Зловещий смех с обрыва

Машина ехала довольно быстро. Сидевший за рулем машины водитель неровно выдыхал сквозь стиснутые зубы. Дорога явно не приносила ему никакого удовольствия. Руки его нервно сжимали руль, а нога всё больше вдавливала педаль газа в пол. Автомобиль несся по трассе, словно разъяренный зверь. Пот выступил на лбу мужчины, и тот торопливо вытер соленые капли. Вокруг него была лишь темнота ночи, освещаемая лишь фарами его несущегося автомобиля. Редкие машины проезжали ему навстречу, но водитель не замечал их. Домой, скорей домой, думал он. Домой. Как это произошло, он и сам не понял, но вдруг мужчина резко нажал педаль тормоза, и колеса машины со скрипом начали замедляться. Он сделал это потому, что справа на обочине заметил девушку и — кто его знает? — почему-то решил остановиться около нее. Машина тихо подъехала к девушке. Одетая в легкие одежды, босая, с разноцветными глазами и впалыми щеками, девушка представляла странное зрелище. Мужчина, который так недавно спешил домой, тут вдруг совсем забыл об этом и резко вышел из автомобиля, притворив за собой дверцу. Секунду посмотрев в глаза странной девушке, он вдруг ощутил небывалую энергию — и в то же время страшную апатию — и быстрыми, твердыми, уверенными шагами направился к краю обрыва (дорога, по которой он ехал, в этом месте находилась на возвышении и петляла, надо было взбираться в гору, а потому обрывы здесь не были редкостью). Его шаги становились все быстрее, дыхание прерывистей, он уже почти подошел к самому краю, как вдруг… рука, чья-то рука, худая, изможденная, схватила его выше локтя, уцепившись так сильно, что мужчина резко обернулся; обернувшись, он лишь заметил проблеск ужасного огня в разномастных глазах девушки обрыва и то, что ее лицо расплылось в страшной гримасе. В тот самый момент он, злой, яростно схватил случайную путницу дороги и затащил ее в свою машину. Девушка отчаянно сопротивлялась, но физически сильно уступала мужчине. Он затащил ее на заднее сидение и повалил, жестко прижав своим телом. И — вдруг — снова увидел это. Усмешка. Ее усмешка, она преследовала его всегда, понял вдруг несчастный водитель. С раннего детства и до теперешнего момента — всегда, вечно, она была с ним, усмешка… Девушка, заметив, что мужчина отвлекся, с недюжинной силой ударила его по лицу и, несколько приподнявшись на локтях, укусила его за щеку, а потом рассмеялась. Рассмеялась противным, скрежещущим звуком. «С таким звуком обои отдираются» — вдруг подумалось мужчине, но он, обезумев, заорал и ударил головой о ее голову, смял ее груди под легкой одеждой. А после — сорвал этот балахон. Ее груди, так же как и она сама, были бледны словно смерть. Бледны и малы. Соски были коричневые и размякшие, не отвердевшие. Еще, подумалось мужчине, еще не отвердевшие. Всему свое время. Почему-то девушка больше не проявляла сопротивления. Ночь укутала их, машина сберегла. Мужчина всей своей плотью навалился на нее, раздвигая потной, покрытой черными волосами, рукой ее худые, дрожащие ноги, и резко вошел в нее. Удивительно, но девушка под ним не завизжала, не закричала, она вообще не издала ни звука. Мужчина с долей омерзения и возбуждения посмотрел на ее лицо… Усмешка. Он увидел только усмешку и услышал ее смех после. А потом вновь — страшные глаза, нечеловеческое лицо, покрытое струпьями и грязью, костяные руки, ноги… Что происходит? Что происходит?! Мужчина потел от страха и возбуждения, а потом закрыл глаза, чтобы не видеть этого ужаса, потом вновь раскрыл — и всё было как прежде: обычная девушка, только чересчур бледная, теперь лежала и стонала под ним, выгибаясь спиной. Мужчина придерживал ее за спину, а потом ярость вновь завладела его разумом, приказывая, подчиняя, говоря убить, растерзать, взять… Усмешка. Снова взять! И он брал, и терзал юное тело, а она откликалась на его инстинкты, подставляясь ему, раскрываясь для него. Он толкался в ее лоно, думая, кто она такая… Ее усмешка и звериный оскал не давали ему покоя. А кто он такой? Что он делает здесь, в тиши ночи, в пыльной, грязной машине, на этом почти что обрыве? Кто он и что за дева изгибается