Давай помолчим?

— Твой план — полный отстой, — фыркнула Скайлер, натягивая на голову капюшон и прижимаясь спиной к бетонной стене, складывая руки на груди, наблюдая за тем, как Филипп натягивает шапку на голову и улыбается. — Ты уже говорила. Скайлер прищурилась и закатила глаза, отвернув голову. — Решила сказать еще раз. На часах половина второго ночи. Прохладный, весенний ветер касался мягкой, теплой щеки, а огни, светящие из окон домов, освещали ночную улицу. Фонари практически не работали. Всего лишь один или два, но толку от них было не много. Единственное, что можно было разглядеть, — это машину с горящими фарами или темный силуэт человека. Скайлер понятие не имела, какой смысл заключался в том, чтобы караулить парня в переулке в два гребанных часа ночи. Уж что, а маньячить за парнями она совершенно не умела, да и, в принципе, учиться не собиралась. Одно дело – наблюдать тихонько за ним со стороны, и совершенно другое – вот так стоять в темном переулке и дожидаться, когда наконец это чудо появится. Филипп стоял напротив Амстридж, внимательно наблюдая за тем, как она постоянно оглядывается по сторонам и сжимает руки в кулаки. Явно из-за нервозности. — Брось, надавить на жалость — самый эффективный способ, — уверенно заявил Уокер и, как только хотел добавить, что в каждом фильме подобный способ срабатывает, за углом послышались тяжелые шаги, заставляя Филиппа напряженно выдохнуть и, коротко кивнув Скайлер, направиться на выход и зайти за бетонные стены, а Скайлер тяжело вздохнуть и, прислонившись затылком к стене, скатиться по ней, присаживаясь на холодную землю, пряча лицо под капюшоном и прижимая к себе колени, начиная тихо скулить из-за, якобы, слишком пронзающей боли. В этот момент она вспоминала самые дерьмовые моменты своей жизни, пытаясь сделать образ испуганной девчонки более… более настоящим, более внушительным и, — о, чудо! — у нее получилось. Единственное, о чем стоило вспомнить, — Рори. Единственное имя, которое может вывести слезы в любой момент. Единственное имя, вызывающее такой дикий всплеск эмоций, что становилось страшно. Так неприятно страшно. Было темно, и не факт, что Джастин мог заметить Скайлер, если бы она сидела тихо. Но она не сидела тихо. Она всхлипывала и слегка дрожала, лбом упираясь в колени. На минуту она забыла о Джастине, забыла о своем задании и забыла о Филиппе, который стоял за стеной, внимательно вслушиваясь в шаги и закрывая глаза, желая, чтобы все получилось, потому что церемониться с мальчишкой он не собирался. Если они не могут получить у него информацию нормальным способом, придется применять силу. В горле встал тяжелый ком, и на секунду показалось, что на улице не апрель, а самый настоящий декабрь. Зябко и холодно. Она так сильно начала тонуть в воспоминаниях, что не заметила протянутую к ней руку. Это был Джастин. Кроме него некому. Он вытащил наушники из ушей и, присев рядом с раскисшей девушкой, потрепал ее по плечу, слегка склоняя голову. Вытащил телефон из кармана и включил фонарик, желая разглядеть лицо незнакомки. Скайлер подняла глаза, немного отодвигая капюшон и позволяя Джастину разглядеть покрасневшее, заплаканное лицо. Кареглазый ухмыльнулся и, откинув голову назад, покачал ею, поднимаясь и засовывая руки в карман, отчего мрак снова завладел переулком. — Снова ты, — вздохнул он, прислоняясь плечом к стене. — Извини, — тихо пробормотала Скайлер, молясь, чтобы все получилось, — не хочется возвращаться домой, — вздохнула и, не отстраняясь от стены, поднялась на ноги, отряхивая джинсы от грязи. Искоса поглядывая на рядом стоящий силуэт и кожей ощущая его