Только друг для друга

Сначала Лидия пыталась с этим бороться. Долго, очень долго. С темнотой в Стайлзе, с темнотой в самой себе. Они боролись вместе – и оба проиграли. Стайлз пережил Ногицуне, но не смог окончательно вернуться и стать прежним. Он перестал бояться смерти – совсем. Он мог смотреть на то, как умирали люди, а мог – убивать их сам. Никто не знал, разумеется. Никто. Кроме Лидии. Банши, девочка, которая кричит. Лидия устала, до безумия устала. Ей бы хотелось просто закрыть глаза и уши, перестать видеть и слышать всё вокруг, отключить внутри себя все органы чувств хотя бы на одну ночь – но она не могла. Ей пришлось учиться с этим жить, учиться быстро и отстранённо, как математике. Слышать мертвых, разговаривать с мёртвыми. Поэтому она знает, что Стайлз не боится смерти. Больше он не боится ничего. А Лидии было страшно. Лидии было страшно за себя, за Стайлза, за каждого из их компании, за город и вообще просто страшно. А потом – всё равно. Ей было всё равно, она по-прежнему слышала мёртвых, она по-прежнему с ними говорила. Лидии не хотелось никого видеть, тем более сейчас, когда Эллисон мертва, Эйдан мёртв, а все остальные слегка заняты своими новыми отношениями. Лидия не видела надобности вмешиваться в чью-то личную жизнь, ей вполне хватало окружающих её мёртвых, ещё немного и Эллисон с Эйданом тоже придут её навестить. Лидия не без оснований думала, что постепенно сходит с ума. А потом пришёл Стайлз. На самом деле, Мартин ждала кого угодно, но почему-то не его. Не сейчас, когда Стилински сам сражается и проигрывает собственным демонам, не сейчас, когда он строит новые – первые – отношения. Лидия ждала Питера, Дерека, Скотта, Айзека, Криса – кого угодно, но не Стайлза. Хотя, именно его приход был бы самым логичным, ведь Стилински единственный человек, кто всегда приходил тогда, когда Лидии плохо. Лидия всё знала о Стайлзе. Стайлз, как оказалось, всё знал о Лидии. Знал, что она не только слышала мёртвых, но и говорила с ними. Знал, что она кричала по ночам совершенно беззвучно для всего окружающего мира, но оглушительно громко для самой себя. Знал, что она закрывалась ото всех, пряталась и уходила всё дальше и дальше, предпочитая сходить с ума в одиночку. Стайлз знал всё о Лидии, а Лидия знала всё о нём, и они оба сходили с ума вместе. Тогда-то всё и началось. Банши и человек, который добровольно впустил Ногицуне, вобрав в себя многие его черты. Идеальная комбинация, идеальная пара. Лидия слышала мёртвых и говорила, кому суждено оставить мир живых следующим. Стайлз слышал её и исполнял пророчество. Потому что Лидия не должна ошибаться. Стилински всегда верил в неё, верил ей – что может быть проще, чем замарать руки кровью ради любимой девушки? Лидия хотела остановить его, сказать, что это неправильно, но вместо просьб с губ срывались только крики – и Стайлз никогда не просил её замолчать, он наслаждался ими как самой чарующей музыкой. Он будто бы любил крики Лидии. Поэтому потом Лидия полюбила их сама, услышала в них ту музыку, что слышал Стайлз. И стала кричать только для него. А потом, незаметно даже для неё самой, она стала всё делать для него. Смеяться, улыбаться, говорить, дышать, жить – всё для него. Лидии потребовались какие-то сущие месяцы, чтобы окончательно осознать, что и сама она – для него. Она принадлежала ему полностью и без остатка, была его подругой, его женщиной, его судьбой – всем, чем он пожелал. Поначалу это испугало, но потом всё встало на свои места: как она была для него, так он был для неё. Стайлз понял это даже раньше, тянулся к ней, старался быть ближе, но она сама отталкивала его, сама ждала чего-то, а чего – непонятно. "Когда мы станем теми, кто мы есть, — сказал ей как-то Стайлз, когда она спросила у него. — Кто знает, что бы с нами было, будь мы изначально вместе". "Возможно, все остались бы живы," — хотела ответить Лидия, но не стала. Не потому, что это могло бы обидеть Стайлза, а потому, что теперь Мартин прекрасно знала, что все, кому судьбой начертано умереть – умрут, независимо от того услышит она это или нет. Стайлз стал её