под его плотью? Зачем всё это? Накатила неясная апатия. И беспредельная ярость. Водитель взял длинные черные вьющиеся волосы бледной девушки и накрутил их на кулак, продолжая яростно вбиваться в нее. Другой рукой он тискал ее грудь, сильно, так, чтобы ей стало больно, и ей было, той, что под ним лежала, но не той, кем она становилась, когда превращалась непонятно во что. Когда она усмехалась. Тихо, безмолвно, нещадяще. Умиротворенно. Но… усмехалась зло и как… нарывом. Это было как нарыв на коже, прыщ на лице. Усмешка была чем-то иным, чем-то не отсюда, не из этого мира. И мужчина с каким-то диким удовлетворением заметил, что ее соски отвердели, и теперь его рука водила по ним, сжимая и оттягивая, рот его неожиданно припал к ним, высасывая будто бы соки из девушки; но вместо соков он почувствовал вкус желчи, и резко отстранился и вновь увидел оскал. Он задрожал всем телом и хотел уйти от нее, вытащить ее отсюда, выкинуть за обрыв, чтобы она смеялась там, за гранью, но эта страшная женщина не дала ему сделать какого-либо движения: видя, что он напуган и пот льет с него как будто он бежал пять километров, она подалась к нему, сталкиваясь своим языком с его. Он хотел отпрянуть, но она рукой прижала его за затылок ближе к себе, заставив ответить на поцелуй. Насаживаясь на водителя, дева продолжала целовать его, мужчина же, замученный неясно чем, непонятно как ответивший на поцелуй, вновь задумался над тем, что он делает здесь, рядом с ней… рядом с неизвестной ему особой. Он медленно открыл глаза во время слияния языков и увидел, что она их даже не закрывала: левый глаз ее был полон злобы и черен как ворона, а правый был бледен и желт, словно это был глаз кошки. Это не понравилось ему, и он хотел разорвать поцелуй, но он не смог: с ужасом он осознал, что их рты будто бы склеились, и ему даже показалось, что у женщины язык раздвоился у него во рту. Ему хотелось блевать, но он не мог. Всё, что он мог — только подчиняться этой безумной игре злых сил, целовать ненавистную деву с обочины и трахать ее в ее дырку. Потому что его член, кажется, тоже не мог вырваться из плена ее логова. Она смеялась, он чувствовал это подкоркой сознания, чувствовал это нутром… Она смеялась сквозь поцелуй. Туман. Откуда взялся туман? Все было ясно секунду назад, и вдруг — пыль перед глазами, серость, муть… Мужчина словно проваливается в небытие, руки тяжелеют, ноги словно бы и не его вовсе, глаза уже не видят так ясно как прежде, перед ними лишь дымка и неясные очертания тела и головы, чьей-то головы… Кому ее оторвали? Кому она принадлежит? Что случилось? Всё куда-то плывет… размывается, и он уже не понимает ровным счетом ничего, только что-то в отдалении звучит, или гремит, может быть — гудит? Господи Боже, вырубите этот звук! Как же громко, Боже, как же громко… Больше нет сил терпеть, этот звук разрывает внутренности, сердце… Он не чувствует ударов сердца, он не слышит пульса, не слышит… ничего, только этот звук, похожий на звук, когда отрываешь старые обои, чтобы наклеить потом другие. Гууууууууу!.. КАК ЖЕ ВОПИТ, БОЖЕ! — думает мужчина. Стоп. Разве он не умер? Он может думать?.. Но разве он не… Уууу! — А! — с громким криком мужчина возникает снова. Здесь. В едущем автомобиле. В своем сознании. Руки на руле, голова — на руках. Он здесь, живой, невредимый, вроде невредимый, но где же?.. Водитель смотрит на заднее сидение и с облегчением вздыхает: там пусто, лишь пакеты и подарок жене на день рождения. С улыбкой мужчина поворачивается и смотрит на дорогу; уже начинает светлеть, мужчина не торопясь едет. Странно, думает он, и почему я так торопился? Куда надо было так спешить? Он не знает. Но сейчас машина едет размеренно и плавно. Всё больше машин едет на встречной полосе, и водитель с радостью отмечает это. Ему не хотелось быть одному после того, что произошло. А что произошло? Разве что-то происходило? «По-моему, ничего не было». Верная мысль. Это был просто сон. Дурной сон. Теперь все позади. Вдох. Выдох. Немного легче. Хотя руки всё еще потрясывает. Взгляд в зеркало, висящее в салоне: господи, как же он бледен, как изможден, как