Зарисовки на ОТП-челлендж

Day 2. Cuddling somewhere / потискать Рейтинг части: PG-13 – Значит вы, госпожа, – серьезным тоном начинает вещать мужчина, иронично глядя на девушку, – снова заявляете, что отказались от женственности, так? – Именно это я и заявляю! – запальчиво отвечает Цукуё, уперев руки в боки и совершенно без задних мыслей выпятив внушительный бюст вперед. Колыхание грудей решительно отвлекает Гинтоки от перепалки, но именно эта часть тела (или одна из частей) и была причиной скандала. Эта женщина совершенно не понимает своей привлекательности! – Тогда вы не возражаете, Цукуё-сама, если я облапаю вас? Вам же всё равно, да? – нахальству Гина можно только позавидовать. Ну, или посочувствовать. – Абсолютно всё равно!! – взгляд Гейши Смерти радикально расходится с её словами, но кроме кучерявого балбеса-самурая заметить это некому: друзья крайне тактично и своднически свалили из комнаты, где проводили очередную пьянку Ёродзуя и Хинова с девочками Ёшивары. Цукуё принципиально не пила, а Гинтоки был уже навеселе, потому первая злилась всё больше, а второй – безбашенно наглел. – Ха, уверен: стоит только дотронуться до тебя, и изрешетишь кунаями, как в прошлый раз. Не держишь своего слова! – Чтооо?! Да как ты смеешь сомневаться?! Вот! – резким жестом Цукуё швыряет с десяток острых кунаев в пол: Гин едва успевает убрать конечности из зоны поражения, чтобы не получить парочку болезненных уколов. – Наверняка припрятала ещё столько же в кимоно, – с деланным безразличием фыркает мужчина, пытается даже презрительно отвернуться, но слишком уж хороша эта женщина в своей ярости. Его тянет собственноручно проверить истинность своего предположения, провести руками по этой шикарной попке, пройтись ладонями по точёному стану, однако, вместо того он наливает очередную порцию саке и почти залпом опрокидывает в себя. Рассудка остаётся в нём всё меньше, а инстинкта самца – всё больше. Цукки, недовольно поджав губы, с каменным лицом задирает край платья, оголяя прекрасное бедро, и вытаскивает ещё пять опасных стальных лезвий из-за специально сделанной подвязки. Чёрной, ажурной, в пару к чулкам. Гин чувствует, что сейчас у него пойдёт кровь носом, несмотря на возраст. Интересно, а бельё у неё тоже ажурное? Цукуё выкидывает несколько «жал», вытащенных из потайного кармана на широком рукаве. И ещё откуда-то, и ещё… Гинтоки сложно обращать внимание на что-то другое, нежели это прекрасное, белоснежное бедро, которое, оголив, забыли прикрыть. Или всё сделано нарочно?! – Доволен?! Голос девушки резкий, возмущенный, сама она раскрасневшаяся, взбаламученная алкогольными парами – неужели надышалась? Так недалеко и до дебоширства... – Почти, – честно отвечает мужчина, отставляет саке в сторону, поднимается, слегка пошатываясь, и в несколько шагов оказывается за спиной у безоружной гейши. Его опьянение нисколько не мешает рефлексам и инстинктам: в секунду Цукки оказывается в его объятиях, и жаркое дыхание опаляет её ухо: – Вот теперь – доволен. Возмущенный вопль разносится над Ёшиварой. Звон металла остаётся в пределах комнаты, равно как и тихий матерный комментарий самурая: глава Хьякко выкинула не все кунаи, как обещала. Точнее, оставшиеся она выкинула во вполне конкретную цель. «Следующий раз нужно принести металлоискатель», – сокрушённо размышляет Гинтоки, выдирая из многострадального тела железки и уже продумывая следующий план завоевания неприступной гейши Смерти. Day 4. On a date / на свидании Рейтинг части: PG Ночное небо. Оно всегда необъятно, всегда далёко и всегда прекрасно. Граница ему – лишь горизонт, ночью стирающийся из поля зрения, так что кажется, будто всё вокруг – небо. Но сегодня особенная ночь и особенное небо. Вместо мерцающих точек-звёзд бесконечная синь расчерчивается светлыми полосками, будто рисующий тонкой кистью художник, никак не определившийся с картиной, забавляется множеством хаотических линий на полотне, создающих необыкновенное впечатление. Может, стоит загадать сотню-другую желаний? – Из-за этого метеорного дождя временно отключили Терминал, – негромко замечает Цукуё, не отрывая взгляд от неба. Она сидит, откинувшись на руки, на расстеленной на земле циновке, специально по случаю принесённой с собой. – Слышал, – кивает Гинтоки. Он лежит на спине, заложив руки под голову, и тоже смотрит в небо, то считая росчерки, то загадывая желания: от миллиарда йен до выигрыша в лотерею всех не купленных им выпусков Джампа. – Из-за этого запрета у меня дома вместо одного монстра теперь два: Умибозу не смог улететь и решил, что должен провести время с дочуркой, причём почему-то в Ёродзуе. – Так ты сбежал? – Цукуё тихо смеётся, но Гину совершенно не обидно. Он незаметно поглядывает на девушку, украдкой рассматривая её в отблесках звёздного дождя и огней простирающегося у подножия холма – их пункта наблюдения – города. – Тактически отступил, – поправляет мужчина наигранно-поучительным тоном, но потом продолжает уже нормально: – Они могут спокойно находиться рядом минут десять, дальше начинается или перепалка, или погром окружающего пространства. Предпочитаю все расходы свалить на этого лысого старикашку, а сам – побыть в компании одной красивой, но вредной гейши. – Кто бы говорил, ленивейший и глупейший из самураев, – комментирует Цукуё, немного покраснев: комплименты в их отношениях не редкость, но чаще всего звучат они неоднозначно. Со временем она привыкла к такой форме выражения чувств, хотя смущаться не перестала. Гинтоки одобрительно улыбается, вытягивает из-под головы правую руку и пару раз хлопает ладонью по циновке, приглашая Цукки устроиться рядом. Та со вздохом подвигается к нему и ложится, нахально использовав эту самую руку в роли подушки. Несмотря на лето, ветер к ночи посвежел, так что прижаться к тёплому боку было весьма кстати. Так действительно удобней и уютней. – Красиво, – шепчет Цукуё, когда один из метеоров, особенно яркий и близкий, будто