Мистер счастье

Он постучал в окно своей иссохшей рукой, его костлявые руки, покрывала потрескавшаяся дряблая кожа, а пальцы были подобны старым веткам – тонкие и не сгибающиеся. Во мраке ночи, тяжело было увидеть лицо, но было и без того понятно насколько этот человек стар и немощен. Я медленно подошел к двери, собираясь открыть ее и прогнать старца. В конце концов, я не добрая душа, готовая дать всем бродягам уют, даже в такую холодную ночь. Мой статус не позволял, жалеть нищих или не способных. Да и без этого, мне было без разницы на людей. Холодный ветер тут же ворвался в небольшую халупу, огонь в камине дрогнул и потух, на мгновение, погружая во мрак. Глаза быстро привыкли к отсутствию освещения, не смотря на вьюгу, луна все так же ярко светила, не давая погрузиться в кромешную тьму. За всем этим я вовсе забыл про старика и, оглянувшись на место окна, никого не увидел. Не сказать, что я был удивлен, что только не привидеться в такую снежную бурю, но этот пронзительный стук, стук костей об окно не выходил из головы. Захлопнув тяжелую деревянную дверь, и заперев ее на засов, я очутился во мраке, когда-то теплой комнаты. Все же камин потух, и чем его разжечь я не имел понятия. Хозяин этого жалкого жилья не я, и даже не знаю, как я здесь очутился. Я ехал со своей невестой на озеро за королевством, говорят в эту пору оно особо прекрасно, хотя мне не было до этого дела, просто этой капризной девчонке не сиделось дома. Наш экипаж вез подвыпивший кучер, хоть я и знал это все равно поехал, удивляюсь одному, как это не заметили другие?! От него жутко несло ромом и заморским ликером, из-за этого нашу карету не переставая трясло, и избалованная Принцесса то и дело падала ко мне, хотя ей это даже нравилось. В одну из таких трясок, мы перевернулись, я не знаю точно, что произошло, и не помню, как выжил ведь на улице буря, а я был всего лишь в жалкой шелковой накидке, но кое-как я очутился здесь. Меня кто-то принес? Или я сам, скребя пальцами снег, дополз? Больше приходится склоняться к первому, ибо даже ценной жизни, я никогда не зашел бы в столь жалкую и хилую халупу. Открыв глаза, первое, что я ощутил – тепло. Мои оледеневшие конечности будто таяли, и с них стекала вода, тут- то я должен был запаниковать и бросится из дома вон, но на душе было спокойно и ощущение безопасности не покидало меня. Я готов был погибнуть от бушующей вьюги, лишь бы не слышать пронзительный визг избалованной принцессы, тогда почему бы мне не остаться здесь? Подумал я, оглядываясь по сторонам, и ища спавшего меня. Но комната была пуста, и даже снаружи кроме завывающего ветра и гор снега никого не было. Я очутился в этом проклятом доме, один, но почему то не паникую. До сих пор меня не отпускает это ощущение покоя и безопасности. Обернувшись на камин, я размышлял, чем его можно разжечь, и главное как?! Мне не приходилось раньше видеть, как это делают, ведь это работа слуг, за неисполнение которой им светила казнь. Жестоко? Не думаю, они бы и так погибли в трущобах, так что это наоборот, щедрость. В любом случае за размышлениями, я услышал легкий шорох и, повернувшись на его звук, увидел силуэт, сидящий на старом скрипучем кресле. Он кутался в подобии шали, хотя в таком мраке я не был уверен даже в том, что это не игра моего воображения, пока он не пронзил своим сиплым голосом пространство. -Холодно нынче, не так ли, юный Господин?! Я застыл. Словно парализованный я не мог пошевелить даже губами, пытаясь сказать хоть что-то, из моего горла выходило лишь тяжелое дыхание. Меня бросило в холод, после в жар, и вот я, опираясь на засов дубовой двери, дрожу, словно мальчишка перед пастью злобного пса. Что меня так напугало? Появление незнакомца