Давай помолчим?

— Если ты хочешь сказать мне что-то важное, то лучше сделать это на трезвую голову, — Скайлер тяжело вздохнула и, захлопнув дверь в его кабинете, кинула сумку около входа, забрав бутылку мартини, поставила ее на тумбочку, в дальний шкафчик, заставляя отца покорно кивнуть и прикусить губу. Скайлер начала нервничать, и эта нервозность медленно перерастала в слащавую тревогу. На Чарли не было лица. Синие круги под глазами, усталые, потухшие карие глаза и, в целом, грустная гримаса, говорящая о том, что новость определенно не будет самой радостной. Он волновался, а волнуется Чарли Амстридж только в самых крайних и опасных случаях. — Хочу поговорить по поводу Рори. Он провел рукой по густым, седым волосам и чуть откинул голову назад, пытаясь сосредоточиться и подобрать нужные слова, чтобы рассказать все как можно более корректно. Скайлер поежилась на месте, сложив руки на груди и нахмурив брови. — Пап. Она отрицательно покачала головой, в качестве категорического отказа. Последняя тема, о которой она желает говорить: Рори. И она не будет этого делать. Не под каким предлогом. Просто не хочет. Просто бежит от правды так быстро, как это вообще возможно человеческому телу. Чарли встает со стула и, чуть пошатнувшись, надвигается на Скайлер, которая лишь прикусила кончик языка, пытаясь успокоить разбушевавшееся дыхание, разбивающееся о напряженную стену, выстроенную воздухом. — Ничего не говори, — он покачал головой, впиваясь холодными пальцами в ее оголенные плечи, чуть сжимая их. Его рубашка была помята и распахнута до груди, тонкая, серебряная цепочка болталась на шее, а глаза умоляли послушать, — просто сядь и выслушай меня, — он кивнул в сторону белого, кожаного кресла и еще крепче сжал руки на ее плечах. Скайлер вглядывалась в его лицо, а ее пронзило такое сожаление, что становилось дурно и, казалось, в глазах чуть потемнело. Но ей всего лишь казалось. У нее не было сил говорить о том, о чем она даже думать не могла. Потому что во время разговора ту вину, которую она тщательно впихивала за ребра, вновь просыпалась и начинала активно отравлять ее внутренности. Рори была самым слабым, самым уязвимым ее местом. Человек, с короткой «мальчишеской» стрижкой, и черными, сверкающими в любое время дня и ночи глазами. Тонкие, длинные, вечно холодные пальцы. Аккуратный брелок на шее, который она снимала только когда шла в ванную. Человек, которого большинство презирало из-за ее неординарных и достаточно странных увлечений, таких как коллекционирование змей или жуков. Всем казалось это безумием, в то время, как она наслаждалась, наблюдая, как эти прекрасные, живые существа обитают. У нее была даже особая, тайная комната, в которой она их хранила. Это был старый гараж, которым ее родители не пользовались с тех пор, как продали машину из-за долгов, и стали сносить туда старые, засоряющие весь дом, вещи. Конечно, Рори пришлось угрохать много сил, чтобы разобрать эти коробки и выделить некоторое пространство для ее «любимцев», но все же она сделала это и была горда собой. — Хорошо, — Скайлер на секунду прикрыла глаза и, разжав руки, прошла к креслу, усаживаясь на него и откидывая голову назад, пытаясь избавиться от дрожи. Зябкой, мокрой, впитывающей в себя все ее спокойствие, дрожи. — В тот день я виделся с мамой Рори, — Чарли тяжело вздохнул, кончиками пальцев касаясь груди и начиная медленно застегивать пуговки. — Она была слишком нервной и раздраженной, мне показалось это странным, учитывая ее стальное спокойствие. Я долго пытался вытянуть из нее правду, оправдываясь тем, что просто хочу помочь, и, спустя целый час, она наконец сделала это. Взорвалась. Слезы, всхлипы, вопли. Это было такое зрелище, что я растерялся, — мужчина ухмыльнулся и раздраженно вздохнул, когда пуговка никак не хотела лезть в петлю, и, бросив это занятие, он обошел стол, вновь усаживаясь на свое кресло, при этом сложив руки на стол. — Она кричала что-то по поводу того, что совершила самую огромную ошибку в своей жизни. Что действительно раскаивается, и что после сделанного она заслуживает самого жестокого наказания. Кричала о том, что Рори — самое важное в ее жизни… просто эмоции, просто обычная несдержанность, а со стороны ее нового мужа — отличное умение манипулировать, — Скайлер нахмурилась, с интересом вслушиваясь в каждое слово отца и пытаясь хоть что-то понять. Потому что сейчас — туман. Холодный и серый. — Позже она успокоилась, и мне удалось кое-что узнать. Ее муж поставил ультиматум: он или же Рори. Скайлер расширила глаза, ощущая, как начинают дрожать губы. — Сукин сын, — яростно вскрикнула Амстридж, пальцами скользя по гладким подлокотникам, будто желая за что-нибудь уцепится. — Продолжай, — кивок. Она помнила маму Рори — Джози. И помнила ублюдка