2EZ4Sumail

От воплей комментаторов закладывает в ушах, когда ЕГ уверенно идут к победе в The International — эхо слэм, ульт аппарата, минус вся вражеская команда! «Вы только посмотрите, что они творят!»; пол арены вспыхивает всеми цветами радуги, от мерцания софитов даже на дальней трибуне начинают болеть глаза, но не меньше болит сердце от желания, чтобы бывшие сокомандники победили. Только бы они не ошиблись сейчас, пожалуйста… Зал взрывается радостными криками, когда CDEC проигрывают третью карту, и мой взгляд, как и взгляды всех в этой арене, прикован к тебе, Сумаил. С трибуны Секретных плохо видно, но я и без того знаю, как светятся сейчас счастьем твои карие глаза; мне необязательно быть рядом, чтобы чувствовать эту счастливую улыбку на твоих губах. В этот момент мне абсолютно плевать, что мы проиграли — главное, что выиграл ты. Не китайцы, не эти чокнутые русские - ты. Я счастлив, наверное, даже сильнее тебя. Мне хочется кричать во весь голос о том, как я тебя люблю, но я знаю, что вокруг меня моя команда, мои парни, и они вряд ли одобрят это. Глор, сказал бы Зай, неужели ты жалеешь, что ушёл от них? Я не жалею ни секунды, ведь если бы я не ушёл, Юниверс не нашёл бы тебя, ЕГ не достигли бы таких вершин, и я бы не встретил тебя, моё кареглазое счастье. Спускаюсь с трибуны чуть ли не бегом, стараясь успеть к выходу с Арены, прежде чем ты уйдёшь на афтерпати, с которой тебя будет не вытащить даже силком. Сейчас я крайне рад, что для игроков есть доступ в зону стаффа, где никто не остановит, не задержит ни на секунду. Слава Гейбу, я успеваю ровно к тому моменту, как ЕГ начинают уходить со сцены, и застаю последний взрыв фейерверков. Краем мозга отмечаю, что Валвы постарались на славу, но сейчас меня это не интересует. Жму руку Клинтону, открыто улыбаясь «отцу» — он заслужил эту победу как никто другой; киваю Питеру и Саахилу, и даже улыбаюсь Ауи. Но больше всего меня сейчас беспокоишь ты, стоящий за спиной Фира маленький засранец, выигравший чёртов миллион долларов, и улыбающийся мне в разы ярче, чем на камеры. Под твоим взглядом я теряю остатки терпения и кидаюсь вперёд с распростёртыми руками. Обнять тебя, прижать к себе худое тело и приподнять так, что твои носки перестают доставать пол; почувствовать, как твои руки обнимают меня в ответ; наконец поставить тебя на место и зарыться носом в слегка пахнущую потом шею, незаметно поцеловать солоноватую кожу. Как же я хотел этого… — Артур, отпусти, задушишь же, — слышу издалека голос Клинтона. Чёрт… Опомнившись, отступаю на шаг, и с нежностью смотрю на тебя. В голове мелькает нехорошая мысль, и я, недолго думая, решаю её осуществить. — Эй, папа, — не оборачиваясь, произношу резко охрипшим голосом, — отмажешь Сумаила перед прессой, если спросят? — я буквально спиной чувствую сверлящие меня взгляды бывших сокомандников, но они меня не беспокоят. Клинтон фыркает: — Идите уже, — он-то в курсе, он же не слепой. Ты ухмыляешься и проходишь мимо меня вперёд, делая вид, будто ты знаешь, куда мы идём, но я с улыбкой подталкиваю тебя к двери, из которой только что пришёл, и мы погружаемся в лабиринты коридоров Арены. Куча дверей, бегающие люди и почти ни одного укромного уголка. Я начинаю теряться, но не подаю виду перед тобой, шагая всё с таким же уверенным выражением лица. Да где же хоть один пустой кабинет? Поворачивая за очередной угол коридора, я вижу тупик. Твою мать! А в книгах это кажется таким простым, герои чуть ли не сразу находят незанятое открытое помещение… Внезапно из одной из дверей выходит уборщица и начинает закрывать её на ключ. Вот он, шанс! — Хэй, постойте! — подбегаю к ней, — Вы не могли бы не закрывать дверь? Уговорить её оставить кабинет для нас не составило большого труда — демонстрация бейджиков и пятьдесят долларов сделали своё дело. Наконец дверь за нами закрылась (это оказалась подсобка), и я повернулся к тебе, стоя почти вплотную. Вся смелость моментально выветрилась из головы, я замер, не зная, что сказать. — Эм… Поздравляю, — блин, я наверняка выгляжу как полный идиот. — Ты тащил меня через всю Арену, чтобы сказать мне это? — ты не рассержен, но во взгляде интерес начинает медленно угасать. Чёрт, надо срочно приходить в себя. Что там был за план? А, точно… — Нет, я хотел тебе сделать небольшой подарок, — улыбаюсь, видя, как возбуждённые искорки возвращаются