***
В самом разгаре было жаркое лето, наполненное криками чаек и яркими солнечными бликами. Июль подходил к концу — самое время для отдыха и веселья. Но в маленьком провинциальном городке, примостившемся у самой кромки моря, развлечений было не так уж много. Особенно для молодёжи. Местная детвора целыми днями резвилась на улице и поднимала пыль с просёлочных дорог на окраинах. Детишки месили мокрый песок на побережье, стреляли в громкоголосых чаек из рогаток и получали затрещины от ворчливых тётушек-торговок на маленькой мощёной набережной. Взрослые же в этом городе были заняты тем, что зазывали каждый в свой стан немногочисленных туристов, прибывших с «материка». Центр городка занимали десятки кафе и кондитерских, пара-тройка баров с круглосуточным режимом работы, мелкие бытовые магазинчики и один захудалый, но вполне себе окупавшийся торговый центр. Большинство населения — рыбаки и их семьи — ютились в добротных деревянных домишках ближе к морю. Поселение рассыпалось по гористым склонам, и весной здесь бывали особенно живописные пейзажи. Остальным же оставалось томиться в бетонных коробках многоэтажек, занимавших центр, и серых офисных зданиях. Кёнсу жил в этом городе столько, сколько себя помнил. Будучи ещё мальчишкой, он вместе с бабушкой прогуливался по тихим улочкам, с неподдельным интересом изучая окрестности. Ему нравилось задирать голову как можно выше и рассматривать причудливые лапы деревьев, свисающие из-за чужих заборов. Иногда с веток на землю падали сочные созревшие фрукты, и мальчишка спешил их подобрать, пачкая руки в дорожной пыли. Бабушка всегда сокрушённо причитала, вытирая очередное яблоко чистым свежим платком. На её ворчание Кёнсу лишь обезоруживающе улыбался, а после торопливо выхватывал фрукт из чужих рук, тут же вгрызаясь в него зубами. Повзрослев, Кёнсу так и не смог избавиться от привычки прогуливаться по улицам родного городка. Он любил, покинув пределы школьного двора после окончания занятий, свернуть за угол и добираться до дома всеми возможными окольными путями. Однажды его занесло даже на побережье — так парень открыл для себя спрятавшийся за скалами дикий пляж, до которого ещё не добралась цивилизация. Кёнсу вынимал из кармана наушники, выкручивал рычажок громкости на полную и погружался в свой, неповторимый мир. Порой, это спасало его от нелицеприятной реальности. Кёнсу был обычным подростком. Возможно, даже слишком. Он имел пару школьных приятелей, друга-соседа и старшего брата. А ещё любимого серого кота, стопку книг под кроватью и мечту о чём-то призрачном и далёком, но несбыточном. Его родители погибли при крушении пассажирского лайнера. Кёнсу тогда было шесть лет, его брату — десять. Мальчишки остались в доме матери отца, которая воспитывала их как родных детей. Женщина всеми силами старалась обеспечить внуков всем, чтобы они не чувствовали себя обделёнными. Порой Кёнсу казалось, что они с братом этого не заслужили — не настолько хорошими детьми были. Но что может понимать пятнадцатилетний мальчишка, у которого во всю гормоны играют и сереют воротнички школьных рубашек? Понимание приходит с возрастом. Неожиданно для всех, даже для себя самого, Кёнсу не стал поступать в старшую школу. В его жизни наступила пора, когда хотелось перемен: покинуть родной дом, выпорхнуть из гнезда. Хотелось сбежать из этого захудалого городишки хоть на другой конец страны — лишь бы не видеть приевшиеся лиц одноклассников и той девчонки, которая бросила его перед самой выпускной церемонией. Следующую весну Кёнсу встречал совершенно один. Он подался в ближайший крупный город, что находился в паре станций от его дома. Парень поступил в местный колледж, желая выучиться на повара-кондитера. Учёба давалась ему на отлично. Он всегда любил учиться, а уж готовить и подавно. Но только вот отношения с людьми не сложились. За все четыре года обучения Кёнсу удалось сойтись только с одним человеком, да и тот его предал. Так и получилось, что диплом парень получал по почте, сбежав в родной город на первом же экспрессе. Дома его встретили плеск моря, крики чаек и надежда на новое, светлое будущее. А почему бы и нет?***
— Кёнсу! — разнёсся громогласный возглас над двором. — Нужна твоя помощь в гостинице! — Сейчас! — отозвался парень. Он устало вздохнул, отложил в сторону книгу и поднялся с насиженного места. Ему только десять минут назад удалось устроить себе перерыв и спрятаться с любимым романом в бабушкиной беседке. Но тётя и здесь его достала. — Приехали новые постояльцы, — пояснила женщина, когда на мощёной садовой дорожке возник её племянник. — Нужно оформить их и показать номера. — И чего их всех сюда тянет? — Кёнсу вздохнул. Он вышел из своего двора и запер литую калитку на ключ. — Мёдом что ли намазано? — Между прочим, благодаря ним у нас с тобой ещё есть средства к существованию! — завела тётя свою любимую шарманку. — Да-да, — парень закатил глаза. Семья До, членом коей являлся Кёнсу, была довольна известна в этих краях. Ещё со времён его деда они держали под своим крылом кондитерскую. На кухне трудились женщины их семьи, и в своё время к ним присоединился Кёнсу. Когда его тётя вышла во второй раз замуж, хозяйство семьи До расширилось за счёт небольшой гостиницы мистера Ли. Теперь на парня повесили ещё и её — Кёнсу должен был помогать за стойкой администратора и на кухне, а иногда и в номерах убирать. Одна радость — платили сносно. Да и график работы был куда как свободнее, чем в других местах, где ему приходилось работать. Кёнсу непрестанно повторял себе, что ему грех жаловаться. — Добрый день, — с улыбкой произнёс парень, возникая за стойкой администратора. — Хотите снять номер? — Совершенно верно, — произнёс мягкий голос, в котором так и сквозила улыбка. Перед Кёнсу предстала компания молодых людей, приехавшая в их Богом забытый городишко на отдых. Среди вещей виднелись доски для сёрфинга и даже пляжный зонтик. «Наверное, это очень весело — вот так отдыхать с друзьями» — подумал парень. Он оторвал взгляд от чужого багажа: — Сколько номеров вам нужно? — Два двухместных, пожалуйста, — и ему протянули паспорта. Торопливо вбивая в рабочий компьютер информацию о новых постояльцах, Кёнсу пытался украдкой их рассмотреть. Прямо перед ним стоял высокий парень в цветных пляжных шортах и свободной футболке. Его смуглая кожа отливала бронзой, а