было внезапным, но я вовсе не был поражен этим, но его голос…. Этот хрипящий, с долей жёсткости голос, не выходил из головы и все повторял, не переставая «юный Господин». Я неотрывно смотрел на силуэт, который все еще кутался, в какую то ткань. Сделав один мелкий шаг навстречу, мне в лицо пахнул запах гнили и разложения. Рефлекторно скривившись, и закрыв нос ладонью, я увидел, как два угольно-черных глаза смотрят на меня, прожигая насквозь. Обернувшись, дабы убедится, что сзади никого нет, я снова погрузился в этот взгляд. Чем больше я сосредотачивался на нем, тем меньше ощущал тот страх, который сковывал меня ранее. Комната снова наполнилась теплом, и даже каким то уютом. Было ощущение, что дом рад видеть этого странного человека. Хотя, человека ли?! Я ощущал его запах, прожигающий взгляд, затравленное дыхание.… Но я все еще не мог поверить, что в комнате кто то есть. Я не ощущал его присутствие. -Не хотите ли чаю, юный Господин? Опять этот голос, эта интонация.… Будто ты не властен над своими мыслями, он пробирается в самые кромешные уголки комнаты, и отдается с удвоенным упоением снова и снова. Под каким-то гипнотическим действием, я слабо кивнул, хотя осознал свое действие не сразу. Его глаза сверкнули, и он, наверное, усмехнулся, как то зло и наиграно. Я не видел этого, но всей своей кожей ощущал каждую перемену в нем. Сделав одно движение рукой, камин загорелся, и комната тут же заполнилась светом и звуком потрескивающих бревен, будто огонь и вовсе не потухал. Ослепленный столь резким светом, я закрыл глаза, и очутился где-то совсем далеко отсюда, отдаленно я слышал детские голоса и смех, легкий ветерок колыхал мои светлые волосы, и я уже надеялся, что просто уснул, где то на полях своей родины. Но нет, открыв глаза, я был все в той же комнате. Кресло пустовало. И вот когда я уже понадеялся на галлюцинации, я услышал звон керамической посудины. Повернув голову, передо мной предстала широкая сгорбившаяся спина, в алой шелковой накидке. В моей алой шелковой накидке. Не знаю, что охватило меня в первую очередь, злость либо непонимание… Я бросился вперед готовый сорвать кусок ткани и вернуть принадлежавшее мне, но остановился в пару шагах, точнее меня остановил запах исходящий из камина. Аромат жасмина и вишни быстро распространился по комнате, заполняя ее домашним теплом. Недоумевающим взглядом, я уставился на морщинистые руки старика, которые держали ложку, цвета красного дерева, и размеренно помешивали ею жидкость в посудине. «Какого черта?!» - подумал я, и будто ответив на мой вопрос, старик заговорил. -Позвольте угостить вас чаем, как добропорядочный хозяин, я просто обязан это сделать – на этот раз его голос не звучал так хрипло, и уже не пробирал до дрожи. А вообще, мне кажется, или с каждой попытки диалога, его реплики длиннее? -Кто ты?! – смело выставив ногу вперед, и придав голосу твердости, я все-таки решил узнать о происходящем. -Гостеприимный хозяин, - размешав жидкость в последний раз, он громко постучал ложкой о посудину, снимая ее с огня – хотя ко мне редко наведываются – кряхтя и еле передвигая ноги, он положил подобие кувшина на полку над камином, доля секунды, и он повернулся ко мне, внимательно смотря в глаза, будто высматривая там что-то. Я увидел его лицо, и как не странно, произошло это не сразу. Глаза старика очаровали меня, я не хотел отводить с них взгляд, пока я был в их чарах, остальные части лица для меня были подобно черным пятнам. Его лицо не было старческим. Пару морщин, и выжатые, подобно лимону, губы – все ,что его выдавало. Я поспешил отвести взгляд, так как посчитал, что будет не вежливо так бесцеремонно рассматривать это довольно таки странное лицо. Но хоть я и