горячее дыхание. — Мне плевать. Его голос был тихим, с легкой хрипотцой. Практически неслышной. Филипп наверняка его не слышал, потому что слова Джастина еле-еле доходили до самой Скайлер. — Тогда почему ты здесь по-прежнему стоишь? — раздраженно вскинула бровь Амстридж, кивнув в его сторону. Парень, кажется, ухмыльнулся. Височной частью головы прикоснулся к бетонной стене. Губы дрогнули в слабой улыбке, а взгляд был спрятан под очками. Он ненормальный. Это было слишком очевидно, именно поэтому интерес к нему все больше и больше увеличивался. Он помолчал с минуты. Наверное, обдумывал ответ. — Хочу узнать, что тебе от меня нужно, — пожал плечами и, снова вытащив телефон, осветил им лицо Скайлер, заставляя девушку поморщиться и отвернуться в сторону, сжимая тонкие пальцы в кулак. Пожалуйста, Господи, сделай этого парня более доступным. Потому что ей кажется, что его огромная, возвышенная стена от окружающих даже не потрескалась от ее попыток пробраться к нему поближе. — С чего ты решил, что мне от тебя что-то нужно? — Потому что люди просто так не ищут со мной встречи. Снова пожал плечами и снова снизил голос. Его голос был пропитан желчью и какой-то ненавистью. Уже привычной для него. Казалось, никак иначе он говорить не мог. Джастин был невысокого роста. Со Скайлер практически одного, и мысль о том, чтобы подойти к нему, протянуть руку и дотронуться, показалась слишком… соблазнительной, такой, от которой невозможно отказаться или просто так стереть. Не для того, чтобы ощутить его тепло или мягкость кожи, а для того, чтобы убедиться, что он живой, а не какой-то призрак. Потому что больше он похож именно на него. Его кожа была бледной. Еще вчера Скайлер заметила это. А губы в темно-голубом оттенке, словно он постоянно замерзал. Словно уже привык к этому морозу и переносит его вполне нормально, но цвет кожи, цвет губ и вечные мурашки выдают его. Его глаза… она понятие не имела, как они выглядят. Каким они цветом и, что они выражают. За эти дни, что она наблюдала за ним, очки он не снимал. Ни разу. Даже тогда, когда его мать, являющаяся учителем, орала на него чуть ли не на всю школу. В эти моменты он лишь спокойно сидел за второй партой, сложив руки в замок и склонив голову на бок, вглядывался в стену, находящуюся за орущей женщиной. Словно ее он находил гораздо интересней, чем свою мать. — У тебя самоуверенности, парень, размером со слона. Я не ищу с тобой встречи, это обычная случайность, — ухмыльнулась Скайлер, отвернув голову в сторону. Она хочет ощутить на себе его взгляд. Просто… чтобы проявилось хоть что-то. Обычная заинтересованность хотя бы в ее внешности. Нет, ее внешность не была какой-то необычной, просто парням же принято рассматривать девушек, ведь так? Это обычное явление. Но он не смотрел. Он словно… словно смотрел сквозь нее. И это почему-то начало раздражать. Кареглазый отстранился от стены и, цокнув языком, тяжело вздохнул. — Поговорим тогда, когда наберешься смелости сказать, что тебе от меня нужно, — и, окинув ее взглядом — наконец-то, черт возьми, — направился вдоль по переулку, обернувшись, вновь поднял фонарик, осветив лицо Скайлер, — и скажи своему дружку, чтобы выходил из прикрытия, в тех местах много стекла. Поранится ненароком, — ровно произнес Джастин и, выключив фонарик, положил телефон в карман, засунув наушники в уши, направился домой, где его наверняка ожидала сестра. Внутри обычная, привычная пустота, и единственное, от чего исходило тепло так это от музыки. Скайлер, громко зарычав, откинула голову назад и, топнув ногой по земле, зажмурила глаза, пытаясь унять раздражение. Он знал