озорные чёрные глаза смотрели словно бы с насмешкой. От этого взгляда хотелось спрятаться, как от палящего солнца. Ещё в компании было трое: худой крашенный блондин с мягкой улыбкой, высоченный дылда со смешными рыжими кудряшками и маленький парнишка, ростом с Кёнсу, который щурился из-под длинной чёлки и улыбался. Столь разношёрстный и яркий квартет в их краях появился впервые. Обычно к ним приезжали уставшие от учёбы школьники и студенты из пыльных мегаполисов. Все как один они были с серыми лицами, бледной кожей и коробкой пива наперевес. Частенько в компанию входили девушки не очень приличной наружности, цель присутствия которых всем была ясна. По новым постояльцам было видно, что отдых для них не в новинку, а девушек поблизости не наблюдалось. Двое из них откровенно дурачились, щипая друг друга за бока, и их весёлый смех разносился по маленькому помещению холла. — С вас ***** вон, — наконец подал голос Кёнсу. Он вернул паспорта их хозяевам. — У нас можно расплатиться картой. Когда все формальности с оплатой были улажены, парень снял с крючка два ключа от соседних друг с другом номеров. — Я покажу вам ваши комнаты, — начал было Кёнсу. Неожиданно ключи оказались выхвачены у него из рук рыжим гигантом. – Спасибо, мы сами, — весело произнёс парень, подмигивая застывшему за стойкой администратору. Пока тот удивлённо хлопал глазами, трое из гостей похватали свои вещи и скрылись за поворотом коридора. — Как тебя зовут? — вдруг подал голос последний из этой компании. — Что? — удивлённо спросил Кёнсу. — Зовут тебя как, спрашиваю? — повторил парень, подхватывая с пола свою сумку. Только сейчас До заметил, что на шее у него висел большой фотоаппарат, а над макушкой возвышались солнцезащитные очки. — У тебя нет бейджика. — До Кёнсу, — на автомате ответил тот, а потом опомнился. – Эй! Почему ты обращаешься ко мне на «ты»? — Наверное, потому что ты похож на ученика старшей школы, — пояснил собеседник, растягивая губы в наглой ухмылке. — Будь уважительнее! — не выдержал такого нахальства Кёнсу. — Между прочим, я старше тебя! — Кёнсу-хён, значит? — улыбка младшего стала ещё шире, а глаза превратились в две щёлочки. — Подсмотрел мою дату рождения? — Да больно надо было! Я просто заполнял форму! — Тогда моё имя ты точно уже знаешь, — парень отстранился от стойки администратора. — Что ж, до встречи, хён, — и он удалился. — Придурок какой-то, — раздражённо выпалил Кёнсу, когда младший скрылся за поворотом. Он поспешил закрыть окошко с базой данных, старательно подавляя расцветающую на губах улыбку. С ним ещё никогда никто не знакомился, пусть даже так нагло. Это давало этому странному Ким Чонину маленький шанс подружиться.***
С момента прибытия новых постояльцев прошло уже несколько дней. За это время Кёнсу совершенно незаметно для себя успел с ними познакомиться. Перебрасываясь приветствиями и незначительными фразами с гостями, ему удалось узнать, что высокого рыжего парня зовут Чанёль. А того маленького, что постоянно виснул на нём — Бэкхён. Эти двое — довольно шумная парочка, которая любила громко смеяться и дурачиться. Иногда к играм парней присоединялся тот самый Чонин, и становилось в два раза шумнее. Четвертый же член их компании, Сехун, только лишь поглядывал издалека. Он мало разговаривал, предпочитая больше слушать, и снисходительно улыбался, наблюдая за проделками своих друзей. Кёнсу пересекался с ними в коридоре, или же во внутреннем дворе гостиницы, непременно получая в свою сторону дружелюбные улыбки. Это казалось парню чем-то удивительным, но, несомненно, безумно приятным. Он наблюдал за друзьями из окна кухни, когда они спускались по гористой тропинке к морю, прихватив с собой цветные доски. Это отвлекало от работы, но Кёнсу нравилось. Он с интересом замечал, как непозволительно близко Чонин наклонялся к Сехуну, что-то ему рассказывая. Как их руки порой соприкасались, когда парни шли рядом. Кёнсу видел, какие они украдкой бросали взгляды друг на друга и какими обменивались улыбками. Однажды вечером, снимая с верёвки сухое бельё во дворе, он увидел, как Чонин целовал Сехуна. Парни стояли по ту сторону забора на неосвещённой стороне улицы. Тонкие бледные пальцы блондина зарылись в чужие розоватые локоны, а Чонин обвил его талию руками и прижался губами к чужим губам. Кёнсу так и застыл, с корзиной белья в руках и стучащим в висках сердцем. Эта картина смутила его до стыдливо алеющих кончиков ушей. Но между тем, в груди при виде их довольных улыбок поселилось чувство угнетённости. Не то, чтобы Кёнсу был гомофобом — совсем даже наоборот. Просто парни выглядели слишком счастливыми, и возможно, он всего лишь навсего завидовал.***
Холодная вода тихо журчала и сбегала тонкими струйками по рукам до локтей. Кёнсу стоял около уличного умывальника и мыл овощи, старательно оттирая пыль от сочных шкурок. На дворе хоть и было утро, но воздух уже успел прогреться почти до тридцати градусов. По виску сбежала капелька пота, и парень небрежно смахнул её мокрыми руками. От этого его чёлка намокла и прилипла ко лбу. — Привет, — с улыбкой произнёс Чонин. Он неожиданно возник рядом с ним. Кёнсу казалось, что этот парень всегда улыбался. Как только щёки у него не сводило? — Привет, — ответил старший. Он оторвал глаза от помидоров и встретился с собеседником взглядом. На дне зрачков плясали смешинки: парню это показалось до одури милым. — Как спалось? — Ужасно, — состроил недовольное лицо младший. — Кондиционер не работает, а открытое окно не помогает — жара смертельная, хоть вешайся. — В этом вся прелесть юга, — усмехнулся Кёнсу. Он закрутил кран и сложил овощи в большую чашку. Его взгляд ни на секунду не отрывался от Чонина — тот выкрутил вентиль соседнего крана на полную и принялся смывать песок с рук и обнажённой груди. Только сейчас старший заметил, что на парне были надеты только до неприличия узкие плавки да сланцы. Эластичная ткань плавно повторяла каждый изгиб стройного тела, и Кёнсу отчего-то бросило в жар. Он отчаянно тряхнул головой, желая прогнать непотребные мысли, но не смог перестать смотреть. — Почему ты в песке? — Эти идиоты закопали меня, — рассмеялся в ответ Чонин. Он обдал брызгами холодной воды грудь и смыл песочные разводы с шеи. Кончики волос намокли, а кожа заблестела на солнце; она казалась совсем шоколадной. – Хён, помоги мне со спиной, а? Не могу