поступил так, в голову лезли посторонние мысли. Почему у старика, который еле передвигает ноги, такое лицо? Было ощущение, что это лицо очень уставшего, разочаровавшегося в жизни, молодого человека. Но ни как не старика, который кряхтя и одновременно что-то напевая под нос, разливал розоватую жидкость, по тяжелым, глиняным чашкам. Кстати о чашках, это была вовсе и не посуда. Скорее ее подобие. Будто в комке горячей глины, сделали глубокое отверстие, и поставили на сушку. -Вы уж простите, за столь не изысканный прием, - сказал старик, ставя одну из чашек на небольшой столик в углу. Хотя изначально я принял это за подставку для ног, неловко. В любом случае, как я понял, эта чашка была для меня. Стульев не было, а на единственном кресле уже восседал старик. Делая вид, что не замечаю его заинтересованный взгляд, я небрежно взял большую, прикроватную подушку. И как полагается сел на нее. В этот момент я услышал смешок от старика, и, обернувшись на него, увидел как тот, прикрывая морщинистой ладонью рот, приглушенно смеется. Этот смех не вызывал таких противоречий в мыслях, как его голос. Скорее наоборот, он был каким то родным. Будто дедушка, с которым все свое детство ты проиграл в излюбленные игры, смеется, завидев какую-то твою мелкую пакость. Я невольно улыбнулся, а его смешок превратился в раскатистый смех, наполняя всю комнату, наверно, даже семейным уютом. -Молодой человек, ваша изобретательность, может сравниться только с вашим высокомерием – произнес он сквозь смех, утирая кончиком шелковой накидки слезы на глазах. Последние слова меня ничуть не задели, человек королевских кровей обязан так вести себя, и иметь это качество. И если мне говорят, что оно у меня в избытке, это для меня это подобно комплименту. И вот смех постепенно сошел на нет, и старик, чуть дрожащими руками, поднес кружку к губам, отпивая напиток. Через пару секунд, он отстранился, и слегка скривив лицо, пробормотал «сладко». Настало мое время, отпить это подобие сиропа. Если честно, во мне тлел страх, что возможно этот старик какой-то псих, и подсыпал мне чего либо. Но мне терять относительно нечего, так что я рискнул, и отпил эту жидкость. Вкус был не определенным, во-первых, напиток был очень сладким и терпким, а во-вторых, уж больно он напоминая кисель, который в детстве варила матушка Жузи, старшая помощница повара. Вкус детства, так бы я описал его. Я с жадностью стал поглощать напиток, с каждым глотком я вспоминал, отрывки своего «взрослого» детства. Как ребенку короля, мне нельзя было вести себя как ребенок. Я должен был вальяжно ходить по коридорам, окидывая презренными взглядами слуг, и высоко задирать нос. «Как это все не правильно» - подумал я, допивая жидкость, мой взор упал на донышко. Несколько капель все же осталось, и перекатываясь по неровному дну, они будто играли с глазами. Это заставляет задуматься. Я будто впал в себя, треск камина, дыхание старика, и даже скрип кресла… Все будто исчезло. Я погрузился в тишину. - - - Открыв глаза, свет из-за штор, резко ослепил меня, и морщась я сполз с кровати. Хотя не так, меня скорее подняли, заботливо поправляя ночную рубашку, и нежно прихлопывая по спине. Я учуял запах женщины, благоухающий аромат цветущего персика, с легким оттенком белой корицы. Подобный запах я чуял лишь однажды, и ассоциация была неизменно только с одной девушкой. -Лютиция? –пробормотал я сонным голосом. Хотя он показался мне слишком высоким, как для молодого человека моих лет. Что-то не так. И почему меня на руках несет хрупкая девушка-служанка?! Остаток сна быстро исчез, и отстраняясь, я увидел улыбающиеся лицо моей возлюбленной Лютиции. В последний раз я видел ее еще в далеком детстве, и уже позабыл