Сабрина

Сабрине было очень далеко за пятьдесят, она была блондинкой, немкой и лесбиянкой. Первому она радовалась, второе было вынужденной мерой в борьбе с сединой, а лесбиянкой и немкой она была столько, сколько себя помнила. В ее жизни не было трагедии осознавания себя, понимание, что ей нравятся девушки, пришло к ней как понимание, что ей нравится пирожное "безе". Осознав, она перестала улыбаться мужчинам и начала ценить отсутствие длинного маникюра у женщин. В годы, когда имело смысл скрывать ориентацию, она носила юбки, красила губы и заводила романы только с молчаливыми брюнетками. Брюнетки шикарно курили, строили томные глазки и уверенно владели языком - все как одна. Иногда Сабрине казалось что язык у них как-то связан с цветом волос, но она забыла эту полезную мысль, когда пришли годы, в которые скрывать не имело смысла ничего. В эти годы Сабрина поняла что ходить по квартире голой - это не моветон, выкинула юбки и бигуди и начала встречаться с загорелыми болтушками. Болтушек было всего три или четыре. Их одеждой были, в основном, супер-микро купальники, в которых удобно было демонстрировать шоколадные изгибы. Сабрина много работала и изгибы могла оценить разве что час-два в неделю, но ценила безумно, иногда забываясь и покупая шоколадное мороженое вместо любимого ванильного. Выкинуть нелюбимую покупку рука не поднималась и, к концу этого периода, от нее ушла домохозяйка, уставшая отмывать столы, диваны, сумки, пиджаки и подоконники от потаявших шоколадных потеков. Потом Сабрина влюбилась. Вопреки всякой логике, любовь сделала ее несчастной. Сабрина носилась с работы домой и обратно, носила яркие рубашки, носила сумки, выносила мусор, мебель, Сабрина была такой сильной...а вот любовь вынести не могла. Ее любовь ходила на тонких ножках, цокала каблуками, сверкала улыбкой, а ее глаза смотрели куда угодно, только не на Сабрину. Когда любовь начала носить обручальное кольцо, а потом большой живот, еще оставалась надежда, что это временно, что мир еще не рухнул, а только дал трещину, безумная надежда, но когда ничего не было, годилась и она... В общем, потом Сабрина уехала в Испанию. Испания научила ее танцевать, верить в могущество алых цветов, правильно ухаживать за волосами. Сабрина была очарована умением Испании взмывать и падать то крыльями, то кастанетами, то криками тореадоров. Испания казалась ей неприрученной птицей, которая никак не может понять, то ли она уже приличная домашняя клуша, то ли все еще может улететь, куда захочет...Такими были и женщины Испании. Ни одна даже не пыталась скрыть, что Сабрина тут ненадолго. Они то падали в ее кровать, легко, словно в танце, то яростно заявляли что это все ничего не значит и рвались в открытую дверь, хотя в общем-то и не держал никто. Ни одна не стеснялась, ни одна не думала ни о чем, в своем бесконечно эгоистичном полете. Сабрина смеялась. Смеялась сугубо немецким смехом, смехом, которым никогда не сможет смеяться женщина, похожая на птицу. Свое желание стать мамой Сабрина поначалу восприняла так, как некоторые люди воспринимают понос. Ну да, руки надо было мыть чаще, че уж, переживем. Но не пережили. Все чаще глаза останавливались на ярких комбинезончиках в магазинах, все чаще руки тянулись к ма-а-ахоньким носочкам на полках. Сабрина начала подолгу застывать возле колясок, а потом, увидев овальную люльку, просившуюся не то что в детскую - в руки, в душу, поняла что все. Это уже не понос, а дизентерия в острой форме. Не выдержала, сходила к психологу. Искренне удивилась, когда врач с улыбкой сказал что нетрадиционная ориентация не отключает материнские инстинкты. Долго сверлила врача взглядом Юлия Цезаря. Психолог почесал нос и, вздохнув, уточнил, что детей можно заводить и без непосредственного участия мужчины. Сабрина кинула в психолога коробкой с салфетками и заорала что ее ребенок без отца расти не будет. Врач увернулся, кивнул и крайне философски сообщил, что плата за прием стандартна и заплатить ее можно в приемной. Отец дочери Сабрины был высоким, загорелым и изящным, как статуэтка. Сабрина почти научилась не уворачиваться от его щетины по утрам. Он почти привык к тому что на хлопок по попе ему могут заехать в глаз. И в том и в том случае, привыкание не было из-под палки. Просто они честно пытались подружиться. Это был странный союз. На первом свидании она сказала ему, что она лесбиянка, он сказал ей, что он неудачник, параноик и девственник. Оба задумались. Почему они оказались на втором свидании, не понял ни тот ни другой, но он показал ей свою коллекцию комиксов и манги, а она ему - технику глубокого минета. Задумались оба, он - о том что в манге все было не так, а она - о том, что с мужчинами принцип оказался тот же, что и с женщинами - тренированный язык, это наше все. На третье свидание она принесла свои вещи, а он - обручальные кольца. К слову, с этих колец начался новый виток их отношений, когда она пообещала засунуть их ему туда, куда...