разделяет небосвод на две практически равные части. Гин скашивает глаза на устроившуюся на его плече девушку: её широко распахнутые в небо глаза, чуть приоткрытый в восхищении рот, доступный взгляду изгиб тела... – Это точно, – эхом подтверждает Гинтоки. Хочется поцеловать, но для этого придётся вытащить руку из-под её головы и закрыть весь вид, что вызывал у неё такой восторг. И он смирно ждёт – хотя бы даже и пришлось ждать до рассвета. Оно того стоит. Day 1. Holding hands / держаться за руки Примечание: ER (а может и нет) Рейтинг части: PG-13 На ней кимоно глубокого синего цвета, расшитое несколькими оттенками голубого и золотым – прорисованные до мельчайших деталей и тончайших линий легкокрылые бабочки и красивые цветы. Шёлковый оби подчёркивает тонкую талию, а длинные рукава почти касаются земли. Волосы забраны в высокую причёску, не скрывая изящную шею и ушки, в которых против обычных серёжек-колечек сегодня подвески из прозрачно-голубых камушков. И чуть тронутые алым губы, которые так и хочется попробовать на вкус. Гинтоки идёт в стороне, украдкой поглядывая на эту нимфу, сошедшую с чьих-то полотен – никак не могущую быть его Цукки. Она почти не обращает внимания на него, с высоко и гордо поднятой головой идёт сквозь расступающуюся перед ней толпу. Ёшивара большей частью отлично знает главу Хьякко, а гости заворожённо смотрят на гейшу: кто с удивлением, кто с обожанием, а кто и с завистью. Небольшая группа явно богатых мужчин, стоящая у входа в одно из самых престижных заведений города, замечает шествующую мимо куртизанку. Алкоголь и деньги разрешают людям многое, в том числе и заставляют думать, что они имеют право на любую женщину. – Эй, красотка! – обращается к ней один из мужчин: толстяк лет за сорок, в чёрном официальном кимоно, кажется, едва сошедшемся на пузе, с сальными, раздевающими и пожирающими девушку, глазками. Он вертит в руке золотой портсигар, явно намекая на своё незаурядное положение и количество денег, которое светит каждой, на кого он обратит своё благосклонное внимание. – Пойдём, развлечёмся! Тебе понравится, обещаю. Составь нам с друзьями компанию! Его пошлая улыбка, больше напоминающая оскал, и похабные смешки из группы лизоблюдов, заступивших дорогу гейше, ясно дают понять, что именно собираются делать со снятой «красоткой» вечером. Цукуё смеряет наглецов презрительным взглядом, а потом, чуть повернув голову, спрашивает будто в никуда: – Ну, и долго ты собираешься стоять в сторонке? – Не верю, что ты сама не справишься, – насмешливо отвечает ей Гинтоки, наконец, решившись подойти ближе. Он, в своей обычной одежде и с бокеном за поясом, чувствует себя неуютно рядом с ней. Будто не достоин. Что за глупые мысли... – А зачем тогда мне ты? – она чуть улыбается, изящно поднося трубку к губам. – О, у детки есть телохранитель? – чуть даже удивлённо замечают подошедшего мужчину незадачливые съёмщики. Насмешливо хмыкают: – Самурай? – Шли бы вы, – незлобно советует Гинтоки, кладя руку на рукоять меча, – эта девушка вам не по карману и не по зубам. Выбьет из вас всю дурь и все деньги, стоит только волю... – Гинтоки! – рассерженный окрик заставляет его прикусить язык и осторожно оглянуться на Цукуё: её фиалковые глаза почти метают молнии, ещё немного – и нежные руки начнут метать не эфемерные кунаи. – Вот видите? Настоящая фурия. – Я тебя убью, – гневно обещает девушка и уже делает несколько шагов, дабы обойти этого бесполезного идиота и самой со всем разобраться, но путь ей преграждает вытянутая рука. В толпе раздаются смешки, а толстяк, желавший снять эту гейшу на ночь, откровенно и с превосходством смеётся, что поддерживают его дружки: их восемь человек против женщины и самурая, которого она строит с полтычка. – Именно потому, – продолжает Гин как ни в чём не бывало, не позволяя Цукки идти дальше, – я вам очень рекомендую уйти с дороги и не мешать. В противном же случае... Конечно, ни один из этих подвыпивших прелюбодеев не собирается упускать такую красотку. Слишком уж опьяняет мысль заставить эту детку кричать, пустить по кругу и как следует проучить её за дерзость. Они наваливаются толпой: у каждого есть меч – настоящий, не глупая деревяшка! И каждый уверен в своём мастерстве. Гинтоки легонько отталкивает Цукуё назад, чтобы отошла и не попала под руку в своём красивом наряде: зачем его марать? Деревянный меч ловко проходится сразу по двоим, десяток ударов – кому под дых, кому по причинному месту, а кому просто по темечку – буквально в считанные секунды семь мужчин уже лежат на земле, хватаясь за поражённые места или благополучно потеряв сознание, ни единого раза так и не сумев коснуться этого самого самурая-подкаблучника. – ...будет больно, – равнодушно заканчивает он, поворачиваясь лицом к оставшемуся на ногах толстяку, в крайней степени изумления и ужаса смотрящему на свершившееся действо. – Итак, есть ещё пожелания, господин? – Н-нет, – запинаясь выговаривает тот, икнув и выронив блестящий портсигар из ослабевших, заметно дрожащих рук. – Вот и замечательно, – голос Гина всё такой же спокойный, будто не произошло совершенно ничего необычного. Он идёт вперёд, не оглянувшись даже на ту, которую защищал, будто знать её не знает, а помог из случайного благородства. Цукуё догоняет его только через полквартала, неожиданно даже для самой себя подхватывая под локоть. На щеках едва заметной краской алеет смущение, но отпускать не хочется. – Дурак, – чуть слышно говорит девушка, сильнее стискивая его руку и не позволяя вырваться. Гинтоки не смотрит на свою спутницу. Прекрасная нимфа, идущая рядом, и сотня завистливых или испуганных взглядов. Ей пристало бы более идти сейчас рядом с чинным вельможей или самим сёгуном, а не с кучерявым балбесом без гроша в кармане. Но как же чертовски приятно ощущать её руку на своей и знать, что она сочла его достойным этой руки. Что бы она сама там не думала по этому поводу. Day 3. Gaming/watching a