Немного о пользе суеверий.

То лето поначалу ничем не отличалось ото всех остальных. Может, только чуть менее солнечное и более прохладное. А так, все как всегда: та же обстановка, то же настроение, те же модели поведения. Мама все так же старалась казаться бодрой и веселой. Я понимал, что за излучаемым ею показным оптимизмом скрывается с каждым годом ухудшающееся здоровье, но подыгрывал этому маленькому спектаклю. Отец целыми днями пропадал на работе, к чему я давно уже привык. Время, которое он проводил с семьей, всегда было обратно пропорционально занимаемой им должности. А по карьерной лестнице он поднимался довольно стремительно. Все-таки верность намеченному курсу и целеустремленность — это семейные черты, как бы мы оба от этого не отпирались, стараясь не замечать нашей похожести. Но речь сейчас не об этом. Речь о лете, навсегда изменившем мою жизнь. По традиции, сложившейся с первого курса школы, значительную часть времени на каникулах я посвящал изучению учебного материала на следующий семестр. От этого занятия меня отвлекла сова, которая бесцеремонно ворвалась в комнату, бросила к моим ногам конверт, и уселась напротив. Большая, грациозная, статная — насколько это возможно для неясыти, конечно, — птица в упор смотрела на меня, ожидая реакции. Я же в немом изумлении смотрел на нее. Нет, с совой все было нормально: два крыла, две лапы, одна голова, перья и определенный запас терпения, отточенный, видимо, на таких же не привыкших получать корреспонденцию тугодумах. Кроме мамы мне никто никогда не писал. Отпрыск министерского работника по определению не может пользоваться большой популярностью среди однокурсников-аристократов. Впрочем, меня наши сдержанно-дистанцированные отношения вполне устраивали. Близких знакомцев за пределами школы у меня тоже не было. А тут письмо. Странно. Наконец выйдя из ступора, под пристальным и — готов поклясться — насмешливым взглядом птицы я поднял конверт. Переполняемая, надо полагать, чувством выполненного долга сова одобрительно ухнула и, не став дожидаться дальнейшего развития событий, покинула комнату. Прочитав письмо, я впал в еще больший ступор. Обычно подобная реакция мне не свойственна, но письма от соучеников, с которыми едва ли перебросился пятью предложениями, тоже приходят не часто. В моем случае — впервые. Еще раз пробежав взглядом по безупречно-аккуратным строчкам послания, я окончательно убедился, что правильно понял его смысл. А заключался он в следующем: Регулус Арктурус Блэк был бы очень рад, согласись я провести вечер субботы в скромном родовом гнезде его семейства. Вместе с его достопочтенными родственниками и несколькими не менее значимыми представителями общества. Я машинально подметил, что по сути причислен к этим самым представителям, а также то, что приглашение распространяется только на меня, обходя стороной моих собственных родителей. После чего попытался в подробностях припомнить моменты нашего с Блэком соприкосновения в надежде понять, чем обязан подобному вниманию. Ничего, кроме последней игры с Когтевраном, на ум не приходило. Отборочные испытания в сборную факультета по квиддичу я провалил еще на четвертом курсе. Но Теннант сломал руку, и мне выпал шанс выступить охотником на финальном матче года. Конечно, я согласился. Хоть кубок и достался гриффиндорцам, ту игру мы выиграли. И Регулус, бывший в сборной ловцом, посоветовал мне на будущий год снова попробовать попасть в команду. Кажется, мы обменялись еще парой каких-то незначительных фраз, но все же этого маловато для приглашения на званый ужин. Я был заинтригован. Опять же, возможность познакомиться с сильными мира сего. С теми, кто в отличие от узколобых министерских чиновников, на самом деле влияет на происходящие в стране события. С теми, кто в будущем мог бы оказать содействие молодому, перспективному и амбициозному магу. На протекцию отца, для которого просто порадоваться моим успехам в учебе, и то было в тягость, рассчитывать не приходилось. Упускать такой шанс было по меньшей мере глупо. Последним же аргументом в пользу положительного ответа на приглашение стала представленная реакция отца, когда тот узнает — постфактум, естественно, — где я был. Мистер Я-лучше-знаю-как-надо-жить-поэтому-не-делай-этого-не-ходи-туда-не-думай-так частенько нелестно отзывался о семействе Блэков, называя их «напыщенными снобами» и «помешанными на чистокровности фанатиками». Ох, как же он разозлится! Наверное, даже оторвется от газеты, когда будет меня отчитывать. Это ведь не Выше ожидаемого по Истории магии и не опрокинутый за ужином графин сока. Это — показательное выступление, демонстративная акция протеста, бунт. Мол, плевать я хотел, папочка, на твое мнение. Если уж это не заставит его обратить на меня должное внимание, то я не знаю… Впрочем, я опять отвлекаюсь. Не буду тратить драгоценные силы на подробное описание приготовлений к тому вечеру. Тем более что их, как таковых, почти и не было: с трудом отыскал приличествовавшую моменту мантию, не раз помянув отца с его «Практичность выше показного лоска», запудрил мозги Винки — существу довольно глупому, но доброму — чтобы та скрывала мое отсутствие как можно дольше, и благополучно отбыл навстречу новому этапу своей