в карие глаза. Любишь же ты сюрпризы, а этот тебе определённо должен понравиться. Наклоняюсь к тебе, задерживаюсь на долю секунды перед поцелуем, любуясь полуоткрытыми манящими губами. Сложно не поддаться такому искушению, и я каждый раз поддаюсь тебе, касаюсь тёплых губ, снова и снова пробую тебя, проводя языком по острым зубкам, соскальзываю руками под фирменную куртку, поглаживая худую спину. Ты тянешься ко мне всем телом и сопишь, пытаясь углубить поцелуй. Куда уж дальше, малыш? В подсобке становится жарковато, и я стягиваю с тебя куртку, одновременно начиная целовать твою смуглую шею. Ты запрокидываешь голову, начиная тихонько постанывать.  — Тише, малыш, — хрипло шепчу тебе на ухо, прикусив его, — не пали контору… Ты послушно замолкаешь, и теперь я слышу только твоё сбившееся дыхание. Осторожно проникаю руками под футболку, касаюсь пальцами обжигающе горячей кожи. Как же хочется провести по тебе языком: по подрагивающей спине, по хрупким плечам, груди, животу… А, пошло всё к чёрту! Отрываюсь от тебя на секунду только для того, чтобы стащить с тебя футболку, и вновь припадаю губами к пульсирующей венке на шее, опускаюсь ниже, к острым ключицам. Вдыхаю твой запах — даже несмотря на горьковатый привкус пота, ты всё равно умудряешься пахнуть сладко, как корица. Чувствую, как ты слегка тянешь меня за футболку, пытаясь стащить её с меня, и я поддаюсь твоим желаниям, снимаю её. По коже пробегают мурашки, когда ты начинаешь поглаживать мою обнажённую спину. Как же хочется почувствовать это, входя в тебя… Но нельзя. Ещё слишком рано. Зато можно опуститься ещё ниже ключиц, к тёмным горошинам сосков, лизнуть их, потеребить языком, поглаживая руками живот; можно целовать твои выступающие рёбра и слушать тихие вздохи, такие сладкие, что хочется ловить их губами; можно встать на колени перед тобой и уткнуться носом в пупок, щекотать тебя поцелуями, от которых ты так смешно отбиваешься, но в то же время тебя они возбуждают; можно положить ладонь на напряжённую плоть под джинсами, провести вверх-вниз, увидеть, как ты вздрагиваешь и прикусываешь руку, чтобы не издать лишнего звука; можно звякнуть пряжкой твоего ремня, расстёгивая его. Ведь можно? Ты неуверенно киваешь на мой вопросительный взгляд и впиваешься другой рукой мне в плечо, когда я касаюсь твоей бархатной кожи между ног. У меня крыша едет от того, что я вижу перед собой: стоишь на подгибающихся коленках, полуобнажённый, как всегда растрёпанный, с расстёгнутой ширинкой, из которой торчит стоящий колом член. Внезапно меня пронзает мысль, что именно таким, наверное, меня видел Фир, когда мы впервые занялись сексом. Да уж, теперь я понимаю его нерешительность и отсутствие активных действий, пока мне не исполнилось восемнадцать. Но я не могу держаться сейчас, не тогда, когда ты стоишь передо мной и сгораешь от желания. Мы оба сгорим дотла в этой страсти, но свой огонь я подарю тебе, малыш. Я вижу пламя в твоих потемневших карих глазах, вижу, как ты облизываешь пересохшие губы, и решаюсь. Едва коснувшись губами солоноватой головки, я понимаю, что все Клинтоновские уроки минета идут лесом — ты не остаёшься сдержанным, как он, ты дёргаешься, шипишь, царапаешь мне спину, когда я впускаю тебя полностью в рот. В горле немного запершило, и мне приходится придерживать твои бёдра, чтобы не закашляться. Ты слегка успокаиваешься, но лишь до тех пор, пока я не начинаю двигаться и ласкать тебя языком. В глазах темнеет, стоит представить тебя таким же подо мной, и джинсы становятся ужасно тесными. Ладони сами смещаются с бёдер на ягодицы, массируя их, слегка раздвигая, пальцами осторожно пытаюсь найти узкое колечко мышц. Приглушённые стоны просто сводят с ума, когда я наконец касаюсь входа в твоё тело, но я запрещаю себе двигаться дальше. Поэтому я не ведусь на твои тихие «Артур» и «пожалуйста», хотя пах буквально сводит от таких слов, и продолжаю гладить мягкую кожу, лишь слегка надавливая в такт своим движениям. Тебе не нужно много времени, чтобы кончить после первого в своей жизни минета, а мне не приходится даже морщиться, когда мой рот наполняется твоей спермой — на вкус ты намного слаще Клинтона. Невольно облизываюсь перед тем, как проглотить, и с усмешкой смотрю, как ты сползаешь по стенке, оказываясь на одном уровне со мной. — Поздравляю, — коротко целую в сухие губы, — с победой.