Кэмерона — мужа Джози и отчима Рори. Ему было всего тридцать два, и он был старше Джози на пару лет, кажется, на два или на три. Естественно, женщина была в восторге, что такой мужчина обратил на нее внимания. Богатый, успешный, сексуальный красавчик, словно сошедший с обложки какого-нибудь мужского модного журнала. Она пускала слюни, глядя на него. Не замечала ничего, кроме него. Порой, приходя к Рори и пролезая в ее комнату через окно, им приходилось часто слушать стоны и скрипы кровати. Скайлер помнила, как Рори тогда смущалась. Ей было стыдно за собственную мать. А Скайлер лишь присаживалась рядом, подавала наушник, предлагая посмотреть фильм и, замечая растерянный, стыдливый взгляд Рори, лишь качала головой, говоря, что все нормально. Джози была любящей матерью. Она никогда не позволяла поднять руку на Рори или накричать на нее. Всегда заботилась о ней, пахая как папа Карло, чтобы ее единственный ребенок был одет и обут. Естественно, все это было до Кэмерона. После него — ноль внимания. После него — конец вкусным завтракам, потому что Кэм постоянно приглашал Джози в дорогие рестораны, оставляя Рори одну. Сначала это казалось милым — мать была влюблена. Начало раздражать после того, как Кэмерон начал набиваться в папочки. И в конец начало злить, когда он позволял себе поднять голос на Рори за какой-нибудь пустяк. — Сказала, что вместо таблетки от головы, дала амфетамин. Кэмерон сказал Джози, что только так они смогут избавиться от обузы и завести в будущем общего ребенка. Я был в полнейшем шоке. Амфетамин вызывает нереальную зависимость и… — С каких пор ты разбираешься в наркотиках, пап? — сухо поинтересовалась Скайлер, перебив Чарли. Ее сейчас будто кипятком облили. Пальцы начали трястись, отчего пришлось положить их на колени и крепко сжать ими подол платья, опуская голову. — Ива лет пятнадцать назад имел с ними проблемы, — хмыкнула Чарли, двумя руками проводя по лицу, пытаясь унять усталость и сонливость и все же продолжить свой монолог. От его слов Скайлер нахмурилась. Ива? Ива Пейдж? Тот самый до тошноты правильный Ива? Ухмыльнувшись, Скайлер подняла голову на отца, ожидающе взглянув на него, намекая, чтобы он продолжал. Интерес вперемешку со страхом все рос и рос. Можно ли это остановить? Вряд ли. Можно ли замедлить? Несомненно. Насколько нужно быть гнилым человеком, чтобы просто подумать о том, чтобы дать эту дрянь собственной дочери. Чтобы заставить ее хотеть все больше. Чтобы заставить сходить с ума от зависимости и от желания попробовать еще. — И что они собирались сделать дальше? — приложив прохладную ладошку к горячему лбу и прикрыв глаза, хрипло спросила девушка, свободной рукой сжимая подол сарафана. Секундное молчание, заставляющее мужчину напряженно выдохнуть. — Они попросили, — запнулся, — меня, чтобы я нашел подходящую больницу для психически больных людей. Скайлер покачала головой, ладошками закрыв лицо, ощущая, как оно начинает жечь от стыда, непонимание или… наверное, желания ничего не понимать, потому что то, что она понимала ей совершенно не нравилось. И она не хотела знать то, что рассказал ей отец сейчас. Она не хотела ощущать ту остроту в груди, которая, словно бензопила, резко вставленная во всю длину. Она не хотела чувствовать то, как стена слишком резко отгородила ее от всего. Ты бьешься кулаками, разбиваешь кости, желая выбраться, но единственное, что выходит, лишь отчаянный хрипы. Она все четыре года училась уживаться с виной, и у нее это, на удивление, отлично получалась, но сейчас все оборвалось. Вся ее тщательно выстроенная цепочка просто со скрипом разорвалась. Это было похоже… Представь, что ты стоишь на обрыве. Один шаг и ты в воде. Один шаг и ты мертв. Ты стоишь на середине полосы между жизнью и смертью и только тебе решать: сделать шаг назад, в жизнь, где можно начать совершенствоваться, где можно попробовать нормализовать свое существование, или сделать шаг вперед. Просто исчезнуть. Навсегда. Не чувствовать вины. Не чувствовать тяги. Не чувствовать ничего. Это было бы действительно идеально. Но есть одна проблема. Совсем маленькая. Совсем ничтожная. Скайлер — тот человек, который никогда не сдается. Тот человек, который идет вперед, ломая руки, но разбивая стену. Тот человек, который просто умеет видеть позитив в самых отвратительных, казалось бы, ситуациях. Она была той, кто сжимал руки в кулаки от боли, от сожаления по всему телу, но шла вперед с гордо поднятой головой. Она шла к счастливому будущему. И, видит Бог, она найдет дорогу к нему. Тяжело вздохнув, Скайлер поднялась с кресла, на секунду почувствовав головокружение, зажмурила глаза, отчего Чарли тут же спохватился и, встав из-за стола, чуть пошатываясь, двинулся к Амстридж, которая лишь выставила руку в перед, предупреждая о том, чтобы