***
— Гермивона, — проносится где-то возле самого уха, и Грейнджер оборачивается, упираясь руками в чью-то широкую и твёрдую грудь. Удивительно, но былое возмущение при любом коверканье её имени не приходит, уступая место смущению и голосу, который вдруг куда-то бесследно пропал. Она быстро убирает ладони с его тёплой груди, и парень распрямляется, вытягиваясь, словно струна. — Мисс Гермивона, — исправляется человек в наглухо застегнутом джемпере. — Вы не могли бы мне помочь с Рунами? Я, к сожалению, не в силах разобрать несколько символов. Грейнджер кивает, всё ещё не находя в себе сил поднять голову, и проходит вслед за быстро удаляющейся ровной спиной, кажущейся ей холодной горой, которую маленькая Гермиона однажды видела в детстве. Тогда ей было по-настоящему страшно. Великая и неприступная, словно древний мифический Бог, гора стояла и, словно с высоты своей вековой мудрости, поглядывала на девчонку, которая ёжилась от страха. Это глупое сравнение с болгарином проносится в голове, и девушка улыбается, смущенно опуская глаза в пол. Она еле поспевает за парнем и с облегчением — похоже, слишком громко — выдыхает, когда они добираются до его столика. Раньше библиотека казалась ей определенно меньше. — Гермивона? — вопросительно спрашивает Крам, удивленно поглядывая на мечтательную полуулыбку Грейнджер. — Гермиона, — легко исправляет его Грейнджер, присаживаясь напротив. — Я Виктор. Виктор Крам. И я очень рад познакомиться с вами, Гермивона. А Гермиона откидывает голову назад и смеётся, не замечая, как уголки глаз Крама сужаются, выдавая его хорошее настроение и полное очарование.***
— Гермиова, — протягивает Виктор, вытягивая ноги под столом — что для него, вообще-то, немыслимо, — и поводит затёкшей шеей, которая неимоверно ноет. — Ты просто великолепна. Он улыбается. Впервые, открыто и легко, позволяя Грейнджер насладиться его ровными зубами, правильной формой губ и носом, который забавно морщится. Гермиона Грейнджер впервые не может отвести взгляд от чьей-то улыбки. Гермиона Грейнджер впервые не находит слов, поэтому улыбается в ответ и привычным движением заправляет прядь волос за ухо. А он смотрит. Так, как ни на кого ещё не смотрел.***
— Знаешь, я тут подумал, — он явно смущается: пергамент, который Виктор держит в руках, стал потрёпанным и мятым, а его пальцы — такие сильные и красивые — продолжают портить бумагу. — Я буду безмерно счастлив, если ты пойдешь со мной на бал, Гермифона. Грейнджер улыбается и — в его присутствие слова вечно пропадали — просто кивает головой, обволакивая своей теплой ладошкой его. Ладонь болгарина сухая и шершавая, но такая горячая, что прикосновение обжигает, и Гермиона тут же смущённо отдергивает руку, заливаясь краской, и отступает на шаг назад. А Виктор улыбается уголком губ и сам подходит ближе, захватывая её ладонь в руку и даря то самое тепло и уют, в которых так сильно нуждались они оба.***
Он кружит её в танце, легко, словно она пушинка, поднимает над полом, держит так крепко, боясь уронить и, кажется, потерять, что у Гермионы захватывает дыхание. От него пахнет морем и горькими духами, но Грейнджер не может надышаться, у неё кружится голова и подкашиваются ноги, а он близко, и это так правильно и приятно, что она чувствует себя безумно счастливой и, похоже, влюбленной. Его ладони сцеплены, словно кольцо, у неё на талии, тесно, почти болезненно, сжимая её хрупкий стан, но ей нравится. Перед глазами проносятся вытянутые лица друзей и знакомых, и Грейнджер откидывает голову назад, наслаждаясь моментом. Виктор так близко, но ей так мало, так чертовски не хватает чего-то ещё, что она удивляется этому, понимая, что никогда раньше не испытывала подобного. А он, с каждым движением прижимаясь к ней ближе, тонет в оставшемся между ними расстоянии.***
Его губы мягкие и теплые, они пока еще неуверенно касаются её губ, с каждой секундой становясь смелее — теряя голову. И Грейнджер окунается в омут с головой, разрешая ему больше, касается его нижней губы языком и краснеет, замечая приятно удивленный взгляд Виктора. В тот вечер он забрал у неё первый поцелуй, оставив взамен своё сердце.***
Во дворе толпятся люди, постоянно мелькают голубые, словно крылья бабочки юбки и красные меховые плащи, которые развевает разбушевавшийся ветер. Гермиона стоит напротив него трепетно сжимая во влажной ладони кусочек пергамента с адресом и все так же не решается поднять глаза, раскладывая по полочкам нахлынувшие чувства. Ей определенно необходимо будет разобраться со всем этим. Но не сейчас. Обязательно — позже. Виктор нежно заправляет своенравную прядь каштановых волос ей за ухо и наклоняется, даря целомудренный поцелуй в щёку. — Я буду ждать тебя летом, Гермивона. Грейнджер не поправляет его, смеясь — у нее совсем нет сил. Глаза застилает пелена слез, и ей так не хочется чтобы он уезжал, что это желание отдается, кажется, болью в груди. Ее руки обвивают крепкий стан Виктора, и Гермиона слышит — его дыхание сбивается, а сердце ускоряет ритм. Поцелуй, который она решилась подарить ему напоследок, станет еще долго греть двух человек, находящихся так далеко друг от друга.***
От него пахло морем. Легким бризом, посещающим берега океана по вечерам. Гермиона поближе прижимается к мужчине, блаженно закрывая глаза. — Гер-ми-во-на, — со смешком шепчет Виктор ей на ухо, непривычно растягивая гласные и приятно щекоча, заставляя тело покрываться мурашками. Она смеётся, в привычном движении откидывая голову назад, и поворачивается к нему лицом, выдыхая в любимые тёплые губы: — Гермиона, — шепчет она. — Гермиона Грейнджер. — Гермиона, — вторит Виктор, согласно кивая головой. — Гермиона Крам.