достать. — Почему бы тебе просто не принять душ? — недовольно заворчал Кёнсу и опустил на землю чашку с овощами. Несмотря на своё недовольство, он послушно подошёл к развернувшемуся спиной младшему. Кожа парня была безумно горячая и мягкая, а крупицы песка сами собой осыпались вниз. — Маленькие дети, ей-богу. — Это всё они! — пытался оправдаться Чонин. — Даю тысячу вон, что у меня теперь песок даже в трусах. От его реплики старший чуть не подавился воздухом, так не вовремя представив содержимое чужих трусов. Не хотелось признаваться даже себе, но он был бы не против помочь младшему и с этим. — Готово, — сказал Кёнсу. Он отряхнул руки о шорты и поднял с земли чашу. — Но советую сходить в душ, чтобы сильно не раздражать кожу… — Спасибо, хён! Чонин развернулся к нему лицом, сияя своей фирменной улыбкой. Старший так и застыл, любуясь ею; даже позабыл о том, что ему пора идти. — Чем ты занимаешься сегодня вечером? Вопрос прозвучал неожиданно. Кёнсу встрепенулся и сорвался с места, а младший двинулся за ним следом. — Ничем особенным… А почему ты спрашиваешь? — Мы с ребятами решили сегодня организовать посиделки на пляже. Костёр, зефир, пиво, все дела… — Насмотрелись фильмов про американских подростков? — усмехнулся Кёнсу. — Вроде того, – ответил Чонин. Он не отставал ни на шаг, преследуя парня до самых дверей кухни. Даже когда Кёнсу взобрался по ступенькам, чуть не пошёл за ним. — Так как ты на это смотришь? — Я подумаю, — уклончиво ответил старший. Что скрывать — ему на самом деле хотелось провести хотя бы один вечер в их компании, насладиться духом чужой дружбы и впервые почувствовать себя частью целого. Но его одолевали сомнения; Кёнсу замечал, что порой Сехун попеременно с Чонином бросали на него странные взгляды. И если Ким был полон дружелюбия к старшему, то его друг — совсем наоборот. Младший заметил его смятение — он читал Кёнсу как открытую книгу. Поднявшись на одну ступеньку, Чонин осторожно коснулся его локтя. — Соглашайся, — сказал парень. Теперь его улыбка была мягкой, ласковой. — Ты нравишься ребятам…, и я очень хочу, чтобы ты пришёл. — Я подумаю, — повторил Кёнсу. Из глубины коридора раздался недовольный окрик, в котором ясно слышалось его имя. Старший кивнул Чонину в знак прощания и скрылся в темноте дверного проёма. Ему не довелось стать свидетелем того, как младший раздосадовано стукнул кулаком по перилам лестницы. Выпустив пар, он взъерошил пятернёй влажные волосы и побрёл в сторону входа в гостиницу.***
Чёрные волны с шелестом разбивались о каменистые скалы. Прохладный ветер трепал волосы, забрасывая отросшую чёлку на глаза. Кёнсу плотнее запахнул на себе вязаный кардиган и ускорил шаг. Дивясь собственной смелости, он сейчас приближался к компании на берегу. Вокруг небольшого костра устроились Чанёль, Бэкхён, Чонин и Сехун. Последние отчего-то сидели не рядом, как обычно, а друг напротив друга. Кёнсу это не понравилось. Ветер разносил над берегом стройные аккорды незнакомой парню мелодии. Он был в десятке метров от них, когда заметил в руках у Чанёля гитару. — Привет, — едва слышно поздоровался Кёнсу. Рыжеволосый тут же перестал играть и поднял голову. — Здорово, хён! — Привет, Кёнсу-я! — Привет ещё раз. Приветствия посыпались на него со всех сторон. — Здравствуй, — сдержанно поздоровался с ним Сехун. Кёнсу это не понравилось, но он не подал вида. Чонин подвинулся, освобождая ему место рядом с собой. Старшему отчего-то показалось, что садиться с младшим не стоит — слишком уж холоден взгляд Сехуна. Но отказываться было невежливо, он ведь здесь всего лишь гость. — Будешь пиво? — спросил Чонин. Он наклонился почти к самому уху. От горячего дыхания, опалившего щёку, побежали мурашки. Кёнсу попытался выдавить из себя улыбку, чтобы спрятать смущение: — Да, спасибо. Остаток вечера проходил в весёлой и дружеской обстановке. Старший поначалу больше молчал и слушал, наслаждаясь вкусным пивом и чужим звонким смехом. В груди у него поселилось щемящее чувство умиротворённости и правильности происходящего. Треск костра и забавные истории из жизни четверых друзей наполнили душу Кёнсу невиданными ранее красками. Впервые за довольно долгое время он так искренне улыбался и смеялся. Шутки Чанёля, сарказм Бэкхёна и откровенные глупости Чонина заставляли хохотать до слёз в уголках глаз. Даже скупая, брошенная недовольным тоном фраза Сехуна вызывала взрыв смеха. Кёнсу ловил себя на мысли, что в моменты веселья он искал глаза Чонина и пытался в них заглянуть. На дне угольных зрачков плясали языки пламени. Губы парня растягивались в улыбке — он что-то говорил, но тогда старший его уже не слышал. В ушах звенело от выпитого и Кёнсу не обращал внимания на горячую ладонь, уютно устроившуюся на его колене. — Ты учился где-нибудь, хён? — спросил Сехун. Первая партия пива уже кончилась и Чонин ушёл за второй. — Да, – ответил старший. Одним большим глотком он осушил содержимое своей банки. Перед глазами уже плыли цветные круги. — В колледже, на повара-кондитера. — Ух ты! — воскликнул Бэкхён. — Всегда мечтал научиться готовить сладости! — Куда тебе готовить, — заворчал Чанёль, — ты даже яичницу умудряешься спалить вместе со сковородкой! Эти двое продолжили препираться, оглушая своим криком сидящего рядом Сехуна. Кёнсу не брался судить, какие между ними были отношения. Ему казалось, что захмелевший мозг намеренно рисовал неподобающие картины. Вот Бэкхён кричит на друга, а тот затыкает его болтливый рот поцелуем… Или же Чанёль заваливает хрупкого парня на постель и нависает сверху… — Хён. Кёнсу испуганно вздрогнул, когда на плечо опустилась рука. Щёки стыдливо заалели, и старший поспешил спрятать глаза за чёлкой. — Всё в порядке? — спросил Чонин. Он уже вернулся и присел рядом. Младший приобнял парня за плечо и заглянул в лицо, словно намереваясь прочесть ответ у него на лбу. — Ты покраснел… — Перебрал, — пояснил Кёнсу. Он постарался выдавить из себя бодрую улыбку. — Я не часто пью пиво. — Чонин-а, — прервал их диалог Сехун. — А ты рассказывал Кёнсу-хёну о своей работе? — Нет, — ответил тот и бросил на друга недовольный взгляд. — Я фотограф, ничего особенного. — Не правда! — сказал Чанёль. – Хён, не верь ему, он лжёт. Работы Чонина прекрасны… Они как настоящие! — Чушь, — пытался отбиться парень. — Не слушай его, хён. — Теперь мне стало интересно, — Кёнсу улыбнулся. Незаметно ото всех он накрыл ладонью руку Чонина, которая лежала на песке. — Покажешь мне свои работы? — Конечно. Чонин сжал его ладонь в ответ.***
