***
Сколько он себя помнил, во всём мире всегда говорили о судьбе. Даже мать далеко в детстве, сидя на жёстком стуле и держа его на руках, мечтательно вздыхала и рассказывала то, что обязан знать каждый порядочный ребёнок. Всё в этом мире давно предопределено, люди просто так не рождаются и даже у самого никчёмного человека есть в этой жизни предназначение, которое он обязательно должен выполнить. Никто не знал, что это было за предназначение и как оно вообще выполняется, поэтому многие просто жили, даже и не подозревая, что уже делают то, что должны. У всего человечества всегда были надписи. Обычно они появляются на запястьях, сопровождаемые неприятным зудом и покраснением, будто желая, чтобы на них обратили внимания. Когда надпись появится, неизвестно. Она может быть вместе с тобой с самого рождения, а может появиться, когда тебе перевалит за пятьдесят. Но одно люди знают точно, имя, появившееся на коже, принадлежит твоей второй половинке и с этим, к сожалению, ничего нельзя поделать. Конечно, можно идти против системы. Многие идут, но остаются глубоко несчастными и в скором времени начинают медленно сходить с ума от тоски и одиночества, пожирающего их изнутри. Твоя пара может находиться где угодно, конечно, в большинстве случаев она живёт в той же стране, где и ты. Но бывают и такие ситуации, когда человек, предназначенный тебе судьбой, обитает на другом конце света. Обычно, такие люди никогда не встречаются, и в конечном итоге, выжженные изнутри собственным горем, сходят с ума. Занзас всегда слушал такие рассказы со скептическим настроем, держа в маленьких ручках мамино запястье и рассматривая аккуратную чёрную надпись, написанную на непонятном языке. То, что это был испанский, брюнет понял потом, когда оказался у Девятого и по чистой случайности решил поискать похожий алфавит. Но как бы сильно не хотелось ему идти против системы, та беспощадно показывала, что будет, если ты в конечном итоге не воссоединишься со своей парой. Мать угасала на глазах. Некогда мягкие волосы стали ломкими и сухими, под глазами появились огромные синяки, а некогда лучистые карие глаза смотрели как-то холодно и отчуждённо. В то время, Занзас не понимал, как можно помочь. Точнее понимал и даже пытался что-то делать, но его всегда, в конечном итоге, ловили и вновь отдавали в руки матери. Та устало улыбалась, гладила его по волосам, а затем тихо-тихо говорила, что он когда-нибудь найдёт свою вторую половинку и обязательно будет счастливым. Потом жизнь завертелась слишком быстро. Появился Девятый, а с ним новые встречи и знакомства, непонятный мир полный опасности и дикого азарта. У Тимотео тоже была надпись, но она была блеклая и зачёркнутая. Видя то и дело заинтересованные взгляды вишнёвых глаз, дед лишь негромко рассмеялся, и сказал, что его вторая половинка умерла когда-то очень давно, поэтому ему больше не суждено найти себе спутника жизни. В тот момент Занзасу чётко отпечаталось в памяти, каким подавленным и обречённым выглядел Девятый. А потом появился Скуало. Он был громким и взрывным, всё время лез брюнету под руку, что-то доказывал, ругался и постоянно размахивал мечом. И у него было имя. Оно было выведено аккуратным ровным почерком. Обычно мечник старательно скрывал его под тканью перчатки, куртки или пиджака, но Занзас то видел, с каким непонятным благоговением парень смотрит на эту надпись, стоило ему оказаться с ним наедине. Шли годы. В жизни мужчины появилось много людей, и у всех у них были надписи. Все они были выведены по-разному, некоторые размашистые, некоторые маленькие, с завитушками и без. Только вот у брюнета она никак не появлялась, кожа на запястье всё время была нетронутой и чистой, будто судьба насмехалась над ним, проверяла нервы. На все вопросы собственного отряда Занзас нагло усмехался, мол, мне не нужна подобная чушь, я и так могу прожить вполне неплохую