movie / играть, смотреть кино Примечание: ER Рейтинг части: PG-13 Тьма. Гинтоки ощущает, как по телу бежит дрожь ужаса. Он закрывает уши руками, но душераздирающие звуки всё равно ввинчиваются в голову, в сознание, заставляют душу убегать, что называется, в пятки и прятаться там как можно тщательней. И кажется, что эта пытка будет длиться бесконечно. Как в далёком детстве – хочется спрятаться, но прятаться некуда. Закрыть глаза и уши – и не чувствовать... – Ты серьёзно так боишься ужастиков? – недоумённо спрашивает Цукки, поглядывая то на экран, то на сжавшегося в уголочке дивана Гина. По её мнению, кино было, пусть и реалистичное, но отнюдь не страшное: актёры «убивали» друг друга с явным удовольствием от процесса, красная краска брызгала во все стороны, из-за углов выскакивали безобразные монстры, но на главу Хьякко это не производило никакого впечатления. Слишком много она в жизни видела трупов и крови, чтобы пугаться выдумки. Впрочем, странно было наблюдать, как человек, повидавший, насколько она знала, ещё более неё, трясётся от ужаса от какого-то фильма! – Ненавижу, ненавижу ужастики! Какого чёрта ты выбрала такую мерзость?! – шипит Гинтоки, не решаясь открыть глаза, ибо в этот самый момент вдруг вступает таинственная мелодия и слышатся стоны, полные страдания. Гину даже кажется, что часть этих стонов – его. Неожиданно до его плеча что-то касается (холодное и мерзкое, однозначно!), и он, не перенеся такой жути, орёт и вскакивает с дивана, прыжком перемахнув через подлокотник и схватившись за бокен. Однако всё, что он видит, наконец решившись прозреть, – это давящуюся смехом Цукуё, которая из сочувствия решила подбодрить его и, подвинувшись поближе, успокаивающе обнять, но реакция «бесстрашного» самурая была поистине сногсшибательной. Был бы он котом – вся шерсть стояла б дыбом. – Кто бы знал, что Спаситель Ёшивары боится страшилок, – наконец удаётся выговорить Цукки, но после она не выдерживает и откровенно, заливисто смеётся, как-то разом успокаивая этим взбаламученного мужчину. Уже не так важно, что на фоне снова кто-то кричит, кого-то режут, а из могил восстают чьи-то трупы. На диване в его гостиной сидит прекрасная женщина, видит его страхи и смеётся им в лицо. – Но ты же меня утешишь, правда, мамочка? – хитро хмыкает он, наклоняется к девушке, опершись на подлокотник, и разом принимает вид того самого наглого кота, дорвавшегося до оставленной без присмотра банки сметаны. – Боже упаси меня иметь такого сыночка, – улыбается Цукки, протягивая руку к его лицу, касаясь прохладными пальцами щеки. Взгляды намертво связаны, невозможно не тонуть в глазах напротив, и тянет, безумно тянет касаться ещё, почувствовать тепло кожи... На фоне кто-то истошно орёт, и они синхронно вздрагивают от неожиданности. – Может, не будем досматривать? – с надеждой спрашивает Гин, не решаясь повернуть голову и увидеть очередные размазанные по сцене литры крови и части тел. Цукуё лишь снисходительно качает головой и, не глядя, тянется за пультом: что с него взять... А досмотреть потом и одной можно, сюжет был неплох. Day 6. Wearing eachothers’ clothes / поменяться одеждой Примечание: ER Рейтинг части: PG-13 Цукки на ходу подхватывает бело-голубое кимоно, двумя часами ранее впопыхах брошенное на пол. Накидывает на плечи, укутываясь поплотней, подвязывает тут же лежавшим пояском. На зеркале – трубка и спички. Она выходит на балкон, закуривает. Опирается на перила и смотрит на небо, на едва виднеющиеся из-за множества фонарей звёзды. Шум никогда не спящей Ёшивары долетает до неё будто издалека. Странное ощущение умиротворения – не то из-за трубки, не то... – Не спится? Цукуё оглядывается. В дверях стоит Гин, заспано трёт глаза, зевает – взъерошенный и ужасно домашний. Ёжится от осеннего ночного ветерка, но это его не прогоняет: подходит к перилам, и тоже мельком глядит на небо. – Знаешь, тебе, конечно, безумно идёт, но это единственная моя тёплая одёжка, – негромко ворчит мужчина, рассматривая прелестную гейшу, – а тут холодно. – Отдать? – с насмешкой спрашивает та, краем глаза поглядывая на Гинтоки: в одних трусах ему, скорее всего, действительно прохладно, но делиться трофеем ей совсем не хочется. Тем более, что они оба знают: под кимоно у неё ровно ничего не надето. – Нет, – он поворачивается к ней лицом и, хитро улыбнувшись, разводит руки в стороны: – Грей меня! – Экая наглость, – Цукуё выбивает дотлевший табак из трубки в специально поставленную для такого случая пепельницу, кладёт её рядом и... Делает шаг к нему, обнимает, прижимается всем телом. Гин тут же следует её примеру, стискивая в своих объятиях. Ради такого можно немножко и помёрзнуть. Правда, только немножко. – А может, в комнате под одеялом погреешь? – интересуется он спустя полминуты, когда ноги старательно начинают замерзать, подавая сигналы близкого обморожения чувствительных и крайне капризных мизинцев. Цукки украдкой улыбается, а потом с деланой скорбью в голосе отвечает: – Все вы, мужчины, одинаковые: не способны пожертвовать своим комфортом ради женщины! – Я уже минут пять жертвую! Скоро и ноги пожертвую! А это, между прочим, вредно для... Она смеётся. Тянется к его губам: договаривать, для чего там ещё вредно замерзание становится совершенно не интересно. – Пошли уж: греть всё, для чего там холод вреден, – говорит она спустя минуту: и правда, жалко, а вдруг что важное отморозит? Тянет его в комнату, в тепло и уют. Гинтоки покорно идёт и хитро и очень пошло ухмыляется: не так уж он и страдал от этой лёгкой прохлады. Но когда есть такая замечательная грелка, грех не воспользоваться ситуацией. 