абсолютно все. Где она так прокололась, что ему вдруг стало понятно, что ей от него что-то нужно? Это самый трудный, недружелюбный ребенок, с которым ей доводилось встречаться. И ужасно притягательный. Да. Единственное, что в нем притягивало и раздражало одновременно – его неразговорчивость и тошнотворное безразличие. Ровный тон и спокойствие, доводящие до мурашек. Она никогда не встречала таких людей. И, возможно, это ее шанс узнать что-то новое. Скайлер услышала тонну ругательств и матерных выражений со стороны Филиппа, который вывалился из-за угла, шипя от боли. — Он прав, здесь много стекла, — фыркнул мужчина, слегка прихрамывая. Скайлер прищурилась и, подойдя ближе, стукнула его по груди и направилась домой, оставляя Филиппа одного, на пару со своим разочарованием и пробитой стеклом ногой. — Ладно, скажи это, — вскинув руками, ухмыльнулся Филипп, глядя вслед идущей Скайлер, которая замерла и, вскинув бровь, повернулась к нему, ежась от ветра. — Сказать что? — «Я же говорила», — Не буду, — закатила глаза Амстридж и, развернувшись, откинула капюшон за спину, возобновляя дорогу до дома, — но я и вправду говорила. *** Джастин аккуратно закрыл дверь, желая не разбудить свое семейство. В комнате Руби свет был выключен. Либо действительно уснула, либо дала маме понять, что будет спать, а, когда услышала храп в родительской комнате, вылезла из окна и ушла на пляски со своими друзьями. Первое время Аврора ужасно ругалась из-за того, что Джастин ее ловит и заставляет сидеть дома, а потом благодарила, прекрасно понимая, что брат волнуется и пытается сделать как лучше. Сохранить эту невинность и неиспорченность в ее детском сердце. А сейчас он уже ее не ловит. Он не следит за людьми, с которыми она общается, или за парнями, с которыми встречается. Он потерял веру к этому человеку. Он перестал верить в свою сестру. А она тоскует. Делает все, чтобы привлечь его внимание. Делает все, чтобы вновь почувствовать на себе его обеспокоенный взгляд карих глаз и начать снова тонуть в той теплой, обескураживающей заботе. Она в край его разочаровала, и с этим бороться просто невозможно. А он просто не хотел бороться. Он устал бороться за тех, кто не борется за себя сам. Кто не пытается стать лучше. А наоборот. Тонет в этой грязной рутине двадцать первого века. Заходит на кухню и зажигает свет, слегка морщась от резкости. На столе до сих пор стоит немытая посуда, а, когда, сняв кеды, ступаешь на пол, то ощущаешь хлебные крошки. Он жил среди женщин, и не одна эта женщина не следила за порядком. Этим приходилось заниматься самому Джастину. Мать была постоянно на работе и всегда задерживалась, и он понимал ее. Когда ей заниматься домашними делами? А сестра предпочитала просиживать свободное время в интернете, общаясь в какой-то извращенной Чат Рулетке, в то время, как могла заняться чем-то более полезным, например, уроками или той же уборкой. Достав из холодильника бутылку газировки, Джастин сделал глоток, опираясь бедрами о стол и прикрывая глаза, откидывая голову назад и ощущая, как газовая жидкость взрывается на языке. — Я ждала тебя, — тихий голос Руби заставил его открыть глаза и взглянуть на сестру. Ее светлые волосы были завязаны в хвост, а растянутый, полосатый свитер оголял правое плечо и худые, выделяющиеся ключицы. — Сними очки, пожалуйста, я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз, — протяжно выдохнула девушка, подходя к столу, и, выдвинув стул, уселась на него, сложив руки на груди. — Я не скажу, где твои таблетки, — ровно произнес кареглазый, поведя бровью и опустив взгляд, разглядывая бутылку с красной