устал — это видно тут же, сразу. Неужели это всё было взаправду? Нет, это мне пригрезилось, всего лишь кошмар, думал водитель. Но разве бывают кошмары настолько явственными? Разве можно выглядеть после кошмаров так? Он плох, совсем плох, если настолько раскис. Ему нужно домой. Там всё забудется. Все будет хорошо, как только он приедет в свой дом, поздравит любимую жену с праздником, обнимет сына и дочь. От этих мыслей мужчина сел прямее; руки почти не дрожат. Спустя вечность — полчаса — мужчина достиг цели: он приехал домой. Как же тихо, подумалось ему, так тихо здесь никогда не было. Уже надумавшись всякого, водитель вышел из машины, негромко притворив дверцу. Оглядевшись, он понял, что что-то явно произошло, что-то не так, он нутром чувствовал это. Он снова заволновался, и вдруг ему показалось, что сзади, на заднем сидении машины, кто-то есть и смотрит прямо ему в затылок. Резко он развернулся и заглянул в салон: никого там не было. «Там никого нет, идиот! Только в твоей голове сидит что-то, а ты просто выдумал то, что не существует. Разверни корпус и иди в дом, слабак». Какая же верная мысль! Насколько она отражает мое состояние! Неужели я и вправду настолько трус? И какая-то девка-проститутка способна вывести меня из себя? Способна разрушить мое равновесие? И тут же мужчина спросил самого себя: «Девка? Ее не было в моей жизни, она не стонала в моей машине, и я не видел ее… усмешки. Нет, не было ее, точно знаю, и хватит уже об этом, как будто мне вообще есть до этого дело! Эта шлюха… она мертва! То есть… Ее нет вообще, она не из плоти и крови, она всего лишь… всего лишь… Она была, но только в моем воображении (больном, надо признать), в моем сне, в моих фантазиях… ты лжешь сам себе. Она…» Что?! Мужчина резко выдохнул и понял, что вспотел. Кто только что сказал это?! Он не говорил. Он. Не. Произнес. Ни. Слова. Здесь уже испуг настолько завладел его телом, что ноги резко подорвались и он рванул бежать. ложь, ложь… ложь! ты лжешь себе, лжешь себе, лжешь… Он быстро побежал к своему дому. Он находится так близко, два шага… Но почему же я бегу так долго? Почему же я не могу достигнуть его, если до него всего ничего? ха-ха-ха, ты не сможешь убежать от правды, твоя ложь… Как будто прошла всего секунда (вечность, да?), и он наконец попал в дом. Долго искал ключи. Когда нашел, вспотевшие пальцы уронили их, и мужчина наклонился, чтобы взять их с пола. Наклонившись, он понял, что дверь открывается сама; тихо, но верно дверь распахивалась перед своим хозяином. Быстро распрямившись, не успев подхватить злополучные ключи, мужчина окаменел. Господи, помоги!.. ПОМОГИ ПОМОГИ ПОМОГИ С трудом сглотнув, уже мало что понимая (а что ты знал и понимал раньше, имбецил?), несчастный шагнул внутрь. Дома было тихо. Неимоверно тихо. Неужели Салли и Роби могут играть так не громко, не издавая звуков? Никаких? Быстрыми, но в то же время такими, как ему казалось, медленными шагами водитель автомобиля прошел дальше. Идя по коридору, он мимоходом кинул взгляд на зеркало в полный рост. Не веря своим глазам, он понял, что из зеркала на него глядит не он, а та женщина с обрыва. Он быстро моргнул и не открывал глаза несколько мгновений, а когда открыл, то понял, что в отражающей поверхности снова он, а не… она. Секунду назад он видел ее — и запомнил на всю жизнь, как ему думалось, — бледная, страшная — и в то же время неимоверно прекрасная какой-то отталкивающей, необратимой красотой, — худые руки висят по бокам, белое одеяние, ноги не обуты и грязны, будто она ходила по грязевым болотам не один час, волосы черны и длинны, такие же кучерявые, как тогда в его сне (воображении) а ее лицо… господи, ее лицо было уродливым, как и тогда: глаза разного цвета, смотрят на него так, будто знают о нем всё и даже больше, нос маленький и страшно искривлён, щеки впалы… и, конечно же, (усмешка) Раздался отчетливый смех. Холодный, злой, искаженный стенами. «Мне нужно поклеить новые обои» — пришла в голову странная мысль. Мужчина попятился, и вдруг со смехом (нет-нет-нет, он слышал другой, он точно слышал совсем другой смех, не этот!), с