— Выходит, ты работаешь фотографом в журнале? — Угу. — И разъезжаешь по разным странам в поисках «тех самых» кадров? — Вроде того… Чонин почесал затылок, отчего-то ощущая неловкость. Кёнсу смотрел на него в упор, не скрывая горящего в глазах интереса. Возможно, он был достаточно пьян, чтобы себя не контролировать… Или же младшему настолько хотелось увидеть что-то подобное. Кёнсу ушёл с импровизированной вечеринки, когда стрелки часов показывали далеко за полночь. Чонин взялся его проводить, и теперь парни шли по неширокой улице плечом к плечу. Луна стояла высоко над горизонтом — полная, сияющая. В её серебристом свете можно было различить каждую складочку в уголке чужих улыбающихся губ. — Значит здесь ты тоже по работе? — спросил Кёнсу. Он запустил озябшие ладони в карманы вязанного кардигана — ночи у побережья холодные. – Нет, я в отпуске. — Но фотоаппарат всегда при тебе? — Совмещаю приятное с ещё более приятным, — улыбнулся Чонин. Собеседник на его слова рассмеялся, но ничего не ответил. В нескольких десятках метров от них уже виднелся забор усадьбы семьи До. Кёнсу ужасно не хотелось возвращаться домой и заканчивать этот удивительный день. Сегодня он почувствовал, словно вернулся в детство, и не хотел снова становиться взрослым. — Ты странный, — произнёс Чонин, нарушая молчание. — Отчего же? — удивился Кёнсу. — Ты видел нас с Сехуном… Можешь не отрицать. Но ты ничего не сказал и даже продолжаешь с нами общаться. Почему? — Всего-то? Старший снисходительно улыбнулся и посмотрел на своего спутника. Взгляд Чонина неожиданно стал серьёзен, губы не изгибались в улыбке. Кажется, его действительно интересовал ответ на этот вопрос. — Какого ответа ты от меня ждёшь? — Правдивого. — Хорошо, — сказал Кёнсу. — Я не гей, если ты об этом. Не назвал бы себя и бисексуалом, просто я… влюбляюсь в людей. Понимаешь меня? — Понимаю, — кивнул Чонин. Он действительно понимал. С каждым словом парня ему казалось, будто он слышит собственные мысли со стороны. — В моей жизни был такой человек. Это был взрослый мужчина. — Ты любил его? — серьёзно спросил младший. — Возможно. Кёнсу неопределённо пожал плечами. Его взгляд затуманился, а разум перенёсся в далёкое прошлое. Из забытья ему помогла вернуться рука Чонина, коснувшаяся плеча. — Хён… — Прости, задумался, — Кёнсу улыбнулся. — А что у вас с Сехуном? Вы встречаетесь? Младший замешкался с ответом. Он спрятал глаза за чёлкой и пнул носком ботинка камешек. Старшему показалось, что парень и сам не знает ответа на этот вопрос. Или же ответ слишком очевиден, чтобы быть произнесённым. – Нет, — наконец ответил Чонин. — Нам просто хорошо вместе. По крайней мере так было раньше. — Мне кажется, у Сехуна другое мнение о ваших отношениях… Он ревнует тебя. — Я знаю. — Он ревнует тебя ко мне… — Я знаю, хён. Кёнсу показалось, что одной это фразой его расчесали против шерсти. Под ложечкой сосало до зуда, а сердце в груди трепетно сжалось. Они остановились у калитки, а ветви яблонь скрыли их от любопытных глаз. Чонин стоял практически вплотную, и старший чувствовал его дыхание на своих щеках. Пахло пивом и костром, а ещё солью и соломой. Вдалеке шумело море, а луна скрылась за периной облаков. Воздух между ними стал тяжёлым, Кёнсу бросило в дрожь. Младший смотрел ему в глаза трезвым взглядом, словно это не он осушил пять банок крепкого пива. Чонин протянул руку и коснулся щеки старшего тыльной стороной ладони. — Ты горячий, Кёнсу. — Это всё из-за тебя… Он даже не успел осознать, что произнёс. Чонин подался вперёд, желая коснуться его приоткрытых губ. Их дыхания смешались, а веки сомкнулись. Кёнсу сам двинулся навстречу, повинуясь порыву собственного тела. Губы почти коснулись друг друга, но этому поцелую не суждено было случиться. Потому что… — Чонин-а! — позвал Сехун. Он стоял на противоположной стороне улицы и не мог видеть происходящего; лишь две пары ног в тени деревьев. Парни отпрянули друг от друга, как разлитые ледяной водой. Кёнсу отступил назад и дрожащими пальцами вцепился в прутья калитки. — Чонин-а! — Ответь ему, — прошептал старший. — Я здесь! — крикнул тот. Он выглянул из тени; в его голосе звенели раздражение и досада. — Ложись спать, я сейчас приду! Со стороны заднего двора гостиницы донёсся хлопок деревянной створки ворот и шумный топот по дощатой террасе. Когда звуки стихли, Чонин осмелился поднять глаза на Кёнсу. Но того уже не было: парень не заметил, как старший скрылся из виду в куще яблонь.***
Невыносимая жара терзала жителей побережья; даже бриз не спасал. Работы было невпроворот и теперь Кёнсу едва успевал с ней справляться. Он безвылазно пропадал на кухне то в кондитерской, то в гостинице — туристы повалили гурьбой в их городок. Кёнсу просыпался ни свет, ни заря, чуть только брезжил рассвет. Наскоро купался, надевал чистую футболку и торопился занять место у кухонного стола. Он месил тесто для пирожков и булочек, а иногда помогал и с начинкой, если остальные не успевали. Окна кухни выходили на сад и двор гостиницы через дорогу. И каждое утро Кёнсу наблюдал, как Чонин покидал свой номер с фотоаппаратом наперевес. Парень пересекал внутренний двор, выходил за ворота и направлялся в горы. Или же спускался по протоптанной на отвесной скале дорожке к морю, на тот самые дикий пляж — тайное пристанище Кёнсу. Они не разговаривали после случившегося. Кёнсу ссылался на занятость и даже себе отказывался признаваться, что избегал Чонина. Стоило младшему показаться на дороге или во дворе, как он запахивал створки окна или прятался за штору. Только бы не встретиться с ним глазами, только бы не выдать своего желания столько всего ему рассказать. Кёнсу корил себя за несдержанность в разговоре и за то, что едва не поддался на этот поцелуй. Чонин был с Сехуном; пусть и по туманным причинам, но всё же с ним. Причинять себе новую боль не входило в его планы на это лето. Кёнсу испытывал к парню с удивительно красивой улыбкой сильную и волнительную симпатию — Чонин ему нравился до покалывания на кончиках пальцев. Это было неуместно; не сейчас и не здесь. Порой их взглядам всё же удавалось встретиться — Кёнсу ведь не железный. Он видел в глазах парня обиду и непонимание. Младший считал, что не заслужил такого обращения. Ему хотелось поговорить со старшим, всё ему объяснить, прижать к забору и закончить тот поцелуй. Или начать, но уже что-то большее.***
