Sleep in a lie

      Утреннее холодное зимнее солнце ласкало парня, проваливающегося время от времени в беспокойный сон. То ли он не мог уснуть, потому что ютился в кресле, хоть и большом, но неудобном, то ли опьянение начинало отпускать, тарабаня по внутренностям короткими очередями мягких пуль.       В очередной раз получше подтягивая колени к груди и упираясь ступнями во внутреннюю часть подлокотника, он бросил взгляд на диван, сплошь заваленный людьми, как длинными подушками. Все были пьяны и все крепко спали. Сон крепче, чем 40-градусная выпивка, сон в теплой квартире среди холодной серебряной зимы, что может быть лучше?       Чонгук замутненным взглядом выловил свой любимый силуэт в композиции пьяных тел. Сейчас он жалел, что побоялся и выпил меньше других, хотя его и пытались напоить, взяв на понт.       Черные засаленные взлохмаченные волосы, смуглое лицо и мягкие линии шеи. Парень спит, сидя на полу, голова закинута и покоится на углу дивана. По черной футболке расползлись потеки от разливаемого вчера спиртного, теперь высохшего по одежде горькими дорожками и каплями. Руки безвольно лежат ладонями вверх. Ноги в светлых джинсах раскинуты по полу как у куклы. Чонгука снова пробивает небольшая дрожь, и он не хочет сваливать это на зябкое кресло около окна. Чон настолько внимательно, насколько это возможно, разглядывает лица окружающих парней и девушек, пока в груди возбужденно и печально что-то щекочется. Все спят как убитые.       Чон осторожно сползает с кресла и подбирается к Чимину. Он слышит, как свистит вдыхаемый в его пересушенное горло воздух. Чонгук сидит рядом с обтянутой светлой джинсой ногой и ломает руки. Сердце отбивает ритм чуть быстрее, чем когда ты грохнешь сто пятьдесят залпом. В горле стало комом не то отчаяние, не то злость.       Он осторожно касается перевернутой ладони Пака, ведет подушечкой пальца по линии жизни. Его ладонь горячая и сухая, и так хочется ощутить эти ладони на своей коже. Чонгук легонько касается запястья друга, не видя глазами с пьяного сна, но зная, что там видны синевато-зеленые вены. Чимин не такой, как остальные ребята их возраста, он никогда не резал себе запястья бритвами и не царапал иголкой, потому что он любит себя. Чон осторожно поднимает его руку к своим губам.       Чимин недовольно прохрипел что-то нечленораздельное, вырвал ладонь из рук Чонгука и положил ее на свое бедро. Тыльной стороной он больно задел Чона по подбородку. Младший сел рядом, прижав колени к груди, растирая ушиб и чувствуя, как в горле комом стоят слезы. Он с силой потер глаза, не давая обиде взять над собой верх потоком слез.       Он снова повернулся к Чимину, встав над ним на колени. Он боялся прикоснуться к нему еще раз, в страхе разбудить. Он чувствовал отвращение, пользуясь беспомощностью и неведением человека, но не мог иначе. У него не было выбора.       Пока его друг спал в пьяном угаре, это было единственное время, когда Чонгук мог любить его.       Они не были самыми лучшими друзьями, но всегда были в одной компании. Уже около двух лет почти каждый день могли общаться. И ни разу Чонгук не позволил себе больше дружбы, пока они были оба в сознании. Он не мог позволить себе потерять этого человека. У него не было права ни на одну ошибку.       Самое сложное — когда ты понимаешь, что надежды нет, но не находишь сил сдаться.       Чонгук тер себе лицо ладонями, пока оно не покраснело, пытаясь прогнать страх и возбуждение, тоску и мимолетные образы, что он представлял себе в случае, «если бы все было хорошо». Он тихонько оперся рукой на диван в изголовье Чимина. Желанные губы, пересохшие и бледные, были в пятнадцати сантиметрах от его лица, рядом, но недоступные. Сколько раз эти губы были еще ближе к лицу Чона, когда они с Паком дурачились или в шутку боролись, и сколько раз сердце младшего без разгона, с места начинало отплясывать чечетку. Чонгук осторожно наклонился к Чимину, и его челка мягко опустилась на лоб друга. Он почувствовал теплое дыхание на своем лице, ощутил запах перегара.       Чимин мотнул головой в сторону и Чон резко отстранился. Пак вскинул руку и провел ладонью по лбу и лицу, разгоняя непонятно откуда для него взявшееся щекотящее ощущение. После, не раскрывая глаз, хрипло промычал что-то и, подняв обе руки, приложил их к лицу, поднимая голову с дивана.       Чонгук встал, боясь вздохнуть, и тихо скользнул в свое кресло.       Он повернулся спиной к комнате, подобрал колени к груди, уперевшись ступнями во внутреннюю сторону подлокотника. Он снова закрыл глаза, но теперь не потому, что проваливался в сон. Сквозняк с плохо заделанной щели по краю окна охладил пару соленых капель на лице одинокого в любви подростка.       Утреннее холодное зимнее солнце ласкало парня, получше кутающегося в свою серую толстовку, его сердце гнало через себя кровь и печаль, и тоску по взаимной настоящей любви.