26. Getting married / делать предложение Примечание: ER Рейтинг части: PG-13 Благодарю Ardent Rain за поправки и настойчивость, ибо без неё эта часть так и не увидела бы свет. Цукки была слишком пьяна, чтобы воспринимать что-либо всерьёз. Друзья. Кабаре. Шум. Смех. Он выбрал худший момент. Он не опускался на колено, как в пафосно-романтических фильмах, не произносил речей, не вручал торжественно кольца с обещанием приложить к нему руку, сердце и весь прочий организм. В какой-то момент они остались вдвоём за столиком, сидя близко, касаясь коленями. Он обнял её собственнически, как не раз обнимал до этого, притянул поближе и, щекоча дыханием ухо, тихо попросил: «Выходи за меня?» Она не удивилась. Она не поняла, не поверила... Смеялась, ехидно переспрашивала, уж не про работу ли он. Снова пила, напомнила про идею с двумя сотнями миллионов, потом пела вместе с Таэ на мини-сцене и, кажется, швырялась пустыми бутылками в официанта... И не заметила, что в какой-то момент он исчез с праздника. Ей было слишком весело и непонятно. Худший момент из возможных. Гин стоит на маленьком мосту и смотрит на отражающуюся в воде луну. В голове лёгкий туман, мысли текут вяло, но он всё помнит. Помнит, понимает, но объяснить себе, почему именно сейчас, – не может. В какой-то момент к нему снова вернулась идея – эгоистичная, странная, но чем-то привлекательная – снова захотелось заявить свои права на одну вольную и своенравную гейшу. Вот так взять и получить эти права. Зачем? Что изменится? Он никогда не знал и не думал об этом. А сегодня слова сорвались сами собой с чуть заплетающегося языка. Со стороны кабаре доносятся звуки разгульного торжества, на улице совсем пусто – скоро утро, и даже завсегдатаи питейных заведений и адепты праздного образа жизни уже разошлись или расползлись по домам. Нужно было собраться с духом и сказать всё на трезвую голову, как положено. Но ему, неистовому в бою Широяше, не хватало на это духу. Слышатся нетвёрдые шаги и весёлый посвист: судя по всему – этот гость целенаправленно к нему. – Э-э-эй, Кинтоки-и-и! Чего ты ушёл?! Глава Кайентай, заглянувший давеча на огонёк и оставшийся погостить день-другой, с блаженнейшей улыбкой облокачивается о перила рядом с другом. Он испытующе смотрит на Гинтоки, однако, что поймёшь по взгляду дохлой рыбы? – Сакамото, у тебя проблема. Ты кретин со склерозом – не можешь выучить моё имя, – ровно отвечает тот, скашивая глаза и оценивая степень опьянения вечного оптимиста. Трезвее, чем прикидывается. – Хаха, тебя что, отшила та красотка со шрамом? – как обычно проницателен сверх меры, впрочем, иначе не был бы он таким чертовски удачливым торговцем. – Не переживай, там такая толпа шикарных девочек – выбери любую! – Дурак ты, – беззлобно отвечает Гин, ероша пятернёй волосы. Хочется спуститься к берегу и умыться ледяной водой, привести мысли хоть в какой-нибудь порядок. – Мне эта нужна, – сам не зная, зачем, вдруг признаётся он. Сакамото моментально становится серьёзным, впивается взглядом в человека рядом с собой: неукротимый демон, которого едва можно было направить на нужный путь наименьшего или наоборот наибольшего разрушения, неожиданно оказался... заарканенным демоном? – Ты чего это? Никак и жениться собрался?! – со смехом выпаливает Тацума, надеясь услышать в ответ едкую колкость или вообще получить тумака за такое предположение – слишком уж абсурдным оно кажется. – Видимо, не собрался, – коротко отвечает Гинтоки, снова вперив взгляд в луну на зыбкой водяной поверхности. Сакамото ещё какое-то время веселится со своей выдумки, а потом вдруг меняется в лице, сложив, наконец, два и два. – Ты серьёзно? Та буйная девица? Я слышал, что она из Ёшивары, а там же одни... – он осекается: договаривать просящееся на язык слово «шлюхи» – очень плохая идея. Особенно когда твой друг серьёзно запал на одну из них. – Пошли, Кинтоки, тебе нужно напиться как следует, – кладёт он руку другу на плечо. – Тебя когда-нибудь убьют за эту привычку коверкать имена, – со вздохом отрывается от созерцания отражения Гин. И идёт, заливать этот отказ алкоголем. Ведь что ещё мог значить смех, кроме отказа. *** Народная мудрость гласит: чем веселее и разгульней был вечер, тем ужасней будет утро. Впрочем, эту мудрость не слушает никто в мире по вечерам, но готов свято чтить по утрам после. Цукки чувствует себя ужасно разбитой и измученной. Голова звенит и норовит расколоться на мелкие части от малейшего движения, во рту отвратительный привкус, жутко хочется пить, но сползти сейчас с постели – невиданный героизм, на который она просто не способна. Рядом слышится страдальческий стон – кому-то не лучше. Хотя понятно, кому: одному белобрысому самураю, которого «сняла» вчера гейша Смерти. Кажется, если бы не адская головная боль, Цукуё бы смутилась своему вчерашнему поведению. Девушка делает героическую попытку открыть глаза и осмотреться, но получается это далеко не с первого раза: под веки будто песка насыпано. Незнакомая комната с минимальным убранством и удобствами: кроме расстеленного на полу футона, где они с Гином спали, высокий светильник с красным абажуром, в драпировке комнаты тоже преимущественно красный и золотой, плюс подобие столика – видимо, для распития саке. Точно, это же одна из комнат на втором этаже кабаре: Цукуё вспоминает, как потребовала тело и место для разврата, а потом почти за шкирку утащила не сопротивляющегося (ещё бы!) Гинтоки наверх. Как теперь будут смотреть на них друзья, после такого, почти официального заявления? Не то, чтобы они скрывали отношения – шила в мешке не утаишь, но... В звенящей голове девушки, среди клочков и обрывков воспоминаний, настырно пытается всплыть и сложиться одно из них, причём, кажется, довольно важное, но сознание никак не может справиться с задачей по восстановлению. Цукки пробует медленно выбраться из-под покрывала и мужчины, умастившего на ней руку и ногу и не желавшего, судя по протестующему нечленораздельному мычанию, менять свою позу. Но ещё в самом начале бесплодной возни в её постепенно проясняющемся сознании вырисовывается то самое, нужное воспоминание: Гин, так же собственнически обнимающий её, оставшийся в стороне шум, обжигающие не то дыханием, не то сутью слова... – Гинтоки! – она шепчет, но