ну в общем, несмотря ни на что, ребенок был желанным. Очень. И овальная люлька дождалась Сабрину, никто не купил такое обилие кружев и розовости. Беременность протекала не слишком гладко. Муж никак не мог привыкнуть, что теперь заботиться надо не только о себе. Сабрина написала ему инструкцию по применению беременной себя, где пунктом номер один стояло перечисление того, чего ей обычно хочется съесть, а пунктом номер десять - позы, возможные для секса. Прочитав все пункты, муж, кажется, задумался, а так ли он хочет семью, как ему казалось. Сабрина задумалась, а так ли ей нужен этот странный мужик, особенно если учесть что ребенок у нее уже есть. Потом Сабрина осторожно погладила свое пузико, а муж вздохнул и пошел в час ночи искать шоколадное мороженое - его Сабрина вдруг начала страстно любить. Ни тот ни другой больше не думал. Неприятие мужского тела накрыло Сабрину на четвертом месяце, неожиданно и внезапно, она не могла смотреть на мужа ни в каком виде - пугала мысль что он может к ней прикоснуться. Вид беременной женщины, забивавшейся от него в угол спальни, мужа не порадовал. Если бы она не была лесбиянкой, возможно все было бы по-другому. Так же, все могло бы быть по другому, если бы он жил обычной для его возраста жизнью, не собирал комиксы и спал хоть с кем-то до Сабрины. Но тогда, ее странный угрюмый муж сходил в сексшоп и купил себе парик и накладную грудь. Зрелище небритой, мрачной, высокой бабы в синтетическом парике, Сабрину несколько озадачило. Ровно настолько, чтобы муж успел быстро поставить на пол очередное ведрышко шоколадного мороженого и быстро-быстро сбежать. Вечером Сабрина осторожно подошла к мужу и протянула пустое ведрышко. Это был очень-очень странный союз. Девочку назвали Анной. Сабрина использовала ее имя вместо колыбельной. Часами, пока ребенок ревел, она ходила по комнате и напевала на все лады: "А-а-а-анна-а-а-а, Ан-н-н-аа?, Анна-а-а-аааа...". Муж ходил ошарашеный и не мог понять, что именно он должен чувствовать по отношению к этому розовому кульку. В один из вечеров его непонимание вылилось в вопрос - "Скажи, а тебе все еще нравятся только женщины? И ты меня терпишь через силу?". Сабрина долго думала. Потом вздохнула и соврала - "Нет. Я тебя люблю". Муж улыбнулся и сделал вид что поверил. К этому моменту они уже научились ценить усилия друг друга. Так Сабрина поняла, что ориентация это не то, с кем ты спишь. А потом ребенку стукнуло пять лет. И ребенок вдруг начал задавать вопросы. Первые. Неосознанные, спонтанные, логичные вопросы. Анна была очень красивой - с материнской жесткостью реакций и отцовской изящностью и гибкостью. Вообще-то, все думали что все наоборот и, когда Анна в очередной раз оказывалась заводилой в драке, мамаши требовали позвать отца, что воспитал дочь такой драчливой. Дверь открывала Сабрина. Мамаши второй раз не приходили. Муж вместе с дочерью шли печь кексы. Все было хорошо. Пока не стало ясно, что все плохо. Не было никакой осознанной причины, просто Сабрина вдруг поняла, что очень устала. Устала играть в правильную маму, устала играть в приличную жизнь, просто...устала. Да, у нее было что-то настоящее - семья, тепло, но у нее начало появляться ощущение что это все она украла у кого-то, кто имел на это куда большее право. И, в конце концов, она уже пару лет не спрашивала мужа, почему два раза в неделю от него пахнет розами и лаком для укладки. Если бы Сабрина была менее категоричной в решениях, все могло бы быть иначе. Если бы ее союз с мужем был менее странным, все так же было бы по-другому. Но все же, однажды, Сабрина обняла мужа и сказала что когда-то, в Испании, она видела очень красивых птиц. Муж уточнил, не были ли эти птицы кукушками. Сабрина улыбнулась и пообещала раз в неделю звонить Анне и раз в месяц приезжать с ней погулять.