Говорят, будто соленая жидкость, которую представляет собой наша кровь, есть не что иное, как сохраняющийся внутри нашего организма остаток изначальной морской стихии.
Профессор Макгонагалл выглядит серьезнее обычного, когда заходит в факультетскую гостиную сентябрьским вечером. Портрет открывается беззвучно, являя гриффиндорцам ее строгое выражение лица вкупе с привычной строгой мантией в шотландскую клетку. Разговоры стихают моментально, словно кто-то бросил невербальное силенцио. — У меня для вас не очень хорошие новости, — говорит она в образовавшейся тишине. Малия переглядывается с насторожившимися Стайлзом и Скоттом, замершими над волшебными шахматами, и отрывается от разговора с Кирой. — Поход в Хогсмид на этой неделе отменяется, — предвкушая взрыв негодования, декан поднимает руки. — Это сделано ради вашей же безопасности. Аврорат уведомил нас, что в его окрестностях был замечен опасный преступник. Убедительная просьба не пытаться проникнуть в Хогсмид незаконными путями, — На этих словах она выразительно смотрит в сторону покрасневшего Стайлза. — Это может обернуться большими неприятностями, и я говорю сейчас не столько о потере баллов, сколько о вас самих. — Кто этот преступник? — спрашивает Стайлз, в то время пока остальные пытаются переварить свалившиеся на них новости. - Кто он? — Не он, — качает головой Макгонагалл. – Она. Это Пустынная Волчица. У Малии что-то обрывается внутри, и она неверяще поднимает глаза на гриффиндорского декана. Гриффиндорская гостиная тут же взрывается гулом растревоженных школьников. Малия ловит взгляд Макгонагалл, когда та незаметно для других кивает ей на портрет. Она поднимается с места, сопровождаемая взглядами обеспокоенных друзей, и выходит в коридор. — Мисс Тейт, — Глаза Макгонагалл смотрят на нее с почти незаметным сочувствием. — Я думаю, мне не следует напоминать о том, что именно вам нужно быть осторожнее всех. Малия чувствует першение в горле, поэтому только молча кивает. — Вот и хорошо, — Макгонагалл выглядит удовлетворенной ее ответом и кивком отправляет ее в гостиную. — Тогда вы свободны. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, профессор, — Малия скрывается за портретом под ее бдительным взглядом. Она сползает по стене, как только портрет возвращается на место, и не слышит обеспокоенного голоса Стайлза. Только не это, думает она, Мерлин, только не это.***
Хогвартс гудит, словно растревоженный улей. Весть о нахождении поблизости одной из самых опасных преступниц этого столетия не внушает ничего кроме страха под кончиками ногтей. Студенты прячут нервозность за чересчур громкими разговорами, веселыми — на грани жестокости, — шутками и делают вид полной довольности жизнью. Осень выплевывает сентябрьские дожди на территорию Хогвартса с какой-то особой брезгливостью. Грязь комкает себя в нелицеприятные комки и застывает на подошвах школьников, на радость Филчу. Небо хмурится, оседает ниже — того и гляди, обрушится на землю, и кутается в серо-фиолетовые грозовые тучи. Уши Стайлза выпускают клубы дыма — побочный эффект от принятия бодроперцового зелья, которым пичкает мадам Помфри всех студентов, отловленных в коридорах по сопельно-бледному признаку. Он кутается в мантию — его все еще немного потряхивает после избавления от высокой температуры, и стучит зубами о бокал с горячим шоколадом. Скотт воркует о чем-то с ослепительно улыбающейся Эллисон, и в упор не замечает тоскливого взгляда Киры, который она то поднимает, то опускает на пустующую тарелку. Малия думает, что на месте Киры давно бы уже зарезервировала МакКола в личное пользование и не допустила бы творившегося пиздеца. Малия ловит трагичный взгляд Стайлза, направленный на слизеринский стол, и понимает, что везде — свой пиздец. Она замирает, когда ее взгляд натыкается на него — сидящего за столом с таким видом, словно он пытается взглядом прожечь в ней дыру. Малия ежится и отводит взгляд — эта ненависть ей привычна, эта ненависть ей обычна, обыденна, исчерпывающе проста. Тео Рэкен в последние дни на редкость зол и раздражителен. Малия старается держаться от него подальше, и ее примеру следуют три четверти Хогвартса, исключая слизеринцев, которых он никогда не заденет специально. Близится день восьмой годовщины смерти его сестры — Кристи, и чем ближе этот день, тем страшнее Малии встречаться с ним взглядом. Что-то внутри напрягается и скручивается в комок каждый раз, когда она думает о том, что, возможно, он считает и ее к этому как-то причастной — совершенно определенно считает, заявляет Стайлз, — по самой простой причине. Кровная связь — это вам не шутки. Кровная месть — это вам не сказки. Малия лишь надеется, что Тео не осмелится ни на что под бдительным надзором преподавателей. Как же она ошибается.***