получается слишком громко для безбожно трещащих голов. Впрочем это неудобство отодвигается на второй план в свете воспоминаний. – Гинтоки, просыпайся! – Ууу, злая женщина, чего ты от меня хочешь в такую рань... – ворчит он после нескольких попыток добудиться и довольно чувствительного тычка под рёбра. Гин страдальчески утыкается носом в подушку, надеясь, что Цукки всё же не станет приставать к нему с какими-нибудь вопросами именно сейчас. Но надежды его тщетны. – Что ты мне вчера предлагал?! Мысли в его голове передвигаются с ещё большей натугой, чем в её. С минуту мужчина молчит, так что она уже начинает беспокоиться – а не уснул ли он, что крайне вероятно. – Стриптиз? – наконец делает попытку угадать Гин: из-за подушки получается глухо, но Цукуё понимает. – Кроме этого! – Купить сто тысяч лотерейных билетов? – делает ещё одну попытку он – уже с проскользнувшим в голосе интересом. – Нет же! На диванах! Гинтоки собирается с силами и сползает с подушки, а заодно и с девушки, устраивается рядом, на боку, болезненно морщась подпирает гудящую от перемещений в пространстве голову рукой, и смотрит на Цукуё. – Заняться прилюдным развратом? – Такого ты не предлагал, не выдумывай, – чуть краснеет Цукки. – Тогда что? Конечно, он помнит. Но проще прикинуться дурачком, чем сейчас, без оправдывающего любые глупости алкоголя, а только в усугубляющем похмелье, произнести вслух те слова - ту идею, что уже какое-то время грызёт изнутри. – Скажи это ещё раз, – настойчиво просит девушка, безошибочно – не то по глазам, не то по затаённому на мгновение дыханию угадав всё. Не пытается подняться: лежит перед ним – распростёртая, беззащитная и обманчиво-покорная. – Если... Если правда. Она не договаривает. Минуту назад это было обыкновенное пробуждение после попойки, и вдруг преобразилось во что-то странное. Гинтоки становится не по себе: если он сейчас проигнорирует, не скажет того, чего она ждёт и что сам вчера ляпнул, – что-то сломается, оборвётся, навсегда изменится. Они могут после этого продолжать отношения, спать и пить вместе, но будет уже не то. Впрочем, нужно лишь собраться с духом и повторить. – Я спросил, не выйдешь ли ты за меня, – преувеличенно ровно говорит Гинтоки, отводя взгляд. В нём непривычно много смятения. Она молчит. Смотрит на это белобрысое недоразумение, самого глупого самурая на свете, совершенного идиота, охальника и бабника, вечно безработного лентяя и транжиру, спускающего деньги в пачинко. Смотрит на мужчину, не раз спасавшего её жизнь, готового на всё, лишь бы защитить своих. Сильного, безбашенно-смелого, по-своему честного. Однажды признавшегося ей в любви таким тоном, будто говорил о новом выпуске джампа. Стискивающего иногда её во сне так крепко, будто боится потерять. Сводящего её с ума одним прикосновением. Он молчит. Смотрит на эту вздорную стерву, по поводу и без втыкающую в него кунаи, как иглы в игольницу. Мнительную гейшу Смерти со сдвинутыми приоритетами и иногда неадекватным восприятием действительности, никогда не полагающуюся на других. С характером цундере, что порой не ясно, убьёт она в следующую секунду или зацелует. Чувственную, доверчивую, прекрасную в чистоте своей души. Однажды сказавшую пугливое «Я тебя тоже» – и с тех пор говорившую о чувствах только поцелуями, прикосновениями и покорностью перед его желаниями. Намертво поселившуюся в его голове и, чего уж греха таить, в редких мечтах. – Я женщина Ёшивары, ты же знаешь, – начинает она тихо-тихо, отводя взгляд и собирая свои мысли и чувства воедино, – я глава Хьякко, гейша Смерти. В городе распутства женщинам не положено любить и тем более выходить замуж, становясь примерными домохозяйками... – Цукки... – Гин замечает в её глазах слёзы и больше не может терпеть эту небольшую, но заставляющую леденеть сердце речь. Слишком ясно в её словах слышна затаившаяся до поры боль и отчаяние. – Я никогда не думала, что в моей жизни появится... кто-то особенный, – она не позволяет сбить себя с мысли, и сосредоточенно продолжает ровным тоном. – Я думала, что мне будет достаточно защищать Хинову и город. Появился ты: сначала разбил мрак над Ёшиварой, а потом и в моей душе. Иногда я представляла, что ты уйдёшь из моей жизни. Нельзя же вечно вот так. – Она на секунду прикрывает глаза, утихомиривая бушующие внутри эмоции, искрами прорывающиеся в блеске глаз. – Такая, как я, не имеет права любить и быть любимой. Мужчина слушает это откровение, всё сильнее стискивая кулаки. «Всё и так сломается», – вдруг кажется ему, но не смотреть на неё, не ловить непроизвольно взглядом каждый взмах ресниц, каждую кривую, болезненную усмешку – невозможно. – Это значит – нет? – холодно спрашивает он, вперяясь в неё потяжелевшим взглядом. Зачем она только решила завести этот разговор? Зачем он вообще вчера не вырвал язык, а позволил себе сказать, затребовать то, на что претендовать не должен в принципе! – Я не могу, – шепчет она так тихо, что приходится прислушаться. Смотрит, наконец, в его алые глаза и снова почти одними губами говорит: – Я не могу сказать «нет», даже если предам их всех... Какое-то время Гинтоки не понимает её ответа. Взгляд теряет свою тяжесть, оставляя после себя недоумение. А потом он страдальчески вздыхает, возведя мученический взгляд к потолку: – Господи, за что ты сделал женщин такими? Цукки! – он снова глядит на неё, почти с укоризной, но за которой пробивается совершенно иное чувство. – Кто тебя так научил принимать предложение о замужестве?! Я чуть не поседел! – Ты не можешь поседеть, – едва заметно улыбается девушка: она дрожит от высказанных слов, невысказанных эмоций, ещё немного и она разревётся как ребёнок, но такие вот переходы позволяют собраться с силами. – Твои волосы и так белые. – Да уж, только это меня и спасает в общении с тобой. А через мгновение он порывисто прижимает её к себе, стискивает, как самое дорогое на свете, и даже гудящая голова не может помешать