жизнь, не становясь рабом системы. Все велись, напряжённо смеялись, хвалили его и расходились. А Занзас мысленно ругал себя и свою половинку самыми последними словами, вспоминая потухший взгляд матери, её ломаную улыбку и ужасную бледность, будто бы она была неизлечимо больна. Как бы сильно он ни храбрился и ни играл на публику, себя обмануть не мог. Он не хотел медленно умирать, понимая, что твой организм пожирает самого себя лишь из-за того, что ты не нашёл нужного человека. Конечно, со временем он свыкся с вынужденным одиночеством. Хотя взгляд вишнёвых глаз всё чаще замирал на загорелой и покрытой старыми шрамами коже, будто в надежде на то, что когда-нибудь там всё же появится чёрная надпись.***
Савада Тсунаёши всегда появлялась в его жизни слишком внезапно. Она подобно урагану рушила все планы и начинания, беззаботно улыбаясь, сверкая своими карими с крапинками оранжевого глазами и оставляла после себя еле ощутимый запах карамели. Она была странной и непонятной. Боялась, но шла вперёд, ныла о собственной слабости, но побеждала, весело улыбалась всем, но постоянно грустила, стоило отвести от неё взгляд. Она не поддавалась простой логике, поэтому производила впечатление пугливой и непредсказуемой девушки, которая всегда шла к своей цели. И даже сейчас, когда Занзас всё ещё пытался отойти от ступора и рассмотреть еле видимые иероглифы, выведенные дрожащей рукой, она ворвалась к нему, совершенно забыв о своей трусости. Мужчине недовольно поднял взгляд на запыхавшуюся и сонную шатенку. Она тяжело дышала, прижимая к груди рюкзак, озираясь по сторонам. Её длинные волосы были собраны в небрежный хвост, который почти распустился и спутался. Она появилась в такой неподходящий момент, что Занзас даже не смог ей ничего сказать или как-то съязвить, будто ему резко вырвали язык или зашили рот. — Зан, кха, Занзас, п-покажи руку? — неуверенно поднимая на него взгляд, произнесла девушка. Она всё ещё тяжело дышала, почти хрипела, смотря на него своими пронизывающими карамельными глазами, будто он ей обязан был тут же протянуть запястье. — Нет, — недовольно хмыкнул мужчина, невольно расплываясь в усмешке, видя, как на её лице тут же выступает растерянность. Кажется, она не ожидала подобного ответа. — Мус… Женщина, что ты здесь забыла? — Пожалуйста, это важно, — умоляюще протянула девушку, смотря на него без тени страха и неуверенности. — Тебе сложно просто показать? — Тебе? Да, — легко парировал брюнет, закрывая запястье белоснежной тканью рубашки и откидываясь на спинку излюбленного кресла. — Надеешься, что там будешь ты? — Ты невыносим! — в сердцах бросила шатенка, а затем откинула рюкзак на ближайшее кресло, подлетая к столу мужчины. — Смотри, — дрожащими от волнения руками, Савада подвинула все браслеты, надетые на левую руку, вверх, обнажая небольшой участок кожи. Брюнет без особого интереса опустил взгляд и удивлённо замер. На запястье размашистой надписью по-итальянски было написано его имя. Для уверенности мужчина даже несколько раз прочитал, но буквы даже и не думали меняться. — Моя надпись ещё не до конца проявилась, — через пару секунд тишины, всё же произнёс мужчина. Он всё ещё смотрел на протянутую руку, пытаясь медленно переварить свалившуюся на него информацию. — Но я думаю, это китайские иероглифы. — О, — растерянно отзывается шатенка, она неловко отступает назад, возвращая многочисленные браслеты на место, скрывая за ними столь дорогое сердцу имя. — Может, ты ошибся? Ты не будешь против, если я поживу, гм, здесь пару дней? Занзас кивает головой, и Савада поспешно исчезает из его кабинета, будто её и вовсе здесь не было. Мужчина всё так же сидит в кресле, задумчиво смотря на закрытую дверь, а затем нехотя переводит взгляд обратно на руку. Там, за слоем ткани, неаккуратным почерком было выведено пару небольших японских иероглифов, вместе образующие имя. Савада Тсунаёши.