Ладони утопали в липком, густом тесте. Кёнсу замешивал его без особого энтузиазма, полностью погрузившись в себя. В кухне в кой-то веки стояла тишина, она баюкала и успокаивала. Часы показывали четверть пятого, а солнце уже почти стояло над горизонтом. За окном пели птицы и шелестел зелёной листвой ветер. Вдалеке заскрипела калитка, но парень не обратил на это никакого внимания. Вырисовывая на жёлто-серой поверхности теста буквы заветного имени, Кёнсу не замечал ничего вокруг. Совсем рядом прозвучал щелчок затвора; птицы вспорхнули с ветвей и стайкой взмыли в небо. Старший встрепенулся и поднял голову — под окном стоял Чонин. Он взобрался на невысокую ограду палисадника и теперь был на одном уровне с Кёнсу. В руках парень держал фотоаппарат, а его губы изгибались в привычной улыбке. Сердце повара ёкнуло: как же он по ней скучал. — Что ты делаешь? Кёнсу попытался совладать с собой, но его голос задрожал от сдерживаемой радости. Ему вдруг нестерпимо захотелось потрепать младшего по голове, как щенка. — Фотографирую тебя. — Я вижу. Зачем ты фотографируешь меня, Чонин? — Ты необычайно фотогеничен, когда работаешь, хён, — ответил младший. И словно бы в подтверждении своих слов сделал ещё один снимок. — Побудешь моей моделью? – Нет, — ответил Кёнсу. Он взялся за ручку окна, намереваясь закрыть. Чонин придержал его свободной рукой, не позволяя так просто от себя избавиться. — Нам нужно поговорить… — Нам не о чем говорить, Чонин. — Кёнсу! — раздался голос из глубины двора. Младший испуганно дёрнулся и отпрянул; ограда под ним заходила ходуном. Кёнсу хотел поймать его за руку, но не успел. Когда он высунулся из окна, парень уже растянулся на газоне и потирал ушибленный зад. Фотоаппарат, как и голова Чонина, не пострадали. – Да, тётя! — крикнул старший, едва сдерживая смех. — Я на кухне! Младший бросил на него обиженный взгляд и поднялся с земли. Он отряхнул пыль с шорт и протёр объектив. — Уходи, — шепнул ему Кёнсу. Он махнул на парня рукой, перепачканной в муке. — Не хочу, чтобы тётя отлупила тебя мокрым полотенцем. — Мы ещё увидимся, хён.***
Солнечные лучи пробирались сквозь решётку веток и били в глаза. Кёнсу щурился и вертел головой, желая спрятаться. Он стоял на стремянке посреди сада и собирал яблоки. У самого уха зажужжала муха. Парень отмахнулся от неё рукой, но та не отставала. Она кружила вокруг, словно издевалась над ним, и пыталась сесть на щёку. Кёнсу замотал головой, чтобы прогнать надоедливое насекомое. Стремянка под ним затряслась и накренилась. Парень ухватился рукой за ближайшую ветку, но она оказалось слишком гладкой и выскользнула. Он уже приготовился встретиться лицом с шершавой корой дерева и разбить нос, как всё прекратилось. Чуть повыше коленей его ноги обвили чьи-то горячие руки, не давая упасть. Поверхность под ногами снова стала безопасной. Кёнсу перевёл дух и опустил глаза вниз. Солнце играло в розоватых прядях волос Чонина, который крепко держал парня. Он щурился и улыбался лишь уголком губ. Старший пару раз удивлённо моргнул — ещё не пришёл в себя после пережитого. Он хотел уже поблагодарить младшего, но сумел только рот открыть. Внизу происходило что-то странное. Чонин больше не смотрел на Кёнсу — взгляд парня был прикован к его бедру. Джинсовые шорты старшего задрались, обнажая нетронутую загаром кожу. К ней младший и прикоснулся, губами. Он прошёлся поцелуями вдоль кромки белья, сцеловывая тёплых солнечных зайчиков. Кёнсу на мгновение забыл, как дышать. Он вцепился пальцами в гибкие ветви яблони, сжимая в ладонях листья. На коже проступил липкий сок, а от низа живота к щекам пахнуло жаром. Парень едва ли когда-нибудь испытывал что-нибудь подобное. Кёнсу прикрыл глаза, поддаваясь окутывающему тело дурману. Он облизнул пересохшие от волнения губы, а его щёки вспыхнули румянцем. Пальцы Чонина бабочками порхали по коже, от косточек стоп до выемок коленей. Тем временем губы жадно прихватывали кожу на внутренней стороне бедра. Он не оставлял засосов — лишь влажные блестящие следы со вкусом мятной жвачки. Младший почувствовал, как тело в его руках напряглось и задрожало. А всё потому, что он уткнулся носом в кожу на животе повыше пояса шорт. В соседнем дворе залаяла собака, а по улице пронесся мотоцикл. Их могли застать в любую секунду, кто угодно… Но никого из них это не волновало. Кёнсу мог бы остановить парня, пресечь запретную игру на корню. Мог оттолкнуть Чонина и уйти прочь, унося на коже ожоги желанных прикосновений. Но не смог. Не захотел. Ладони младшего легли на ягодицы Кёнсу. Он притянул парня ближе к себе, вжимаясь лицом в дрожащий живот. Ему в подбородок больно впилась пуговица на шортах, от которых Чонин безумно хотел избавиться. Ещё мгновение — и он позволил бы себе намного больше, чем невинные поцелуи. Ещё несколько секунд — и он бы вгрызся зубами в бледную кожу под пупком. Но так некстати зазвонивший телефон разрушил всю прелесть момента. Кёнсу распахнул глаза, словно очнулся ото сна. Он посмотрел вниз и встретился с Чонином глазами. Во взгляде парня читалось то же разочарование, какое царило сейчас в его душе. Младший неожиданно подхватил Кёнсу и поднял вверх, снимая со стремянки. Старший испуганно дёрнулся и схватился за его плечи, комкая в кулаках футболку. Почувствовав под ногами твёрдую почву, парень поторопился выбрать из объятий. — У тебя телефон звонит, — сказал он. — Кёнсу, послушай меня… — Чонин, — холодно произнёс Кёнсу. Нелегко ему далось вернуть себе самообладание. — Возьми трубку. Вдруг там что-то важное. Младший чертыхнулся и полез в карман. Достав телефон, он раздосадовано всплеснул руками — Кёнсу опять ушёл. Теперь Чонин мог видеть средь стволов деревьев только его удаляющуюся спину. Со злости пнув стремянку, он принял звонок: — Чего тебе, Сехун?! Стремянка с грохотом завалилась набок.***