этому. - Спасибо, - срывается с его губ вместе с глубоким вздохом, будто уносящим всё накопившееся напряжение. - За что? – удивлённо спрашивает она, чувствуя его странное состояние, да она и сама будто во сне: таком, где в тёмном пространстве со множеством злых глаз вдруг зажигается свет, разгоняющий всех призраков, и, вместо терзавшего за мгновение до того страха, ощущаешь блаженное спокойствие и счастье. - Просто. За всё. Глаза всё же становятся мокрыми, но это теперь так не важно. «Тебе тоже». Day 5. Kissing / поцелуи Рейтинг части: PG-13 Сложно оставаться спокойным, когда женщина мечты на расстоянии вытянутой руки: они не виделись больше недели из-за неожиданно свалившегося на Ёродзую длительного задания с полным моционом и проживанием у заказчика – редкий случай удачной работы. Гинтоки воровато оглядывается и, удостоверившись, что прохожим решительно нет до них дела, цапает Цукуё за руку и споро тащит в удачно подвернувшуюся тёмную подворотню, коих в Ёшиваре предостаточно. – Какого ты творишь?!.. – девушка пытается возмутиться, хотя сама себе не верит, потому когда он крепко сжимает её в объятиях и целует, она и не думает отбиваться и вырываться, льнёт, отвечает, зарывается пальцами в густые серебряные волосы – как она только выдержала час рядом, но не касаясь? На какое-то время они выпадают из реальности, наслаждаясь друг другом, заново пробуя вкус губ и дыхания, впитывая ощущение родных рук и тепла тела. Вспоминая друг друга, хотя ни на миг не забывали. Собрав волю в кулак, Гинтоки всё же отрывается от её изумительно вкусных губ, глубоко вздыхает, стараясь унять стук сердца. Но объятий разорвать не выходит – слишком хорошо быть рядом. Цукки утыкается в сильную грудь, тоже не желая так скоро всё обрывать. Кто бы мог подумать, что столь незначительная разлука уже станет в тягость. Когда только успели так привязаться... – Я предлагаю, – негромко говорит Гин, ещё разок чмокнув девушку в светлую макушку, – быстро поймать этого психованного маньяка-прелюбодея и срочно домой. Меня уже достало работать! Цукки усмехается этим заявлениям – он как всегда беспечен. Однако не подколоть его – выше её сил: – Ну, так чего же ты увязался за мной? – Это что за заявления, женщина?! – возмущение почти настоящее, только вот стиснул он её ещё крепче и выпускать, похоже, совсем не собирается. – А что если он на тебя нападёт? – Как нападёт, так и отпадёт, – равнодушно пожимает плечами, точнее, пытается пожать Цукки, но Гин понимает. – Нет уж. Ты мне жена или где? Не позволю каким-то маньякам лапать мою собственность – буду лапать сам. – Дорогой мой, ты умом на этом задании не тронулся? – Цукуё даже отодвигается чуток и картинно прикладывает ладошку ко лбу мужчины: он действительно горячий, но вряд ли виной тому какая-нибудь простуда или помешательство. – Тебе право собственности не давали... – Вот ещё, – Гин с ухмылкой перехватывает её маленькую в сравнении с его руку и подносит к губам, – ты сама дала согласие. А я, – продолжает он, не позволяя ей разразиться возражениями, – в свою очередь подписался под актом своей безоговорочной капитуляции. Понимаешь, что это значит? Конечно, она понимает. Снова тянется за поцелуем – это всё, что у неё есть ответить. – Ладно, давай покончим с этим поскорей, – заключает Цукки, напоследок мягко чмокнув его в губы и отстраняясь окончательно: дело не ждёт. – А потом домой, лапать? – с плохо скрываемой надеждой переспрашивает Гинтоки, хотя в его голосе и явная весёлость. Они выходят из проулка на ярко освещённую улицу, и прежде, чем окончательно собраться и перейти в рабочий режим, девушка тихо отвечает: – И не только. Гинтоки расцветает в счастливой улыбке и шагает следом. Ему срочно понадобился маньяк. Day 7. Cosplaying / косплеить Примечание: ER. Знаете, что для не отакующих людей значит косплей? ^^ И спасибо дорогой бете Ardent Rain за поправки. Рейтинг части: NC-17 Гин вызывает лифт. Оправляет неудобный чёрный костюм, чуть ослабляет галстук: длинный день. Заказчик – важная персона, и хотя Ёродзуя обычно не заморачивается дресс-кодом, но сегодня пришлось немного уступить. Лифт едет медленно, степенно – с тем же пафосом, какой присущ постояльцам этого дорогущего отеля на сорок этажей. Короткий взгляд в широкое, чуть не во всю стену, окно: уже давно на город опустилась темнота. Кагура и Шинпачи сбежали часа два назад, впрочем, не так уж плохо: в итоге заказчик рассчитывался с ним одним. Странно даже, что эти два засранца позволили Гину забрать награду самому. Быстрое движение слева привлекает его внимание. Тень мелькает ещё раз, и вдруг будто чёрт из табакерки: человек в чёрном наскакивает на Гинтоки, резким и точным движением руки метит чем-то металлическим и тонким в шею – нет времени заметить, спасают инстинкты: он рефлекторно смещается с траектории удара, умудряясь даже не задеть разлапистый фикус у дверей лифта в необъятном вычурном горшке. Рука самурая дёргается к поясу, но меча с собой нет: условие нанимателя, побрал бы его кто-нибудь! Снова приходится отпрыгивать: грёбаный ниндзя метко вгоняет в стену рядом с головой Сакаты три куная. Совсем не смешно. – Ты ещё кто?! – шипит Гинтоки, бесплодно пытаясь ухватить вёрткого нападающего: дурацкие неудобные костюмы! Молчание в ответ – и с целью, кажется, он не ошибается. Кому пришло в голову убить главу Ёродзуи?! Звякает наконец добравшийся до вершины башни лифт. Гин бросается на отвлёкшегося на секунду противника, намереваясь с размаху впечатать его в стену, но вместо того, почуявший неладное и вовремя среагировавший убийца, подныривает под руку и оставляет обидную красную полосу на щеке жертвы. Эта скотина мысли его читает или как?! Ситуация начинает раздражать. Ещё почти минута кошек-мышек, за которую даже удаётся выдать пару тумаков верткому типу в чёрном, но перевес явно не на его стороне. Ниндзя вероломным образом вместо очередной атаки вдруг бросается к двери одного из пяти номеров