он не подходил. — Все нормально, — она попыталась улыбнуться, ощущая резкое покалывание в глазах, и тут же отвела взгляд в сторону, покусывая нижнюю губу и ежась на месте. — Хорошо, что ты рассказал, — девушка чуть помялась и, подняв заполненные слезами глаза, крепко сжала пальцами подол платья, обходя папу и направляясь к выходу, ощущая на своей спине его огорченный, тревожный взгляд. Она резко развернулась к нему, вскинув руками, ощущая, как слезы катятся по щекам. — Меня не огорчает то, что ты собирался искать психушку для моей лучшей подруги, пап, для моей сестры, потому что я знаю, что ты никогда бы этого не сделал. Меня огорчает лишь то, что ты жил с правдой, кормя меня ложью. Ее голос был звонким, и вновь четко ощущалась подходящая истерика. Она старалась держаться. Правда старалась. Но эта информация, будто кипяток, который вылили ей на оголенное тело. Хочется упасть и громко закричать оттого, как сжимается и трескается кожа, и как она медленно позволяет себе утонуть в этой боли. В этом жалком разочаровании, которое, как топор, рубит с плеча. Она не дожидается того, что скажет отец, а лишь разворачивается и выходит из кабинета, оставляя дверь открытой. Чарли не стал идти за ней. Потому что знал. Знал, что в такие моменты ей лучше побыть одной. Знал, что ей стоит переварить информацию в одиночестве. Но единственное, что он не знал — она ненавидела одиночество. И это было его огромной ошибкой. Не пойти за ней. Не поддержать ее. Потому что она бы не оттолкнула, как бы не сердилась. Потому что просто нуждалась в успокоении, которое бы он смог ей предоставить, если бы закрыл бутылку и пошел за ней, а не уселся обратно на кресло, продолжая делать все больше и больше глотков, доводя себя до изнеможения. Алкоголь — его слабость. *** — Хей, привет. Скайлер возвращалась домой, до жути уставшая и до такой же жути раздраженная, что даже любимая музыка в плеере казалась полным дерьмом. В голове шла Вторая мировая. Борьба между добром и злом. Борьба между желанием орать от безысходности и закрыть глаза, унять дрожь и попытаться успокоиться. Девушка без конца закутывалась в отцовский пиджак, который она взяла с вешалки у него дома, так как на улице к вечеру становилось прохладно. Ветер усиливался и, кажется, собирался дождь. Девушке хотелось побыстрее добраться до дома, заняться некоторыми делами, связанными с поступлением в университет, а так же, возможно, позвонить маме Рори и поговорить с ней на нейтральную тему, просто, чтобы понять, как она переживает потерю дочери или как пережила ее когда-то. А Джастин шел со школы. С наушниками в ушах и с черным рюкзаком на левом плече. Руки засунуты в карманы, а голова низко опущена. Лица практически не было видно, а когда он все-таки поднял его, услышав знакомый голос, Скайлер током пробрало. — Что с тобой произошло? Девушка подорвалась с места, протягивая руку и пальцами хватаясь за его подбородок, приподнимая его чуть выше, чтобы получше рассмотреть раны. Ее обеспокоенные глаза бегали по его бледному, разбитому лицу, а грудь тяжело вздымалась от тяжелого дыхания. Его бровь была разбита, а на щеке, ближе к правому глазу, был огромный синяк. Разбитые очки висели у него на футболке, а обеспокоенные, нервные глаза бегали из стороны в сторону, словно ища какое-то место, чтобы убежать и спрятаться от Скар, взгляд которой смущал настолько, что ему становилось некомфортно. Кареглазый сглотнул, поежившись на месте, и, нервно подкинув рюкзак на плече, уставился на Скайлер, смотря на нее так, словно видит впервые в жизни. — Я упал, — пожимает плечами, обходя хмурую девушку с суровым взглядом и со сложенными руками на груди. Прищурилась и обернулась, впиваясь взглядом в широкую спину Джастина, она приоткрыла рот и ухмыльнулась. — Эта отмазка уже неактуальна. Она фыркнула, а он закатил глаза, замирая на месте и поворачивая голову левее, отчего было видно лишь его ухо. — А ты мне не родитель, чтобы отмазки придумывать. Парень поморщился от собственных слов и, тяжело вздохнув, поднял голову к небу, направляясь к себе домой. — Я просто переживаю, — Скайлер нахмурилась, почему-то почувствовав себя оскорбленной. Совсем капельку. Он остановился. Так же резко, как остановилось ее сердце на секунду. Он был холоден, и это ее обижало. Он обещал, что не будет вести себя так, будто не знает ее. Стоп, Скай, он ничего не обещал. Перестань коверкать слова и, возможно, сможешь объективно смотреть на любую ситуацию. Джастин сказал: «Я не сделаю», а не: «Я обещаю». Точно. Так и сказал. — Мне не нужно ничье переживание. Это было единственное, что он сказал, перед тем, как забежать к себе в дом. Скайлер оглядела ночную, пустующую улицу и поняла, что сейчас зайдет в дом, запрется в своей комнате и выльет все эмоции в подушку.