"Горькая правда"

Новое платье было прелестным. Анна потрогала белые ленты на корсаже, и улыбнулась. Да, несомненно, она выглядит превосходно. Правда, платье было несколько коротко, и юная барышня с сожалением посмотрела на тонкие щиколотки, выглядывающие из-под пены кружев, но что делать, если пока она может носить только такие платья? Представив на секунду Лизоньку Долгорукую, которая была сверстницей, но уже носила длинные платья, Анна вздохнула, но долго печалиться не стала и, снова взглянув на свое отражение, еще раз улыбнулась. Все-таки сегодня отличный день, они едут в гости — у Марии Алексеевны именины. Повернувшись у зеркала, она взглянула на свои распущенные волосы и белый атласный бант, который завязала утром Матрена, и не найдя изъянов в своем отражении, выбежала из комнаты. Во дворе дядюшки не оказалось, зато, она снова натолкнулась на Владимира, который, подняв голову от рассматриваемой упряжи, окатил ее таким взглядом, что у нее сразу учащенно забилось сердечко. Повернувшись, и не говоря ни слова, скрылась в доме. Почему он все время пытается обидеть ее? Разве у него есть право так к ней относиться? Аня покачала головкой — глупости! не будет она думать о нем. Не будет. Потому что он надменный и холодный, а она… она всего лишь воспитанница его отца. Ни в гостиной, ни в столовой дядюшки не было и, решив поискать его в библиотеке, направилась туда. Девочка уже положила руку на дверь, когда услышала голос их нового управляющего Карла Модестовича: — Иван Иванович, но ведь здесь точно указано — двести тридцать шесть душ… В селе все на месте, стало быть не хватает в деревне… Или помер кто? — Упаси Бог! — послышался голос барона, — Карл Модестович, я прошу вас, оставьте эти поиски… Все верно по документам, и никто не пропал. Все верно. — Но как же? … Как же так можно-с? Если написано, «в Липово — сто восемьдесят три», так оно и есть сто восемьдесят три, я проверял, все на месте, точно-с… А тут? Может кто сбег? Так указать надо, а ежели кого отпустили, так запишем, — новый управляющий только недавно приехавший, проводил перепись всего хозяйского имущества. — Карл Модестович, еще раз прошу… Оставьте это дело. И в селе и в деревне, все на месте. Кого отпустил — там записано, это здесь в поместье не хватает, — барон все еще пытался унять ретивость Шулера. — Как здесь? — переполошился управляющий, — Как же здесь-то? — Карл Модестович… Я скажу вам, но впредь, прошу не касаться этого разговора, — Корф тяжело вздохнув, решил сдаться, — Анна, моя воспитанница… Она крепостная. — Как Анна? — ахнул Шулер, выпучив глаза от удивления. Тринадцатилетняя девочка производила самое приятное впечатление: красива, как куколка, тиха, как ангел, к тому же и воспитание получала самое, что ни на есть отменное — мадам Лероа отлично знала свое дело. — Так, Анна… — Иван Иванович вздохнул, сердясь на себя и Карла Модестовича. Он давно уже забыл о положении Анны в своем доме, а управляющий снова напомнил. — Никто не знает, поэтому впредь я прошу больше этот вопрос не обсуждать. Она моя воспитанница и вы должны помнить это, — сказал барон и зашуршал бумагами. Уши словно заложило. Рука никак не могла оторваться от двери, на которой все еще лежала, а ноги, налились такой тяжестью, что с места не сдвинешься. Анна рассматривала узор на полу, и все не могла до конца поверить в услышанное. Это было ужасно. Нет, это было концом. Ее концом. Оказывается, она никогда не станет достойной любви Иван Ивановича, она никогда не станет вообще достойной… — Боже… — вдруг ужаснула пришедшая мысль, — Что скажет Владимир? Он и так-то ее не жалует, а теперь? Как теперь жить? Как смотреть в глаза Андрею? Как дружить с Лизонькой? Как?! … — Я сейчас распоряжусь… — послышалось из–за двери, и к девочке снова вернулись силы. Она опрометью бросилась