на этаже: та неожиданно не заперта – распахивается настежь, впуская наёмника. Это ещё как понимать?! – Не уйдёшь, зараза, – тихо рычит взбаламученный самурай, вбегает следом, подхватывая с тумбы у входа железную изящную вазочку. Не аргумент, но попытаться определённо стоит. В тёмной просторной комнате тишина и пустота, лишь окна распахнуты настежь. Странно, разве в не сданном номере не закрывают окон? И не запирают дверей на ключ? Что за дурацкие совпадения? Гинтоки осторожно подходит к окну, огибая огромную кровать с коваными столбиками по углам, отодвигает развевающийся на ветру тюль. Скорее всего гад почуял, что в открытом бою ему не победить, и ушёл прямиком, для ниндзя сорок этажей тоже самое, что ровная площадка. Эти психи натренированы так, что порой страшно. Зачем кому-то понадобилось нанимать для него столь опасного убийцу? Поддавшись тишине, Гин опускает руку с вазочкой и разворачивается к выходу. Прямо напротив, преграждая путь, стоит человек в чёрном, а в его руках – ужасно острые лезвия, поймавшие на мгновение отблески ночного города. «Притаился, сволочь!» – успевает подумать Саката за миг до новой атаки: ваза становится неожиданным средством защиты, которым получается отбить три куная в стену. Следующим жестом мужчина запускает эту вазу в противника – тот еле успевает увернуться в узком пространстве небольшого коридора, где был найден полезный трофей. Однако то был только отвлекающий манёвр: Гинтоки бросается вперёд, сбивая ниндзя с ног – места и правда мало, так что борьба выходит короткой. Нападающий прижимает свою жертву к полу и заставляет замереть, аргументируя своё желание сталью у шеи. Саката в искреннем недоумении лежит и во все глаза смотрит на своего убийцу. – Какого чёрта? – обескураженно выдыхает он вопрос, из-за ответа на который так позорно проиграл битву на полу. Женщина. Он почувствовал это со стопроцентной ясностью, когда завалил горе-убийцу на пол. Баба-ниндзя по его душу? За какие такие грехи-то? Нападающая по-прежнему молчит, не завершая дела, но и не убирая кунай от шеи. А потом другой рукой она касается галстука, ловко стаскивая узел. Отбрасывает назад. В темноте не видно толком её глаз, не то, что лица. Но она совершенно точно внимательно смотрит, изучает Гинтоки, впилась в него взглядом! Её пальцы довольно быстро перебирают пуговицы наглухо застёгнутой рубашки, и те будто сами по себе покорно расстаются с удерживавшими их петлями. Рука в тонкой перчатке ложится на грудь Сакаты, мягко скользит вниз. – Так, я не понял, – не выдерживает Гин, переставая понимать происходящее, – ты меня убивать пришла или насиловать? Женщина сверху поднимает руку, опускает закрывавшую лицо часть маски, всё равно при этом оставаясь инкогнито из-за темноты, склоняется к мужчине, определённо и явно поёрзав на нём, чем вызывает совершенно естественную дрожь. Она прижимается своими губами к его, неспешно проводит по ним языком. Он хочет отстраниться, скинуть с себя нахалку, наплевав уже на прямую опасность, но... Что-то неуловимо знакомое вдруг мерещится ему в этом прикосновении. Гин быстрым движением выхватывает сталь из ослабевших пальцев, отшвыривает в сторону. Обхватывает рукой за шею отпрянувшую было назад девицу, притягивает к себе, настаивая на ещё одном поцелуе: только теперь серьёзно, а не та лишь дразнящая ерунда. Другая рука мужчины беззастенчиво ложится на обтянутую чёрной мягкой тканью попку, несильно стискивая и поглаживая. – Что за маскарад, сладкая моя? – насмешливо спрашивает он, когда поцелуй, слишком мягкий для жертвы и убийцы, заканчивается. – Ты же сам сказал, что хочешь попробовать ролевые игры, – несколько смущённо отвечает ему девушка, приподнимаясь с его груди и усаживаясь верхом. Повисает короткое молчание, поскольку одна сторона слишком смущена, а другая – обескуражена. – Цукки, – наконец вкрадчиво произносит Гин, – когда люди говорят о ролевых играх в постели, имеется в виду костюм медсестры или горничной, школьницы в крайнем случае. Но никак не попытка убийства. – Но я ведь осторожно! – А кто мне вот это сделал? – он возмущённо тыкает пальцем на пораненную в процессе «игры» щёку. – Ты мне тоже синяков наставил, между прочим! – не выдерживает Цукуё и порывисто пытается вскочить, но кто бы её пустил. – Не торопись, подожди, – он садится, обнимая её покрепче и удерживая на месте. – Всё не так уж плохо. В роли вжиться определённо получилось... – Гин склоняется ниже, почти касается в шепоте её губ своими. – Не хочется, чтобы всё пропало даром, как думаешь? Она ещё мгновение сомневается, но после – побеждённо выдыхает и поддаётся его губам и рукам, преодолевает разделяющие их миллиметры. Цукуё вдруг охватывает дрожь предвкушения: какая разница, удачная то была идея или нет? Она обвивает его шею руками, упоённо целует, прижимается теснее, вздрагивает от того, как ставшие в момент твёрдыми соски отзываются почти болезненным ощущением. Девушка чуть приподнимается и вновь опускается, словно кошка – трётся о его тело, млеет в его руках. А между тем мужчина гладит её спину, стискивает попку, ласкает бёдра – ах, как же мешает одежда... Цукки скользит рукою вниз, совершенно целенаправленно: проходится пальцами по его ощутимо отвердевшей плоти, легко поглаживает и скорее дразнит и раззадоривает, чем действительно близит финал. От этих нехитрых ласк, от жаркого поцелуя и предвкушения она и сама ощущает стягивающееся комком томление внизу, впрочем, себя пока не пытается коснуться. Эта нерешительность быстро сжигает терпение Гинтоки. Он разрывает поцелуй, глубоко втягивает воздух и негромко командует: – Сильней. Она повинуется, подставляя под короткие поцелуи и лёгкие укусы шею, а потом и вовсе расстёгивает ширинку, ловко вызволяя его возбуждение из белья – ласкает всей ладонью, но ровно настолько, чтобы не слишком торопить события. А впрочем... Цукуё отрывается от своего занятия, позволяя снять с себя мешающую кофту, однако, вместо