веселым, незаурядным смехом из соседней комнаты выскочила Салли, следом — Роби: — Папочка! Папочка вернулся! Он застыл как стоял. Он не мог поверить в то, что видел. Его дети! И тут же: — Милый, я так рада, что ты пришел. Я так долго ждала тебя. Вот она, его любимая жена: выходит следом за детьми, улыбаясь, волосы убраны в косу, глаза сияют. Грустным блеском озарены, решил он. Почему он так решил? — Папа, папа, папочкаа!.. Мужчина, преодолев непонятный испуг, подошел к смеющимся детям, взял на руки маленькую Салли и обнял Роби, который прижался к его ногам. Спустя мгновение он отпустил дочку и приблизился к жене. Какая-то она не такая — слишком улыбчивая, слишком неживая… Неживая? Чт…? — Дорогой, ты будешь ужинать? Дорогой, ты будешь ужинать? Дорогой, ты будешь ужинать?.. Эхом. Ее голос отдается эхом. Он смотрит на ее губы, и они расплываются в дикой… усмешке. Мужчина резко отодвигается. Не может быть! На его глазах происходит то, что происходит: он видит, что лицо его жены становится ужасным, глаза расплываются по лицу, глазницы раздвигаются, и оттуда показывается червь. Рот расширяется, показывая сгнившие зубы, нос как будто разрезан посередине. В ужасе он поворачивается к детям и видит подобную картину. Протянув к нему бледные, покрытые тиной руки, Роби и Салли неестественно тянут их к отцу, а их искривленные рты извергают скрежещущий звук: — Папочка, милый папочка, люблю тебя, ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЛЮБЛЮ! «Боже мой, что со мной случилось?! Так не бывает, я сплю, я сплю! Как тогда!..» — вдруг озаряет мужчину. Но нет, он не просыпается, сколько не щипает себя, сколько не теребит. Взвыв от бессилия, он пытается уйти из страшного места, но его ноги будто приклеились к полу. как тогда… И вдруг он понимает, что силуэты его детей и жены как будто тают в воздухе, и мужчина, онемевший, раздавленный горем и убитый страхом, видит, что на диване, который стоит за исчезающей тенью его жены, кто-то лежит. Несмотря на свой ужас, мужчина резко шагает туда. Он проходит сквозь то, что было его женой. Обернувшись со слезами на глазах, он понимает, что она почти полностью исчезла, вместе с сыном и дочерью. Посмотрев в ее смердящие, слезящиеся гноем глаза, он вдруг осознает, что она улыбается (усмехается) ему той улыбкой, которой улыбалась ему по вечерам, той улыбкой, которую он видел в день их бракосочетания, той улыбкой, что возникала сразу после ее заливистого смеха, той улыбкой, именно той, той самой… «Ты вернулась ко мне». Но нет. Она не вернулась. Она ушла. Ушла, забрав с собой Салли и Роби. Растворилась в воздухе, а точнее, в удушающем газе, смертельном газе, что пропитал, казалось, весь воздух в округе, в мире, в его сознании. Ее нет. Их больше нет. Он разворачивается к дивану и видит то, что почти ожидал увидеть: тела жены и детей лежат, окровавленные, на подушках. Тихо и медленно подойдя к ним, мужчина опускается на колени и смотрит в лицо своей любимой, в лица детям. «Простите меня. Это моя вина, это моя вина, это… ее вина. Я не хотел. ошибаешься… Я ехал домой, я вез тебе подарок. Я купил тебе то, что ты так хотела… А ты теперь здесь, ты мертва, ты не сможешь обрадоваться, когда откроешь коробку, ты не сможешь улыбнуться мне той улыбкой, которую я так хотел увидеть на твоем лице, дорогая… Дорогая. Я тебя люблю. Сильно. но ты трахался со мной. И я найду того (ту) который убил тебя. Всех вас. Я разорву на части, раскрою на лоскутки тело вашего убийцы, он расплатится за все, что натворил, он будет молить о пощаде… Нет, я не доставлю ему даже такой радости, я просто вырву его язык и съем его, дааааа, так я и поступлю, съем его на его глазах, а после и глаза вырву, вырежу ножом, и пусть они так же гноятся, как твои, моя милая, гноились только что. Нет, это была не ты!.. Простите меня. Я сделаю все что нужно. Я сделаю». Лицо его жены все так же прекрасно, как и всегда, но лишь кровь на нем: на щеках, возле глаз; в месте, где находится сердце, огромный неровный круг крови, уже чуть подзасохшей. Руки обнимают Салли, а девочка лежит рядом с Роби. Детям нанесено несколько ножевых ран, насколько