Из распахнутого окна доносились стрекот сверчков и шелест деревьев. Кёнсу только задремал, как его разбудил стук в дверь. Он недовольно поморщился и свёл брови к переносице, не желая прощаться с драгоценным сном. Но стук не прекращался, поэтому ему пришлось распахнуть глаза и откинуть в сторону одеяло. Парень поднялся с постели и потопал к двери. Босые ноги холодил дощатый пол, не застеленный паласом. Оказавшись в прихожей, Кёнсу включил свет на крыльце и выглянул на улицу. На пороге, подпирая плечом стену, стоял Чонин. На нём были джинсы и футболка не первой свежести — очевидно, младший ещё не ложился. — Что случилось? — спросил Кёнсу. Он тихо зевнул и зябко повёл плечами. Ветер оказался холодным, лёгкая пижама не сохраняла тепло. — Даже не пустишь? — хмыкнул Чонин. Старший заметил в его взгляде искорки обиды. — Ночь на дворе, Чонин. Говори, что случилось, или уходи к себе… — Я поссорился с Сехуном. — Понятно, — вздохнул Кёнсу. В глубине души он знал, что этого стоило ожидать. Парень распахнул дверь шире и отошёл в сторону, кивком приглашая ночного гостя войти. — Заходи. Домик Кёнсу находился в самой глубине двора усадьбы семьи До. Парень жил отдельно ото всех, чтобы иметь островок личного пространства. Раньше здесь был лодочный сарай, а после склад для всякого хлама. Кёнсу расчистил помещение, подлатал стены и крышу, утеплил их. Вместе с братом и дядей пристроил ванную и подвёл воду с канализацией. Получилось что-то вроде небольшой дачи, только с отоплением и постоянным водоснабжением. Дорога к его дому пролегала через сад и сворачивала за угол большого дома. Очевидно, Чонин раздобыл ключи от калитки, если в который раз свободно проникает на их территорию. Кёнсу закрыл за вошедшим парнем дверь и проводил его в комнату. Кровать была разобрана, поэтому он предложил гостю сесть в кресло. — Хочешь чаю? — спросил старший. Он небрежно заправил одеяло и прикрыл окно наполовину. – Или, может, чего покрепче? — Ничего не надо, — сказал Чонин. Он протянул руку и взял Кёнсу за запястье. — Просто посиди рядом. Старший устало вздохнул и кивнул в знак согласия. Матрац скрипнул под его весом, когда он опустился на кровать. Воцарилось молчание. Чонин перебирал пальцы Кёнсу в своих и чертил узоры на его ладони. Парень на это едва заметно кривил губы от лёгкой щекотки, но руки не отнимал. — Что у вас случилось? — спросил Кёнсу. — Я сказал, что между нами всё кончено, — ответил младший. Он поднял голову, и собеседник только сейчас заметил красный след на его щеке. — Вы подрались? — Сехун залепил мне пощёчину… Кёнсу взял его свободной рукой за подбородок и развернул на свет. — Больно? — Терпимо, — уклончиво ответил Чонин. Он не выпускал ладони парня из своей, сжимая её ещё крепче. — Я свободен, хён. Теперь мы можем поговорить? Старший поначалу даже опешил. Он отпустил младшего и отодвинулся, увеличивая расстояние между ними. — Это шутка такая? — Ничуть, — парень отрицательно покачал головой. Взгляд его был серьёзен, а голос полон решимости. — Очевидно, что тебя именно это смущало… — Прекрати, Чонин! — перебил его Кёнсу. — Ты нравишься мне, хён, — сказал младший. Он заглянул парню в глаза, на его лице отразилась гамма разнообразных эмоций: от обиды до нежности. — Очень сильно нравишься. Прямолинейность Чонина обескураживала и сбивала с толку — старший не знал, что и делать, верить ли таким желанным словам. Парень тоже нравился Кёнсу, и эту симпатию становилось невозможно скрывать. Но ведь не может быть всё так просто, чтобы раз — и по мановению волшебной палочки симпатия оказалась взаимной. Старший не знал, верить ли глазам Чонина, на дне которых отражался его собственный страх быть отвергнутым. — Ты уверен? — спросил Кёнсу. Голос показался ему чужим, словно записанным на плёнку. Он был тихим, скрипящим, пропитанным сомнением и страхом. — Уверен. Я, как и ты, влюбляюсь в людей. Чонин поднялся с кресла и пересел на кровать. Теперь он был ещё ближе, на расстоянии того самого не начатого поцелуя. Парень навис над старшим смущённой глыбой, которая изо всех сил старалась казаться серьёзной и взрослой. Но Чонин походил на ребёнка. Губ Кёнсу коснулась улыбка — едва заметно, осторожно. Уголки плавно скользнули вверх, и вот уже на дне карих глаз заплясали смешинки. Сопротивляться собственному сердцу было бесполезно — оба это понимали. Младший улыбнулся в ответ, но не так, как обычно: сейчас его улыбка была нежной и робкой, совсем юной. Кёнсу чуть подался вперёд и собрал её губами. — Ты тоже мне нравишься. Они оба замерли друг напротив друга, не веря в происходящее. Хотелось столько всего сказать, объяснить, открыться; никто из них не знал, с чего стоило начать. Чонин нашёлся быстрее. Он заключил парня в крепкие объятия и наконец сорвал с желанных губ долгожданный поцелуй. Кёнсу покорно прикрыл глаза и прислушался к биению собственного сердца — оно твердило, что так будет правильно. Заскрипели пружины старого матраца, когда младший опрокинул парня на постель. Он навис над ним, звонко целуя губы, щёки, и забираясь проворными пальцами под футболку. Тапочки упали на пол и завалились под кровать, а следом за ними отправились и кеды. Кёнсу обнял Чонина за шею и слепо пытался поймать его губы своими. Комнату наполнили томные вздохи и влажные звуки поцелуев. Язык Чонина преодолел преграду из пухлых губ и встретился с чужим языком. Обоим стало жарко и захотелось избавиться от одежды. Каждый думал, что неправильно вот так, сразу же окунаться в омут страсти по самую макушку. Но сил остановиться не было, да и не дети они уже, чтобы долго ждать. Кёнсу промычал в чужой рот что-то нечленораздельное и отстранился, шумно вдохнув через нос. Его волосы разметались по подушке и спутались, а щёки раскраснелись от жара. Взгляд был трезвым, но лихорадочно бродил по лицу младшего. Парень не знал, за что схватиться: снять сначала футболку с Чонина или с себя. Младший снова его опередил, принимаясь раздеваться. Он боялся остановиться и дать Кёнсу возможность передумать. Отбросив джинсы следом за футболкой, парень остался в одном белье. Он снова утянул старшего в поцелуй, раздвигая его губы языком и порой прикусывая нижнюю. Кёнсу извивался под ним, желая избавиться от мешающей одежды. Он подцепил пальцами резинку на шортах и кое-как стряхнул их с ног, сталкиваясь с младшим коленями. Чонин отстранился и снял с Кёнсу футболку, отправляя её к остальным вещам. Парни оба остались практически обнажены, ощущая возбуждение друг друга телами. Им было жарко и даже прохладе летней ночи не удавалось их остудить. По спине младшего уже скатывался редкими каплями пот, а у Кёнсу взмокли волосы на затылке. Глядя парню прямо в глаза, Чонин принялся снимать с него