того, чтобы снова поддаться губам мужчины, слезает с его колен, припадая на локти, вниз. Гин шумно выдыхает, когда жаркое дыхание обдаёт его плоть. Рука Гинтоки ложится ей на голову, но только чтобы зарыться в рассыпавшиеся волосы: он откидывается чуть назад и позволяет Цукки делать то, что она пожелала. Рот горячо обхватывает головку, а язык вероломно раздразнивает: сердце бьётся как сумасшедшее, норовит выпрыгнуть из груди. В какой-то момент эти неторопливые ласки разжигают настолько, что Гин боится не удержаться: пытается отстранить её от себя, но девушка в противу этому берёт его ещё глубже, теснее обхватывая ртом и тем вырывая из груди мужчины невольный стон. – Хочешь... довести дело до конца? – прерывисто спрашивает он, больше не пытаясь мешать, но едва сдерживаясь, чтобы не подмахнуть и не сбить чудесно-томительный настрой желанной жёсткостью. Кусает губы, откидывая голову назад, тяжело дышит. Цукки не хочется останавливаться. Она старательно продолжает, свободной рукой проскользнув себе между ног, под одежду. Проводит пальцами сначала едва-едва, лишь дразня себя, а потом двумя входит глубже, на секунду замирая и вздрагивая от этого ощущения. – Развратная девочка, – хмыкает Гинтоки, замечая её действия. Собрав волю в кулак, отрывает Цукки от себя, поднимается и тянет её за собой, на кровать. Они перебираются быстро: первой падает девушка, мужчина коршуном нависает над ней, на секунду лишь позволив себе залюбоваться её шальным взглядом. Стаскивает с неё всю оставшуюся одежду, а потом сбрасывает и свою: это какой-то особый тип извращённого наслаждения – отдалять желанный момент, когда хочется наброситься. Она дрожит от возбуждения и желания, он, впрочем, тоже, но, сдерживая своё нетерпение, Гин припадает к её грудям, тиская и жарко вылизывая их. Цукки одной рукой ерошит его волосы, а другой ласкает живот, без конца норовя спуститься ниже, где всё сильнее нарастает томление. Он ловит в конце концов её руку, прижимает к постели, и великодушно следует губами вниз, по бархатной коже, достигая в конце пути правильной точки, однако, пока не притрагивается к ней. – Разведи для меня ножки, детка, – пошло шепчет он, зная, что несмотря ни на что, она сейчас сделает всё, что бы он ни попросил. И она делает, как велено, забыв о смущении. Гин целует внутреннюю сторону бёдер, правда на неспешное действо терпения и у него недостаточно: долго не имеющая разрядки плоть уже ноет и болезненно пульсирует, намекая хозяину о себе. Мужчина мягко проводит языком в заветном месте, ласкает, играет: Цукки тихо стонет, гладя себя, лаская грудь и задыхаясь. Язык Гинтоки всё настойчивее: проникает глубже, раззадоривает, ускоряется, но с садистской расчётливостью каждый раз не хватает самой малости до края – и движения замедляются, вырывая из груди всё новые и новые стоны удовольствия. – Гин, пожа... луйста... – в какой-то момент на выдохе умоляет девушка, не осознавая о чём просит. Мужчина отрывается от своего занятия и нагло переспрашивает – низким хриплым голосом, от которого у неё всегда срывает предохранители и крышу: – Скажи, чего ты хочешь, сладкая моя? – Т-тебя... – она почти перестаёт понимать происходящее, смущение лишь лёгким росчерком отзывается в её теле. Слишком жарко, слишком томительно, слишком... – Я и так здесь, – продолжает свой допрос Гин, вновь покрывая её ножку поцелуями. – В... Внутри... – она почти беспомощно вцепляется в покрывало, кусает губы – иначе, кажется, не выдержит. – Хочешь, я сделаю это пальцами? – хмыкает он, проводя подушечками там, где совсем недавно властвовал его язык, однако, внутрь пробраться ими не пытается, не желая, чтобы всё этим и кончилось. – Не-е-ет... – протяжно стонет Цукки: если бы у неё достало сейчас сил на что-нибудь кроме стонов и беспомощных просьб, то она бы треснула как следует по его белобрысой макушке. – Чёртов садист, возьми меня уже!.. – она почти шипит рассерженной, неудовлетворённой гарпией – ещё немного и терпение совершенно кончится! Гин опережает её нарастающее возмущение. Подбирается вверх, впивается в её губы жёстко и страстно, одновременно с тем довольно грубо и резко входя в её тело – уже и сам едва может ждать. Она кричит в голос, разрывая поцелуй, сильно обхватывая его бёдра ногами, выгибается, вцепляется короткими ногтями в его плечи – и подмахивает, заставляя входить как можно глубже, чувствуя острее и ярче. Движение, жар сплетённых страстью тел, его сдержанный стон – и в наивысший момент их обоих охватывает блаженная эйфория, бесконечные секунды абсолютного единения, совершенного счастья... Гин стискивает её в своих объятиях почти до боли, замирает внутри, содрогаясь, пропитываясь этим непередаваемым ощущением восторга – не просто желать и хотеть, но любить и чувствовать то же в ответ. Кто бы знал, что это возможно... – Вынужден признать: идея с ниндзя-убийцей тоже неплоха, – хмыкает Гинтоки, когда удаётся успокоить бешеный стук сердца и немного прийти в себя. – Но следующий раз сюжет буду выбирать я. – Знаю я твои сюжеты: связать и надругаться, – смущённо бурчит Цукки, отводя взгляд, – или перепачкать меня всю в липкой сладкой гадости... – То есть тебе не понравилось? – уточняет Гин, наконец, медленно выходя из неё и падая на подушки рядом. Довольно устраивается удобнее, не особенно ожидая ответа: правду он точно знает, что бы она ни сказала вслух. – Ох... Дело не в этом! – Тогда не возмущайся, и давай спать. Номер ты на всю ночь арендовала? – Как ты... Он зевает и не глядя указывает на неплотно прикрытый шкаф, из которого предательски торчит край синего кимоно. Девушка лишь вздыхает, пристраиваясь на его плече: усталость как-то разом наваливается на неё, так что глаза сами закрываются, да и спорить с ним бесполезно – особенно о слишком очевидных вещах. Уже сквозь сон она чувствует заботливо натянутое на обнажённые тела покрывало, тёплые объятия, родной запах... Что поделать – и это ей тоже нравится.