Саюри?! — тебя абсолютно не волнует зачем она пришла, потому что взгляд был полностью прикован ко мне. Я подчиняюсь тебе и усаживаюсь на стол, когда рука настойчиво давит на грудь. — Э-эм, Вы просили зайти. — Ловким движением ты поддеваешь пальцами аксельбант и снимаешь его, невозмутимо покрутив в руках золотой полумесяц. — Правда? Зайдешь позже, я все еще не освободился от бумажной работы. — Ненужная вещь отбрасывается в сторону. Я смотрю на тебя с вызовом, при этом совсем не понимая твоих действий. Раз хочешь подчинить меня, почему так медлишь? Неужели желаешь растянуть предоставленную возможность на долгий срок? — Хорошо, как скажете. Прошу прощения за беспокойство. — Шинья, открой рот. — Ты в спешке, наконец, припадаешь к моим губам, словно давно изнемогал от этого страстного желания. Признаю, я этого ждал. Мне всегда было мало именно их - мгновений, когда приходилось делить одно дыхание на двоих, отстраняться и снова продолжать жадно вторгаться языком в рот. Медлить больше было ни к чему, времени для нас было отведено до невозможности мало, а мне хотелось насладиться тобой как можно дольше. Продолжай делать то, что тебе удается лучше всего: вскружи мне голову, утопи меня в собственной страсти, снова и снова отвергай мою любовь, разорви ее и уничтожь. Сделай это, чтобы мои муки прекратились. Уничтожь меня, сжигая изнутри. Заставь страдать из-за собственной глупости и безрассудства. Впервые за все время я нахожусь под тобой, а не наоборот. Нет, это не унизительно, нисколько. Жар во мне распаляется только сильнее, когда ты нависаешь надо мной, коленом раздвигая мои ноги. Твои методы всегда были жестокими, строго дозируешь нежность — она на минимуме, но даже этого достаточно. Будучи в моем подчинении ты не смел выражать все эмоции, что копились в тебе, не позволял мне в полной мере насладиться твоими стонами, что бы я ни делал. Я понял. Это была иллюзия. Иллюзия того, что именно я имел тебя, когда оказалось все наоборот. Это так смешно. Чувствую себя обманутым ребенком. Что ты со мной делаешь? Из моей глотки вырывается хриплый смех, которым тут же давлюсь, когда острая боль пронзает меня. Верно, ни капли нежности, но не будь чересчур жесток. Пусть твои пальцы касаются моего тела, веди ими от живота, поднимаясь все выше и выше, коснись сердца глупца, останавливаясь на шее, делай, что хочешь: припади к ней губами, целуй, оставляй яркие следы, сомкни на ней свои пальцы. Все-таки ты останавливаешься, не позволяя мне захлебнуться в собственной агонии. Я тяну тебя к себе, касаясь губами уха, тихо шепчу, так, чтобы моя просьба была услышана: — Хоть немного, Глен, я не требую от тебя любви, но пусть будет хоть какая-нибудь компенсация за мое глупое безрассудство. Удивительно, как хорошо мы понимаем друг друга. Я наконец получил того, чего желал. Ты словно специально вынудил меня это сказать, заставил пресмыкаться перед тобой. Заставляешь вслух умолять. Унижаешь меня снова и снова. Еще один надрывистый стон срывается с моих губ. И если бы руки у рта помогали мне заглушить их, - как же опрометчиво было полагать, что получится их сдержать. Ты утягиваешь меня в свою сторону, до боли сжимая бока. Но вся боль ничто по сравнению с накатившим наслаждением. Выгибаюсь навстречу сильным толчкам, запрокидывая голову назад. Возьми мое тело, обожги его своим дыханием, я знаю, тебе не нужно на это разрешение, но я хочу этого. Исполни мою прихоть, если желаешь подчинить. Чувствую, что разрядка совсем близко, но не успеваю дотянуться до себя. Оттолкнув руку в сторону, ты усмехаешься. Запрокинув мою ногу себе на плечо и поменяв угол проникновения, входишь еще глубже. Самая унизительная поза, в которую ты только мог меня поставить. Из меня вырываются настоящие крики, и было абсолютно плевать, если они будут услышаны. Не имеет значения. Я твой. Твой! Только прекрати эти муки. Наслаждение на грани боли и страдание сводят с ума, и тогда безумие окутывает меня: — Я подчинюсь… Это звучало бы унизительно, будь ты сейчас другим человеком. Но сказав это именно тебе, я не почувствовал себя, как последняя продажная шлюха. В благодарность за то, что я отдаю тебе свою волю, ты целуешь меня. Выходишь из моего тела и, подхватив на руки, утаскиваешь с собой на кресло, усаживая на колени. — Очередное издевательство? — мне снова непонятны твои действия, почему нельзя было закончить все сейчас? — Всего лишь жест доброй воли. — Мурашки бегут по телу, когда пальцы аккуратно ведут вдоль позвоночника. Поддаюсь этой мимолетной нежности, подставляясь под поцелуи. Всего лишь нужно было дать свое согласие, чтобы заполучить твое расположение ко мне. Чтобы наконец прочувствовать тебя. — Начинай. И я повинуюсь. Сам насаживаюсь до основания и возобновляю движения. Я вцепился в твои плечи мертвой хваткой, и был уверен, что ни за что не выпущу из этих объятий, потому что ты принял меня, потому что ты со мной, ты мой. Это сладко-приторное желание лишает меня рассудка, и приятный укол исступления пронзает меня. Я не могу прикоснуться к себе, в прошлый раз мне этого не позволили, поэтому я жду. Жду, когда твоя рука сама начнет меня ублажать, доставляя мне самое неистовое наслаждение. Когда все закончилось, я еще долго не мог пошевелиться и слезть с тебя. Ты и не торопил. Уткнувшись лбом в твое плечо, я продолжал глубоко дышать. Все еще не хочется уходить — в этот прогнивший мир. Лучше его все равно не сделаешь. Так зачем напрасно рисковать собственной жизнью? Каким бы сильным ты не был, всегда найдется тот, кто сильнее — простой закон жизни. Но банальная истина, какой бы изъезженной она не казалась, всегда останется истиной. Надевая на себя мундир, вслух произношу: — На завтрашнюю миссию я отправляюсь с тобой. — Неужели. Мне не нужна твоя помощь, не подумал об этом? Все еще продолжаешь упрямиться. Я улыбаюсь и, развернувшись, отвечаю: — Я ведь теперь в твоем подчинении, разве не так? Я отдам тебе свою силу. И я точно знаю, что эта миссия — настоящее самоубийство, и если суждено погибнуть, то сделаем это вместе. Все-таки, одному умирать куда страшнее, а я составлю тебе отличную компанию. Снова маска непоколебимой непроницаемости. Такого тебя знают все, но мне теперь известно о тебе куда больше. — Можешь делать, что хочешь. — Другого ответа от тебя и не ожидал. — Положись на меня. Трудно сказать, уверен ли я в собственных силах. И даже так, я все равно иду за тобой. Это сладкое безрассудство меня точно погубит.