спасением – от одиночества и самой себя. Лидия стала для него избавлением – от одиночества и чувства вины. Они стали друг для друга всем, закрывшись в своём коконе безумия и смертей. Им не нужен был больше никто, совсем никто и никогда. Два идеально подходящих друг другу существа. Но конечно же ничего не длится вечно. Лидии стоило бы привыкнуть к этому уже давно, но она каждый раз обжигалась, каждый раз думала, что вот теперь-то всё будет по-другому. Она привыкла к счастливой и дружной семье – ушёл отец. Привыкла к любви Джексона – ушёл Джексон. Привыкла к поддержке Эллисон – ушла Эллисон. Привыкла к симпатии Эйдана – ушёл Эйдан. Вполне логично было и то, что привыкнув к присутствию Стайлза, нужно было ждать, когда он уйдёт. Нет, он не умер и не уехал в другую страну. Он всё так же приходил к Лидии каждую ночь, каждый день, каждое утро и вечер. Он не ушёл, но ушёл. Лидии самой хотелось смеяться над этим абсурдом, но никак по-другому она не могла выразить свои мысли. Стайлз был с ней, но одновременно и не с ней вовсе. Мартин была всего лишь банши, она не могла перепрыгнуть через свои силы и стать кем-то другим. Она развивалась и становилась лучше, но не более того. А кем был Стайлз? Стайлз был человеком, в котором обитала первородная тьма, переданная древним тёмным духом. Когда они все праздновали победу над Ногицуне, когда они все думали, что теперь со Стайлзом всё будет хорошо – Стайлз становился кем-то другим. Кем-то совершенно безумным и невероятно прекрасным, кем-то, в кого Лидия была до невозможности влюблена больной, неправильной любовью. Но Мартин не менялась. Она была безумной, нечеловечески непонятной девушкой-банши, но самой собой. А Стайлз менялся. Он искал себя, перебирал свои силы, перебирал свои мысли. Меняясь, он по-прежнему оставался для Лидии центром мира и по-прежнему ставил Мартин в центр своего. Они по-прежнему жили друг другом и друг для друга, но Лидия чувствовала, как всё вокруг меняется вместе со Стайлзом. Он словно был сильнее реальности, переделывая её под себя – и меняя Лидию тоже. А Мартин не хотелось меняться. Ей хотелось навсегда зависнуть в своём нынешнем воздушно-безумном состоянии. На этот раз она не станет ждать, пока уйдёт Стайлз. Она уйдёт первой. Но уйти она не успела. Стайлз поймал её раньше, чем мысль оформилась в голове. Поймал за руку, за кончики пальцев и заставил распахнуть душу, заставил рассказать правду. Заставил – всего лишь взглядом. — Я никогда не питал иллюзий о том, кто ты. Ты всегда знала, кто я. Так в чем проблема? — В том, что мы пытаемся измениться. Она не сказала «ты». Слишком привыкшая к «ним», она поставила их в одну линию. Слишком привыкшая к Стайлзу, она должна была уже знать, что он поймёт. Стайлз понял. Он понял всё по её глазам, по её дыханию, по её крику, похожему на шёпот. Он понял всё и отпустил её руку, отпустил кончики её пальцев. Она должна была уйти, он должен был её отпустить. Стайлз ушёл, ни разу не обернувшись, оставив её – разбитую, несчастную и изменившуюся. Не услышав крик, так похожий на рыдание. Лидия должна была уже привыкнуть и двигаться дальше – как всегда. Лидия не смогла подняться с земли. *_*_* Стайлз пришёл на рассвете с залитыми кровью руками и горящими нечеловеческим огнём глазами. Стайлз целовал искривлённый в крике рот и пачкал красным всё, до чего дотрагивался. Стайлз вносил хаос в её комнату, в её мысли и в её жизнь. Лидия держалась за него, чувствуя, как её отрывает от земли, закручивает и несёт куда-то в вихре безумия, такого приятного, такого родного. Стайлз будет меняться, как и сидевший в нём когда-то тёмный Лис. Стайлз будет меняться и менять вокруг себя реальность, играть в непонятную никому игру и каждый раз становиться другим. Непохожим на себя прежнего. Непохожим ни на кого. Но Лидия будет ждать его. Обычного или изменившегося до неузнаваемости. Неважно какого – но неизменно своего. Стайлз знает о том, кто она. Лидия знает о том, кто он. Они будут меняться, как хочет того Стайлз. Они будут неизменны, как хочет того Лидия. Они будут только друг для друга, как хотят того они сами.