Огоньки

Часы побили десять, и Райнхард отложил ручку и бумаги. Можно было поработать ещё, но он обещал врачу два дня назад, что не будет изматывать себя. Странно, но кайзер с трудом смог вспомнить, когда в последний раз встречал Новый год в месте, которое можно было бы назвать домом. Кадетский корпус, Академия, космические крепости, гарнизоны на забытых и богами, и людьми планетах, выполняющие секретные задания крейсера, спешно арендованные втридорога апартаменты в отелях… Он даже почувствовал какое-то странное спокойствие, когда ему объявили, что из-за опасности осложнений после операции его задержат в клинике до середины января. Но улучшения были настолько явные и устойчивые, что консилиум принял решение отпустить венценосного пациента накануне новогодних каникул. В специально выкупленном Министерством Двора особняке его ждали искренняя улыбка и забота Хильды, приготовленные сестрой любимые лакомства, звонкий голосок сына. Здесь, как и повсюду, готовились к торжествам, и Райнхард сам не ожидал, что ему будет так уютно и тепло среди этой веселой и немного бестолковой предпраздничной суеты. На завтра назначен большой прием, завтра надо быть бодрым и веселым, поэтому он не станет засиживаться за работой сегодня. Тем более, что императрица и кронпринцесса, утомленные тревогами и хлопотами последних недель, тоже собирались лечь спать пораньше. Свет в доме почти везде уже погашен, но из гостиной льется яркое сияние. Через открытые двери видно, что рядом с нарядной ёлкой, прямо на полу, сидит принц Александр-Зигфрид. – Он просил посмотреть на огоньки, – чуть смущенно улыбается стоящая в дверях молоденькая няня. Райнхард движением руки отпускает девушку: – Спасибо, Магда, спокойной ночи, отдыхайте, не беспокойтесь, я сам его уложу. Райнхард осторожно входит в гостиную, садится рядом с сыном, треплет его золотистые волосы: – Что-то случилось, сынок? Алек с минуту мнется, а потом выпаливает: – Папа, ты не умрешь? У Райнхарда на мгновение холодеет сердце от этого вопроса, на который невозможно дать правильный ответ, но малыш поправляется: – То есть - сейчас не умрешь? – Сейчас – нет. Я буду жить долго-долго. С мамой. С тобой. С тетей Аннерозе. Нам будет весело, и мы все будем счастливы… Алек забирается к отцу на колени, порывисто вцепляется в его рубашку. Райнхард, крепко обняв сына, тихонько укачивает его, приговаривая: – Все хорошо, все будет хорошо… – Кирхайс! Кирхайс! Кровь на руках, на белом плаще, на огненных волосах… – Райнхард… Завоюй галактику… – Кирхайс! Держись! Борись! Врач уже идет! Холодеющая рука хватает Райнхарда за запястье. – Райнхард! Поклянись… – Клянусь! В чем угодно, Кирхайс! – Поклянись… Поклянись, что будешь счастливым! – Клянусь… Клянусь! Кирхайс! Кирхайс! КИРХАЙС! Огоньки на высокой ёлке то разгораются, то таинственно затухают. Сегодня маленький принц принял самое деятельное участие в её украшении – крутился у всех под ногами, передавал игрушки, сам развесил на нижних ветках несколько шариков, рассаживал на коврике зверушек в шапочках, помогал распутывать гирлянду. Райнхард осторожно, стараясь не разбудить задремавшего Алека, поднимается и относит сына в детскую. Малыш улыбается во сне, когда папа укрывает его одеялом. Вернувшись в свой кабинет, Райнхард обращается к висящему на стене портрету юноши с огненно-рыжими волосами в старой адмиральской форме. – Ты, наверное, доволен мной, Кирхайс. Я сделал все, как ты просил, и… Спасибо тебе. У Кирхайса теплый взгляд и светлая улыбка. И Райнхард чувствует, что он сам тоже вовсе не против того, чтобы посмотреть немного на огоньки.