жизни. *** В антиквариате я никогда не разбирался, да и тяги к роскоши в себе не замечал, предпочитая ей всю ту же пресловутую практичность. Поэтому семейное гнездо Блэков не произвело на меня ровным счетом никакого впечатления. Чего не скажешь о его обитателях и гостях. Все-таки умеют люди достойно себя преподать! Блэки, Малфои, Лестрейнджи, Нотты… Почти у каждого из них мое имя вызвало заинтересованность, но в то же время ни один не спросил об отце. Нужно ли уточнять, что мне это безмерно понравилось? Как и то, что я не увидел даже тени намека на мою здесь неуместность. Напротив, к концу вечера я был втянут в очень интересную беседу, касающуюся маглов, грязнокровок и отношения к ним в современном обществе, после которой и вовсе оказался если не в самом центре всеобщего внимания, то где-то очень близко от него. Отец всегда был толерантен в этом вопросе. А я привык поддакивать однокурсникам, высказывавшим грязнокровкам пренебрежение, чтобы совсем уж не выпадать из коллектива. Если честно, тогда меня эта тема абсолютно не волновала. Но дабы не обижать присутствующих, заинтересовавшихся мнением шестнадцатилетнего мальчишки, я произнес пламенную речь в поддержку общего мнения. Звучала она довольно правдоподобно и убедительно. Кажется, к ее концу я и сам уверился в правильности идей о превосходстве чистокровных магов. В любом случае заработал сдержанно-одобрительные кивки со стороны хозяев и большей части гостей. В общем и целом вечер прошел на ура. Я почувствовал себя настолько «в своей тарелке», что даже перестал задумываться над тем, почему меня сюда позвали. Уже много позже я все же поинтересовался у Регулуса причинами и долго смеялся, узнав их. Кто-то из приглашенных не смог прийти, и за столом оказывалось тринадцать человек. А миссис Блэк на удивление суеверна. Как там? Что-то вроде: первый, кто поднимется из-за стола, за которым сидят тринадцать, должен умереть в течение года. А так как правила этикета никто не отменял, у одного из четы Блэков были самые высокие шансы оказаться этим «счастливчиком». Кто бы мог подумать, что такая волевая, крепко стоящая на ногах и во всех — или все же почти всех — отношениях благоразумная леди верит в подобную чушь! Но факт остается фактом. Нужно было срочно кого-то найти. Как назло все потенциальные кандидаты на роль избавителя хозяев от скоропостижной кончины были заняты спасением кого-то другого. И тогда младшенький Блэк вспомнил о промелькнувшем у него после памятного матча с Когтевраном мимолетном желании познакомиться со мной поближе. Рассказав о моих успехах в поддакивании сокурсникам на тему чистоты крови — такие вещи на Слизерине узнаются заочно — он убедил родителей послать мне сову с приглашением. Регулусу бы здорово влетело, испорти я тот вечер неподобающим поведением. Но повторюсь: все прошло на ура. Вот так порой секундные желания одних и глупые ничем не обоснованные страхи других могут в корне изменить жизнь третьих. Но я снова отвлекаюсь. Домой я вернулся неприлично поздно. Но все же раньше, чем отец, задержавшийся на работе по очередному неотложному делу. Винки на удивление хорошо справилась с поставленной задачей: мама пребывала в уверенности, что весь вечер я штудировал ненавистную Историю магии. Причем настолько увлекся, что даже на ужин спуститься отказался, ограничившись легкой закуской, которую принесла домовиха. Вот так. Случись что со мной, никто и не заметит. Разве что Винки. Впрочем, в тот момент меня такое положение вещей уже устраивало. Планы поменялись. На следующей неделе меня ждали у Малфоев. И родителям вовсе не обязательно было знать о моем сегодняшнем уходе, чтобы не дай Мерлин помешать предстоящему. Так и прошло то лето. Я периодически исчезал из дома, продолжая вращаться в кругах высшего общества, где меня, к слову сказать, вполне неплохо принимали. Постепенно я начал по-настоящему проникаться атмосферой и мнениями, там царившими. Больше не было необходимости притворяться, что мне близка идея господства чистокровных магов — я в действительности мечтал об этом. Мечтал о другом, новом мире. Мире для избранных. К их числу я, конечно же, причислял и себя. А вот толерантным ко всякому отребью предателям крови, вроде моего отца, там бы места не нашлось. Или нашлось, но только благодаря моей протекции, которой он бы очень долго добивался… **** Отложив очередной лист, Бартемиус Крауч тяжело вздохнул. Почему он не нашел этих записей раньше, до того, как случился весь этот кошмар на Чемпионате? Несомненно, это дело рук Винки. Глупая эльфийка скрывала, что мальчишка научился сопротивляться заклинанию Империус. Хорошо, что он освободил ее. «Но все же нельзя не отметить, что способ поддерживать ясность ума весьма оригинален. Его бы находчивость — да в нужное русло!» — подумал глава Отдела международного магического сотрудничества и потянулся за следующим листом, исписанным мелким убористым почерком сына. Однако, ознакомиться с его содержанием мужчине было не суждено. Этому помешал слишком поздний и — как станет известно через пару минут — судьбоносный звонок в дверь. Но это уже совсем другая история. И однажды Барти Крауч-младший опишет и ее в своем импровизированном дневнике, вести который вошло у него в привычку. Если успеет.