Он ненавидит ее, а она собирает себя по кусочкам и молится, чтобы хоть один из них загорелся такой же жгучей ненавистью, которую она наблюдает в его взгляде. Тогда бы она могла вогнать этот осколок ему в горло и увидеть, как он задохнется собственным ядом, хрипя и рассыпаясь на крупицы. Не все же ей одной биться о плитку, кусочками стекла, у его ног. У него нашивка змеи на груди, покрытой черной школьной мантией. Изогнутые в усмешке губы и абсолютно мертвые глаза. Не живые, пустые, блеклые. От него пахнет дорогим одеколоном, фиолетовыми сумерками и ядами. Тео Рэкен являет собой образец загадочности, с некоторым налетом ублюдочности. Мудачества, как любит думать Малия, полного и безостаточного. Он для Малии — гребанная трансфигурация, в которой ей никогда не дано разобраться. Размахивай палочкой, матерись сквозь зубы, поминая грубым словом Мерлина, пытайся следовать общепринятым формулам… Все равно это разобьется вдребезги, либо о пол, либо о деланно прозрачное стекло его взгляда. Тео пуст внутри, как картонная коробка. Морская раковина. От него несет морем, солью и кровавыми подтеками на призрачных ребрах. Его голос низкий и бархатный, словом приятен настолько, насколько неприятен сам Тео, с его жестокими насмешками, извечной кривой ухмылкой и глыбой льда вместо сердца. У него вместо человеческих внутренностей — однородная масса, вместо костей — железные прутья решеток. Малия сидит за его спиной на Зельях и ломает перо, чересчур сильно надавив на его кончик. Изо рта Тео волнами льется ядовитая желчь по отношению ко всем представителям отбросов волшебного сообщества, а особенно — оборотням. Тео клянется, что если когда-нибудь встретит хотя бы одного из них, то пустит кишки особо мерзким и болезненным заклинанием. Малия впивается в деревянную скамью пальцами так, что та издает угрожающий треск.***
Когда чья-то рука с силой стискивает ее предплечье, а другая зажимает распахнувшийся рот, Малия пытается пнуть обидчика или укусить за руку, но максимум к чему это приводит, так это к тому, что ее уши закладывает от мощного удара в ребра. Она сгибается от боли пополам, когда ее тащат по коридорам на восьмой этаж, словно тряпичную куклу. И когда ее вбрасывают — по другому не скажешь, — в Выручай-комнату, которая выглядит сейчас, словно пыточная, Малия может только скалить зубы с пола, не предпринимая даже попытки подняться на ноги. — Ох, ну зачем вы так с ней? — вопрошает притворно расстроенный голос, которому Малия не верит ни черта. — Я же просил быть повежливее с моей гостьей. — Она кусалась, — оправдывается незнакомец, стоящий позади нее. На самом деле Малия практически знает, что этот голос она слышит каждую трансфигурацию где-то слева от себя. — И расцарапала мне шею. Тео Рэкен выходит из тени. — Значит, животные повадки? — задумчиво произносит он. После чего бросает своему сообщнику: — Оставь нас. Дверь скрипит. Тео присаживается на корточки, ласково проводит по ее спутавшимся волосам, а затем неожиданно дергает за них так, что у Малии из глаз от боли брызжут слезы. Он смотрит на нее, как на невиданный ранее экспонат. — Дочь Пустынной волчицы, — говорит он, и в глазах его что-то начинает сгущаться. Малии кажется, что змея на его нашивке издает угрожающее шипение. — Много ли тебе передалось от твоей шлюхи-мамаши? Она молчит, потому что впервые ей страшно от взгляда обычного парня. Парня, у которого в глазах полыхает мертвое море, усеянное трупами мертвых рыб. — Мы проверим это своими силами, — решает Тео, не сводя с нее глаз. — Молись, чтобы в тебе не оказалось волка, девочка. Впрочем, — добавляет он. — тебе не повезет в обоих случаях, особенно если я узнаю, что зря потратил на тебя свое время.***
Малия стискивает зубы до противного хруста, пытаясь обуздать боль, рвущую каждую клеточку ее тела изнутри. Нервы напряжены до предела, каждое сухожилие выкручивается вокруг своей оси, каждая мышца трещит по швам. Она чувствует, как в глазах лопаются капилляры. Нужно бороться. Всегда нужно продолжать бороться, потому как если ты опустишь руки — получишь смерть. А смерти Малия боится, ее Малия видеть не хочет. Но из горла вырывается только жалкий скулеж, а из драного желудка — волна кислой рвоты. Малия кашляет, чуть не захлебываясь ею, пачкая щеку, которой вжималась в поверхность холодного пола. Шаги над ней звучат громче, чем есть на самом деле. Поступь Тео почти неслышна, но сейчас Малия различает даже шорохи по ту сторону двери Выручай-комнаты. — Ничего? — тянет не то удовлетворительно, не то удивленно бархатный голос над ней. — Нет желания разодрать мое горло клыками, Малия? Малия думает, что разодрала бы его горло своими зубами, если бы захотела признать в себе эту сущность. Но она не такая. Она не похожа на свою мать. Это проклятие не передалось ей. Она человек, человек, человек! — Круцио! — Подбрасывает, но тут же роняет Малию на пол ее личный инквизитор. Она человек, человек, человек…