о ней. Конечно, в мои детские годы она не могла быть моей возлюбленной, все было немного иначе. Она была прекрасной внешности девушкой, и только появившись во дворе, я сразу наименовал ее своей возлюбленной. Само собой, кроме нас об этом никто не знал, это было нашей тайной. Нашу любовь я видел, как запретный плод, представлял как мы сбежим, хотя чаще в своих фантазиях, я свергал отца с трона, вытаскивая ему сердце своей же рукой, и бросая его на пол, сажусь на трон. Мысли детей порой жестоки. После я понял, что это была вовсе не любовь, она улыбалась моей детской наивности, и не возражала. Но я все же подозреваю, что она боялась, ведь я мог запросто лишить ее жизни. Но это прошлое. Но раз это так, почему она держит меня на руках? Объяснений я потребовать не мог, ведь я просто не дождусь ответа. Ведь Лютиция была немая. Меня отнесли в ванную комнату, где ожесточенно драли мочалкой, и выбеливали зубы, почти до блеска. Наверно, должен состояться какой-то прием. Только в такие случаи, меня так драили. Я молчал, не по своей воле, я не могу ничего сказать. Несколько часов меня так продержали, а из своей глотки я не услышал ни писка. Меня обтирали, доставали какие то масла, и снова обтирали… Я уже забыл, как это тяжело. Но итог каждый раз был один, я раскрасневшийся стоял в шелковых одеждах, и меховой накидке. Никого не волновало что на улице лето, а солнце как назло, нещадно палило. Меня повели по коридору. От пестроты красок зарябило в глазах. Свет солнца отражался в золотых картинных рамах, и нещадно слепил, никогда к этому не привыкну. Отец был мрачным и по своей натуре темным человеком. Но вот обстановку замка он сделал так, будто возместил этими цветами отсутствие красок в своей жизни. Почему-то от этого становилось грустно. Конечно, его без эмоциональность шла на пользу государству, ведь это невозмутимость и непоколебимость помогала принимать отцу по истине правильные решения, на которые не влиял страх, сомнение, и другие чувства характерные слабым людям. Он внушал мне, что эмоции способные вызвать в тебе неуверенность в твоем решении, это эмоции слабых и безвольных людей, что было позором нашей нации. У нас не было какой-то политики, которая бы опережала нас вперед, вовсе нет. Взойдя на трон, отец то и дело начал проводить реформы чисто на социум, люди – сердце государства. Люди стали меняться, и все вокруг поддалось изменению благодаря им. Хотя конечно не все было так гладко. Изначально было очень много недовольных, которые не хотели отказываться от своей ленивой и пропащей жизни, их все устраивало. И в эту нелегкую погоду пришло известие о войне. В королевстве царил бунт, и в это же время на него ополчились другие правители, видя в этом возможность расширить свои владения. Был хаос, были жертвы, было очень много крови. В итоге, отец возглавил армию, и с ее остатками, придавая сил своим величием, с крахом разбил вражеские войска. Только после этого отца приняли как истинного правителя. Это все я знаю лишь по слухам, ведь меня тогда еще даже не было. Я горжусь отцом, его славой, достижениями, умеем поднять людей с колен, но в то же время мое желание быть от него как можно дальше, возрастает пропорционально тому, как близко физически я нахожусь к нему. Наверно, было бы в моих силах, я променял бы всю эту пиршескую жизнь на существование обычного работника. Восхищаться королем, но с далека, чтобы он, подобно звезде, озарял мой путь и направлял. Сейчас же, я практически горю, от его лучей, я слишком близко. И вот я приближаюсь ближе. Парадная дверь главного зала распахивается, в нос ударяет запах пряности и смеси цветов, меня ослепляет белый выедающий глаза свет, и я уже готов оглохнуть от музыки оркестра и светских разговоров как минимум пары сотни людей. Но тишина. Зал абсолютно пуст, на светлой древесине скользят лучики из окон, а сами окна пусты. Точнее они белые, будто художник просто забыл нарисовать пейзаж, и людей.