в прихожую, а оттуда во двор, в сад, и дальше, дальше, дальше… Как можно дальше от этого дома, от этой жизни, от правды. Бросившись на траву, в самом дальнем уголке сада, она заплакала так, как не плакала никогда — громко, навзрыд, безутешно. Зачем, зачем дядюшка не сказал ей? Почему молчит? Зачем взял в дом? Почему воспитывает? Анна закрыла глаза и на секунду ей представилась просторная светелка, и румяная женщина с темными волосами. Она брала девочку на руки и что-то говорила, и было нестрашно, было хорошо… Потом появлялся какой-то мужчина, который громко говорил басом и подкидывал ее вверх, у Ани захватывало дух и она визжала от восторга. Анна привыкла думать, что странные видения, которые изредка видела во снах, не что иное, как ее фантазии, что ночью, во сне она просто снова придумала себе то, чего никогда не было. А теперь оказывается, что это было. Было. Было… Это и были ее мама и папа, и она их забыла. Зачем же дядюшка так и не сказал ей? Лежа в траве, она не услышала шагов. — Анна! — громко звал ее Владимир, — Анна, сколько можно ждать? Мы давно ехать должны… — он был недоволен, он сердился, и ему не нравилось, что эта девчонка опять опаздывает. Девочка притихла, сжавшись в комочек — может, повезет, и он ее не увидит? Он уйдет, и она сможет успокоиться, она перестанет плакать и вытрет слезы. — Анна! Господи! — он все-таки заметил ее, – Аня, что случилось? Ты почему плачешь? — Владимир с разбега опустился рядом на землю и попытался поднять, — Кто тебя обидел? Кто тебя обидел!!! — моментально выходя из себя, почти прорычал Владимир, холодея от мысли, что кто-то намеренно причинил ей вред. — Никто-о-о… — простонала Аня, все еще цепляясь за траву. — Посмотри на меня… Слышишь? Посмотри на меня, — юноша, наконец, оторвал ее от земли и повернул к себе заплаканное личико, – Ну? Что произошло? Говори, — почти приказал он, умирая от жалости к распухшему мокрому носику. — Не могу… — беззвучно выдохнула девочка. — Почему? — … — Почему?! — встряхнул он слабые плечи. — Потому что я крепостная! — безысходно крикнула она и снова уткнулась личиком в свои ладошки, заходясь в рыданиях. — Что? … — растерянно спросил он. Она плакала тихо, почти не слышно, только вздрагивали белые кружевные крылышки на ее худенькой спинке. — Откуда ты знаешь? — уже тихо спросил Владимир, глядя, как она потихоньку успокаивается, — Этого не может быть… Кто налгал тебе? — снова начиная сердиться, спросил юноша. — Никто мне не лгал. Иван Иванович сказал это нашему управляющему, — девочка старательно размазывала слезы, — Он не знал, что я слышала… Что мне теперь дел-ааать? … — снова всхлипнув, простонала Анна. — Перестань, — Владимир не мог совладать с голосом, — Слышишь, перестань, пожалуйста… и не плачь, — проговорил он, вытирая своим платком мокрые дорожки на щеках девочки. — Вы теперь не сможете никогда стать моим братом… — обреченно вздохнула она, вспоминая, как мечтала когда-то о сильном и красивом старшем брате. — Я никогда не был… Я никогда не буду твоим братом, — моментально рассердившись на нее, Владимир поднялся с земли, — Перестань говорить глупости, и давай, вставай уже… — подал ей руку. — Я знаю… — эхом на его слова, откликнулась Анна. Они постояли, привыкая к острой, как лезвие, правде. Анна отряхивала свои многочисленные рюши, а Владимир смотрел в сторону и пытался не сердиться, заложив руки за спину, он хмуро размышлял. — Зато ты теперь принадлежишь нам, и никуда не убежишь, — вдруг совершенно некстати сказал Владимир, глядя на верхушки цветущих яблонь. — Убегу, — упрямо ответила Анна, все еще сосредоточенно отряхивая свое платьице, — Обязательно убегу… только у дядюшки разрешения спрошу, и убегу. — Не выйдет. Я найду тебя даже на краю земли, — отчего-то приходя в отличное расположения духа, весело ответил Владимир.