наклейкой. — Я хотела поговорить не о таблетках, — раздраженно фыркнула голубоглазая, сжимая губы в тонкую линию, умоляюще взглянув на Джастина. Умоляюще потому, что хотела, чтобы он выслушал. Брось, девочка, он не выслушает. — Странно, — Джастин надменно улыбнулся, — обычно ты только про них и говоришь. — Это очень важно, — ее пальцы начали дрожать, что она решила скрыть и, потянув рукава свитера, спрятала в нем руки, опуская их под стол. Длинные ресницы щекотали худые, чуть розоватые щеки, а зубы отчаянно впивались в пухлые, потрескавшиеся губы, отчего трещины лопались, выделяя кровь, которую Руби тут же слизала языком. — Тебе завтра в школу. Мне тоже. На часах четвертый час. И мы идем спать, откладывая разговор, — проинформировал Руби Джастин и, кинув на нее короткий, безразличный взгляд, направился на второй этаж в свою комнату. Она была готова разреветься. Но не позволяла себе. Потому что сама виновата, что сейчас он такой. Разбитый, уничтоженный, недоверчивый и неприступный. Все из-за нее. И из-за этого хотелось биться головой о стену. От чувства того, что тебе удалось сломать собственного брата, чтобы показаться крутой в глазах абсолютно чужих людей, имен которых сейчас она даже не помнит. Она променяла его на них. Джастин терпелив и сдержан. И верит во второй шанс. Но предательство не прощает. И никогда не простит. Заходя в комнату, Джастин защелкнул замок и, попутно стягивая с себя черную футболку, повесил ее на стул и направился в ванную, включая там свет. Подошел к зеркалу и устало потянулся. Кем он был раньше? Красивым парнем, на которого время от времени засматривались девушки. В меру подкаченным, в меру смазливым. Ничего нового, обычный подросток. С золотыми при определенном свете волосами. С очками выглядел круто. Очки — это круто, ведь так? И кто он сейчас? По-прежнему красивым. Но о нем уже не мечтают школьные девушки, да ему это и не нужно. Он по-прежнему в меру подкаченный, но на него уже не пускают слюнявые взгляды. И это ему тоже было не нужно. Раньше он питался лестью, но не сейчас. Сейчас перед ним стоял утерянный годами парень. Очки уже были не для крутости, очки были для защиты. В очках ты словно защищаешься от реальности. Видишь людей в другом свете. Его плечи стали более сгорбленными, а скулы более впалыми. Он практически не улыбался. Лишь фальшиво, чтобы мама поверила, что все хорошо. И лицемерно, чтобы сестра поняла, насколько он ее презирает. Сначала было сложно. Теперь хорошо. Снимает очки и впивается взглядом в карие глаза. Чуть спускается ниже и поджимает губы. Холодными пальцами касается шрама под глазом. Совершенно давнего. Совершенно бросающегося в глаза. Вот еще, в чем плюс очков. Они скрывают это уродство. Проводит рукой по волосам и, открыв кран, наклоняется, ополаскивая лицо прохладной, чистой водой, и слышит тихий стук в дверь, заставляющий вздрогнуть от неожиданности и, повернув голову, взять небольшое полотенце, вытерев сначала лицо, затем руки и, вздохнув, направиться к двери. Прислонился щекой к деревянной двери и услышал всхлипы, от которых сразу же зажмурился и, вздохнув, открыл двери. Руби сидела около стены, рядом с дверью. Ее плечи дергались в рыданиях, а всхлипы казались настолько глухими, будто она орала часами, отчего ее голос охрип. Она тяжело дышала и ладонью закрывала лицо. Джастину ничего не оставалось, кроме того как сесть на корточки рядом с ней, вскинув бровь. Она отстранилась от собственных рук и, со слезами в глазах, на щеках и скатывающимися на губы и подбородок, прикрыла глаза, прежде чем сказать то, что вызвало молнию у него в груди: — Я беременна.