… Несмотря на всю мою храбрость, которую воспитывал во мне сам отец с самого раннего детства, я ощутил страх. В панике я обернулся назад, в надежде увидеть хоть кого-то из слуг, но сзади был лишь длинный, почерневший коридор. Все краски ушли из него, и передо мной был туннель, и даже там вдали я не видел света. Наверно я не смог оторвать взгляд от этой черноты, в попытке обнаружить свет, если бы не шуршание за спиной. Я готовился к худшему, я медленно поворачиваюсь и понимаю, что звук идет из короля. Точнее из его места, на котором сидело нечто – ребенок. Обычный ребенок, обыватель, сидел на троне. -Как же весело! – ребенок скинул с себя шаль, и это оказался совсем маленький мальчик. Он спрыгнул с трона и начал носиться по залу, а сзади развивалась алая шаль, подобно плащу. Я смотрел, смотрел безотрывно и дивился этой силе, которая так и лилась из него. Сила и мрак, так я тогда подумал. Отчего мне становилось страшнее при мысли, что он подбежит ко мне, но я ничего не делал, просто стоял и смотрел. Он оббежал зал, и уже приближался ко мне, как вдруг остановился в пару шагов. Его взгляд был устремлен на меня, смех прекратился и даже улыбка, которая озаряла до этого его лицо, исчезла. –Пришел наконец таки,- прошипел ребенок своим детским и таким невинным голосом, удивительно, как ясно он сочился ядом, - я ждал тебя. Последние слова буквально проскрипели, и я невольно прижал руки к ушам. Он продолжал что-то говорить, так как губы его шевелились, и лицо все больше и больше светилось злобой. Я хотел убежать, но развернувшись в черный туннель, обнаружил лишь стену, будто двери здесь вовсе не было. В боку кольнуло, и я вновь посмотрел на мальчишку. Его темные волосы колыхались, как будто от ветра, а голубые глаза почернели и смотрели с такой ненавистью, какой бы не смотрел даже человек, у которого только что забрали последний кусок хлеба. Он стал приближаться, шаг за шагом я ощущал давление, исходящее от него. Я вжался в стену, пытаясь хоть немного отдалиться, но тщетно. В шаге от меня он поднял руку, будто занося для удара, и следующее что я ощутил – это удар по щеке. Это было не рука ребенка, меня как будто ударил взрослый мужчина, и я просто упал на пол. Щека пульсировала и горела, а из глаз потекли слезы. Мне показалось это странным, ведь раньше я вытерпел бы любую боль, но слезы для меня были чуждым. От мыслей отвлекла меня не сама боль, а холодный предмет, который ее заглушал. Я поднял глаза, и увидел, что мальчик заботливо гладит меня по щеке, его глаза сочились нежностью, и я уже поверил в его благополучие, как увидел на руке кровь. По его бледной ладони, которая продолжала гладить мою щеку, текла кровь. В этот момент, на меня свалился весь спектр чувств и эмоций. За все время в комнате я пытался мыслить трезво, лишь изредка испытывая волны страха. Однако сейчас меня пробрал холод до самых костей, меня затошнило, голова закружилась, а в глазах темнело. Мальчик продолжал гладить меня по щеке, его губы что-то шептали, но я не слышал. Будто мы не были сейчас друг против друга, он был далеко, и я слушал лишь, как воздух содрогается под его словами. На мгновение я ощутил, будто после долгих лет глухоты ко мне вернулся слух. -Ты убил меня, моя очередь, - выражение лица ребенка было добрым и даже нежным, но слова пробирали ужасом до самых костей, это все что я услышал. Мой рассудок помутнел, глаза сомкнулись и я упал в темноту, которая окутала меня подобно теплому одеялу после морозного дня.