бельё. Медленно, скользя тканью по ногам и едва ощутимо касаясь пальцами кожи. Старший томно вдохнул и сам не замечая того покраснел; он втянул живот и свёл ноги вместе. Запоздало пришло смущение. Даже в полумраке комнаты можно было разглядеть румянец на его щеках и шее. — Ты не хочешь? — тихо спросил Чонин. Старший был возбуждён: его член налился кровью и поблёскивал проступающей смазкой на самом конце. — Хочу, — ответил он. — Просто отвык раздеваться перед кем-то. Кёнсу уже позабыл, какого это — обнажаться перед другим человеком, показывать себя настоящего. Он ведь и на пляже общественном не купался — только в заводи, подальше от посторонних глаз. Кровать под ними скрипела нещадно, не к месту вызывая смешки. Чонин накрыл парня собой, прижимаясь к его груди своей. Он снова поцеловал старшего, помогая избавиться от смущения. На этот раз поцелуй вышел пылким и чувственным, завёл обоих не на шутку. Кёнсу осмелел и запустил ладони под ткань чужого белья. Он ощутил бархат загорелой кожи и крепость напряжённых мышц ягодиц. Чонин в ответ довольно простонал ему в губы и прижался теснее. Вскоре простынь сбилась и свесилась с края кровати, а трусы затерялись в складках одеяла. Парни ласкали тела друг друга, извивались в страстных объятиях. Руки оставляли жадные следы на коже, хватали, гладили и царапали до приятной боли. Кёнсу распалился, сжимая зубами мочки ушей Чонина и пощипывая его за соски. Младший не оставался в долгу и выцеловывал его шею: крепкую, словно выточенную из мрамора. На коже даже засосов не оставалось. Их члены набухли от возбуждения и то и дело тёрлись о бёдра и животы. Парни стукались косточками и сплетались ногами, чтобы урвать крупицы томительного удовольствия. Кёнсу устал от этой пытки: он заставил Чонина лечь набок, не разрывая очередной влажный поцелуй. Бледная мозолистая ладонь обхватила два их члена вместе, принимаясь скользить по стволам вверх и вниз. Младший оторвался от истерзанных губ Кёнсу и уткнулся лбом ему в плечо. Он прижался мокрыми лопатками к шершавой стене и сжал пальцами бедро старшего. А тот откинул голову назад и облизнулся, вдыхая полной грудью сырой ночной воздух. За окном занимался рассвет, окрашивая голубыми полосами небосклон. Наслаждение поднималось от низа живота тугой, горячей волной. Кровь пульсировала в ушах, а по виску стекал пот. Чонин накрыл ладонь Кёнсу своей, увеличивая темп. Оргазм уже приближался: по телу пробежали первые разряды тока, щекочущие нёбо. Парень открыл глаза и посмотрел на старшего — ему хотелось увидеть, как тот кончит. Скрип кровати казался нереальным, как будто доносился из-за стены. Кёнсу не стонал; лишь тяжело и томно дышал, сводя брови на переносице от напряжения. Чонин же едва слышно поскуливал, закусывая губы, чтобы заглушить свою постыдную реакцию. Старший запустил пальцы в его волосы и заставил посмотреть на себя — его возбуждали до дрожи эти тихие стенания. Вены на руках у обоих вздулись; как и разбухли сети на коже членов. На последних фрикциях бёдра парней задрожали. Чонин вжался в Кёнсу грудью, до боли стиснув пальцами его бедро. Старший выгнулся дугой и хрипло простонал. Пальцы на ногах у обоих поджались от вспыхнувшего удовольствия. Горячая вязкая сперма оросила кожу животов, смешиваясь и капая на простыню. Парни пытались отдышаться и восстановить сбившееся дыхание. Кёнсу и не заметил, как обхватил младшего свободной рукой за плечи и прижал к себе. Мышцы всё ещё звенели от напряжения, а в ушах шумела морской волной кровь. Чонин спрятал лицо у него на груди, коротко целуя в россыпь родинок. Шоколадные звёзды на молочном небосводе.***
Чонин лежал на постели, подложив руку под голову. Он смотрел в потолок, на мотылька, который выглядел червоточиной на белоснежной штукатурке. Из-за тонких занавесок падал на пол сероватый свет утреннего солнца. Кёнсу лежал рядом, положив голову ему на плечо. — Странное ощущение, — подал голос младший. — Мы приняли душ, и как будто ничего и не было. Как будто мы так и лежали всю ночь. — Я чувствую то же самое. Они снова замолчали. Чонин оглаживал пальцами косточку локтя Кёнсу, иногда легонько щипая разгорячённую кожу. — С Сехуном у тебя было так же? — спросил старший. — Пришёл, увидел, победил? — Не победил, а завоевал, — ответил парень; он улыбнулся. – Нет, с Сехуном было по-другому. — Как? — Мы были друзьями. Но однажды случилось так, что я увидел его совершенно в ином свете. Сехун был словно лань: гибкий, грациозный, изящный. Его хотелось покорить, сломать, «съесть». — А ты был пумой, — сказал Кёнсу. — Жертва полюбила хищника. Но кто же тогда я? — Ты человек, — ответил Чонин. Он опустил глаза и взглянул на парня в своих объятиях. — Ты тот, кому покоряются другие хищники; тот, кому эта пума желает подчиниться. С тобой я стал несмышлёным котёнком, мне хотелось ластиться к тебе и подставлять морду. Хотелось, чтобы ты стал моим хозяином. Старший ничего не ответил. Поддавшись страстному порыву, он привстал на локтях и впился в губы Чонина поцелуем. Младший блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь своей минутной слабостью и властью Кёнсу. Он послушно приоткрыл губы, впуская чужой язык в глубину собственного рта. За окном шелестели деревья и заводили первые трели птицы. Утренняя прохлада врывалась в промозглую комнату рваными порывами ветра. Чонин уже дремал, вытянув ноги на узкой односпальной кровати. Кёнсу же рисовал подушечками пальцев узоры на его плече и тоже проваливался в сон: «Это был самый удивительный в моей жизни комплимент». *** — «Он пылко прижимался губами к холмам её грудей, сжимал пальцами бёдра…» — Ну перестань! Кёнсу отобрал у Чонина книгу. Они лежали в гамаке, натянутом между ивами позади его дома. Младший устроил голову у него на животе и свесил одну босую ногу внизу. Он дразнился и читал смешным голосом роман, который старший по рассеянности забыл на улице. — Зачем ты это читаешь? — не унимался парень. — Это же романы для женщин… — Ну и что? — возразил Кёнсу. — Мне всегда было интересно, о чём думают женщины. Они воспринимают жизнь иначе, чем мы. Иногда мне кажется, словно они из другого мира… — Ты любишь женщин? — Да, — он улыбнулся. — Они добрые и любят отчаянно, всем сердцем. — Я тоже умею любить, — серьёзно произнёс Чонин. — Тебя, например. Кёнсу запустил пальцы в его жёсткие розоватые волосы, перебирая их, рассыпая в ладонях. Он знал, что младший такими словами не бросался; всегда говорил то, что чувствовал наверняка. — Откуда ты? — спросил старший. — Не знаю, — Чонин пожал плечами. — Как так? — Я — ребёнок дороги, — с улыбкой ответил младший. — Мои родители археологи, всю жизнь переезжали с места на место и меня за собой таскали. Я даже родился в поезде. — Серьёзно? — Кёнсу не смог сдержать смешка. — Нет, правда. Мне пришлось выучить несколько языков — это единственное, что было в наших переездах полезного для меня. — А где твой дом сейчас? — серьёзно спросил старший. Он огладил парня по голове и заметил, как затуманился его взгляд. — Мне бы самому хотелось знать ответ на этот вопрос, хён.***