он мог судить. Но их лица будто бы все так же смеются, все так же улыбаются, как и несколько минут назад… «Нет, это были не они, это была… она. Сука. Тебе придется заплатить мне. Всем. Я заставлю твои разномастные глаза извергать кровавые слезы. Сука». Мужчина поднялся быстро и, кинув последний взгляд на своих родных, повернулся и вышел из комнаты, прошел по коридору (в зеркале я, не она, я, я, я) и вышел из дома. Дверца его машины была открыта. Полуоткрыта. И это не та дверца, которую закрыл он. Задняя. На заднем сидении машины кто-то был. Даже с такого расстояния он вполне мог видеть силуэт женщины, худой, с длинными волосами, точно немытыми, потому что они висели просто как пересохшая солома, пусть и вились. Он закрыл глаза. Да, он обещал отомстить, да, сказал, что убийца (эта шлюха) будет харкать кровью, но теперь, когда дело дошло до дела… Что ему делать? Ведь она наверняка не человек. А если и человек?.. «Если она человек, я просто задушу ее собственными руками». Но разве не он сам пытался вырваться из ее рук и ног прошлой… ночью? Господи, помилуй, о чем он, это всего лишь (то, что было, дорогой, это всего лишь обочина, машина и я) ужасный сон. Не более. Раскрыв глаза, он захотел тут же закрыть их: она стояла почти что рядом, выйдя из машины (видишь, я хорошая девочка, я закрыла дверцу) и стоя недалеко от нее. Тот же облик, что и вчера, в машине и (в зеркале) Он не хотел смотреть на нее, но он смотрел. Сначала она стояла неподвижно, лишь легкий ветер веял ее нечесаные космы. Глаза будто бы (усмехались) говорили с ним, а рот расплылся в той самой усмешке. Убей меня, вдруг подумал мужчина. Отправь к родным, убей, как сделала это с ними. В чем смысл жить — существовать — дальше? Ты отняла все: жену, детей, (рассудок) и теперь мне незачем продолжать есть, пить, спать — вести жалкий образ существования. Давай же, маленькая шлюшка, сделай это. Давай же. Давай. Он смотрел на нее. Девушка с обочины — или кто она там была — вдруг раскрыла коробку… Стоп. Коробку?! Откуда? У нее же не было коробки в руках! А может — он просто плохо наблюдал, ведь он сейчас был словно сам не свой. Он вообще думал, что всё это снится ему так же, как и вчерашнее. лжешь… Ее губы двигались? Да вроде нет. Но тогда почему он слышит это? Мужчина уже не понимал ни мгновения этой гребаной жизни — жизни ли? — и отказывался вдумываться в происходящее. Она раскрыла коробку и достала… тот самый подарок для жены. Сука, он не предназначался для тебя! Он был для нее, для той женщины, которую ты погубила!.. Ты! Ты во всем виновата! Да, в жизни люди никогда не хотят признавать свои собственные ошибки, они всегда пытаются выйти из игры, и они хотят спихнуть всю вину за совершенные действия на кого-то другого. Так он и поступал сейчас. Кто же просил тебя останавливаться, убожество? Кто? Он трясся. Никто, никто не просил, думал он. Но в то же время он понимал — не зная как, — что не остановиться он не мог. Так словно было задумано. Кем-то свыше. Или — «сниже». Злой рок. Судьба Смерти. Это тоже подстроила она. Он кипел от злости и гнева. Эта шлюха с обочины разрушила все, что было ему дорого: заставила его переспать с ней, заставила поверить в то, что это правда, она заставила его приехать сюда и слышать этот гребаный заунывно-загробный голос, смотреть на пепелище его дома, (его жизни) смотреть на копии, тени своих родных, заставила пережить страх и ужас, (еще возбуждение, милый, ты тогда возбудился) (неправда) (ты лжешь сам себе…) заставила смотреть на трупы жены, дочери и сына; она… она убила его самого. Он уже себе не принадлежит, он копия самого себя, нет, его вообще нет, его нет, он умер, он умер в тот момент, когда ехал домой, в тот момент, когда его нога вдавила тормоз, когда его машина остановилась на обочине… Она достала подарок и, даже как будто не смотря на него — показалось? — искривила свой поганый рот в роковой страшной улыбке. Оскале. Усмешке. Он точно видел, что она улыбалась и что ее губы были сомкнуты. Но также он точно слышал и то, что кто-то произнес: «Мне понравилось». Злобным шипением. Звуком, с которым отрываются обои.