Дни превращались в недели медленно, тягуче. Они были вроде вместе, а вроде бы Кёнсу и сам по себе. Чонин пропадал у него днями, крутился под окнами кухни с фотоаппаратом и помогал рвать яблоки. Без стука входил к нему домой как к себе и подружился с тётей. Старший порой выходил на крыльцо и с улыбкой наблюдал, как парень резвился с его племянниками. Чонин остался один — его друзья разъехались по домам. Чанёль и Бэкхён всё понимали, а Сехуну просто нужно было время. Парень платил за номер исправно, но даже не завтракал в гостинице. Он покупал по утрам малину у торговок и кормил сонного Кёнсу с рук. Старший смеялся и целовал его пальцы; наволочки и простыни как одна были в сладких красных пятнах. Они спускались вечерами на пляж и гуляли босиком по остывающему песку. Кёнсу щурился от ветра и сжимал ладонь Чонина в своей крепко-крепко. Они целовались украдкой за валунами, а на коже оседал солёный морской бриз. Младший делал самые яркие в своей жизни снимки: глаза Кёнсу, его пухлые алые губы, шрамы на мраморной шее. Ловил объективом взмахи обожжённых ресниц и их сцепленные вместе ладони. Комнату Кёнсу заполнили десятки глянцевых фотоснимков. Чонин не был аккуратным, но старшему нравился этот творческий беспорядок. Он любовался им, упивался, стараясь запечатлеть в самых дальних уголках памяти. Кёнсу боялся смотреть на календарь. Воздух неумолимо пах августом и отголосками осени. Дни превращались в недели стремительно, скоро.***
Октябрь выдался холодным; на душе скребли не кошки, а капли дождя по оконному стеклу. Кёнсу кутался в старую куртку и обматывал шею прохудившимся шарфом. На плечах оседала морось, а в тонких джинсах было уже холодно. Осень душила яркостью красок, когда в его глазах всё было серым. Парень брёл по улице, возрождая спустя много лет старую детскую привычку. В наушниках звенела тоска в незнакомом женском голосе. Он пытался согреть озябшие ладони в карманах, но и туда забирался ветер. Кёнсу отгонял от себя воспоминания, как чужие горячие руки грели его собственные. Как будто это было вчера, и в то же время приснилось в далёком сне. Чонин исчез также нежданно, как грянули первые морозы. Одним пасмурным утром Кёнсу проснулся в холодной постели, сам. В комнате больше не пахло малиной и глянцевой фотобумагой. Со стены на него смотрели собственные глаза, угольно-чёрные, обглоданные фильтром. Чужих вещей в комнате не было; даже запах словно испарился. Торопливо натягивая на плечи тёплую кофту, Кёнсу выскочил из домика и понёсся напрямик через сад. В номере опостылевшей за долгие годы гостиницы его ждала та же пустота. Он впервые в жизни заметил, насколько всё здесь было уродливым: и грубо сбитая деревянная кровать, и застиранные занавески, и не вымывающаяся пыль в дощатом полу. Но отвратнее всего был голый, не застеленный матрац. Кёнсу брезгливо поморщился и осмотрелся — Чонин даже записки не оставил. Его пробило на смех; только сейчас он понял, что даже не спросил номера телефона. Ни адреса, ни координат в социальных сетях, ни индекса почтового. Ах да, писать письма ведь уже не модно. Кёнсу хотел спуститься вниз, в холл, и перешерстить рабочий компьютер гостиницы. Там должны были быть контакты… А потом стало так безразлично. Парень побрёл обратно к себе, по пути с грохотом захлопывая за собой двери. Из него тогда словно душу выпили, выжали до единой капли. Хотелось забиться в угол скрипучей кровати, обнять подушку и разрыдаться до хрипа. Но не отстиравшиеся пятна малины рябили перед глазами. Кёнсу порылся в забитой до отказа тумбочке и отыскал помятую пачку сигарет. Спички нашлись на кухне, и вот уже он сидел на холодных ступеньках и выпускал дым в небо. Отчего-то именно тогда его затянули серые, куцые тучи. Парень кашлял, давился горечью и вдыхал её вновь; только бы не расплакаться. Кёнсу не планировал курить этим летом. Кёнсу не планировал снова влюбляться. Мелодия в наушниках сменилась ещё более заунывной, плакучей. Парень поморщился и выключил плеер; он уже подошёл к дому. Проход к воротам ему перегородил незнакомый чёрный джип. Пришлось протискиваться между машиной и забором, чтобы попасть во двор. Кёнсу чертыхнулся, когда чуть не порвал куртку о торчащий гвоздь, и пнул ногой колесо. Сигнализация промолчала. Парень направился по дорожке к своему дому. Он петлял между облысевших яблонь, чудом не напарываясь на острые голые ветви. Дом встретил его распахнутой настежь дверью и горящим на кухне светом; из окна пахло мясом и пригоревшим хлебом. На крыльце сидел Чонин, он настраивал гитару. На нём были надеты летние джинсы и безрукавка, а в зубах зажата сигарета. — Не знал, что ты куришь, — тихо сказал Кёнсу. — Редко, — ответил младший. — Я их у тебя нашёл; помогает согреться. Он поднял глаза на парня и встретился с ним взглядом. Старший отметил в нём разительные перемены. Чонин больше не растягивал губы в глупой, сияющей улыбке. Кёнсу с удовольствием заметил, что он улыбался одними глазами — ещё ласковее, чем прежде. Парень присел рядом с младшим на холодную ступеньку. Чонин отложил сигарету в пепельницу и выдохнул в сторону дым. Кёнсу положил голову ему на плечо, прижимаясь щекой к удивительно горячей коже. — Заболеешь. — Ты вылечишь меня, — младший улыбнулся уголком губ. — Почему ты уехал? — спросил Кёнсу. — Мне нужно было время. Чонин положил гитару на колени. Старший взял его за руку и переплёл вместе их пальцы. — Почему ты вернулся? — Знаешь, куда ведут все дороги мира? — спросил младший. Он обнял парня за плечи и коротко поцеловал в макушку. — К Эль Дорадо? — усмехнулся Кёнсу. — Можно и так сказать, — ответил Чонин. — Но моя дорога привела меня домой.