Мы будем жить

Когда Жан и Эрен в очередной раз затевают словесную перепалку во время ужина, сталкиваясь в противоположных мнениях, как два встречных течения, медленно, но неукротимо надвигается настоящее стихийное бедствие, стихают разговоры под прессингом давящей атмосферы, и даже когда эти два неуёмных бунтаря вдоволь наругаются и по возможности слегка разукрасят друг другу лица, протекают вяло и неохотно. Саша искоса поглядывает на них, методично прожёвывая пищу, враз ставшую пресной и безвкусной, и тихонько ждёт, когда подойдёт к развязке очередное представление. Мотивы Эрена прозрачны и ясны — месть, возвращение утраченных территорий — да только менее безумными они от этого не кажутся. Саша молчаливо становится на сторону Жана, мысленно кивает в ответ на его доводы: да, идти в разведку всё равно что добровольно прыгать в пасть гиганту; да, они вкалывают до потери пульса, чтобы сбежать за центральную стену, цитадель безделья и безопасности; да, человечеству ни за что не одолеть гигантов ни сейчас, ни через сто лет; да, никакой речи не может быть о чести, когда на кону стоит твоя жизнь. Эта неприглядная правда, как рвота, лезет наружу, и всем вокруг становится дурно оттого, что так оно и есть. Саша соглашается с каждым словом, но никак не может побороть мандраж и усиливающееся отвращение к себе, а на душе начинают скрести кошки. Ей бы легкомыслия чуток, совсем немного, чтобы принять себя вместе с трусостью, чтобы не щемило сердце от двойственности, чтобы не хотелось стереть кулаком самодовольную усмешку Жана. У него друзей совсем немного, да и ясно, отчего другие обходят его стороной, — Жан не из тех, кого приятно слушать. Жан из тех, на кого приятно смотреть. Однажды Саша ловит себя на этой мысли во время одной из тренировок УПМ и пугается, но уже не в состоянии что-либо сделать. Незаметно сливается с его тенью, используя на полную охотничьи навыки и нестандартное умение лавировать на тросах, чтобы поразить тренировочную цель за несколько мгновений до того, как это сделает Жан, а затем, когда они снова сцепятся, ухмыльнуться и дразнить, жадно вглядываясь в его лицо, затирая произошедшее нелепыми причинами. Накалённый после стычки с Эреном, Жан замечает её назойливый взгляд. — Чего пялишься так? Разве я был не прав? — спрашивает он рассерженно, потирая рассечённую скулу, и Саша отводит взгляд, поджимая губы. «Прав, — думает она с горечью. — Но почему бы тебе не быть чуть менее прямолинейным и противным?» А затем сжимает пальцы в кулаки и мучительно краснеет до корней волос — неужто её взгляд ему мешает? Саше и самой это муторное чувство в диковинку — сердце бьётся изо всех сил и лицо горит до самых кончиков ушей. Утыкаясь лбом в сложенные на столе руки, она судорожно думает, стоит ли в следующий раз спрашивать разрешения Жана, когда ей вновь, как сейчас, внезапно захочется бессовестно на него попялиться, но быстро приходит к выводу, что не стоит: он и так слишком часто подтрунивает над манерой её речи, привычкой прятаться в тени и нападать исподтишка; припоминает инцидент на плацу и называет маньячкой картофельной. Лучше бы избежать лишнего повода. Саша принимает решение наблюдать за Жаном более осторожно, не совсем осознавая, на кой чёрт это, в общем-то, ей сдалось. Когда их ставят в пару на тренировке по рукопашному бою, Саша против воли ёжится и вжимает голову в плечи — с недавних пор Жан начал относиться к ним серьёзней и выкладывался по полной, чтобы наподдать Эрену. — Ох уж эти ваши любовные разборки, — хихикает она и пропускает удар. Спешно облизывает солёные губы, восстанавливая равновесие и принимая боевую стойку. Жану она не соперница. Особенно сейчас, на изнуряющем солнцепёке, когда хочется незаметно улизнуть и спрятаться в тени. Особенно когда спарринг-партнёр подобран из рук вон неудачно и нет-нет, да улетучится концентрация, выставляя на показ уязвимость. От одного его предельно сосредоточенного взгляда становится не по себе. Рядом с Жаном Саша начинает чувствовать себя маленькой слабой девчонкой, и ей это не нравится. — Эй, смотрите, Анни снова уделала Эрена, — раздаётся где-то сбоку, задорно и насмешливо. Жан мгновенно теряет бдительность, ухмыляется, вытягивает шею, чтобы отыскать взглядом распластавшегося на земле Йегера, готовится бросить что-то колкое, и Саша незамедлительно использует полученный шанс для мгновенной подсечки. Жан и опомниться не успел, как повалился на землю, лишь рот раскрыл в изумлении, а после рассерженно сузил глаза, когда Саша навалилась сверху, сжала запястья и победно заулыбалась во весь рот. — Сделала! — тянет она без намёка на издевательство. Радостно щурится, наклоняя голову и тяжело дыша. — Нечестно ни черта, дурочка. — Жан закатывает глаза, пытается освободить руки. — Будешь орать это внезапно схватившему тебя гиганту, — ухмыляется уже оправившийся Эрен. — Хотя нет, гиганты же не трогают коней. Жан раздосадовано цокает языком: мало того что упустил шанс поиздеваться над Йерегом, так его ещё и постыдно завалила девчонка. — Ну и долго ты ещё собираешься на мне отсиживаться? — недовольно бурчит он, ворочаясь. А у Саши пальцы словно задеревенели от долгого контакта взглядов, и в груди щемило невыносимо. Смертельно хотелось что-то сказать, да нужных слов, как назло, никак не нашлось. Они все здесь, угрюмые, заплаканные, потерянные — посреди оранжевого пожарища, оставшегося после сожжения останков — не досчитавшиеся товарищей и друзей. Саша безучастно смотрит в дымное небо, а внутренняя пустота настолько засасывающая, что нет сил больше ни на страх, ни на слёзы, ни на слова. «Уже завтра я окажусь в военной полиции», — отстранённо думает она. Там, в блаженной безопасности, не придётся переживать то, что суждено было пережить сегодня. Там, за самой дальней стеной, её друзья и она сама навсегда отгородятся от гигантов и потерь. — Я вступлю в разведку, — говорит Жан всем и будто бы в никуда. Его глаза пустые и безучастные, но голос звучит твёрдо, решительно. Саша смотрит неверяще, впервые за долгий-долгий день вдруг почувствовав себя живой. Горечь, тошнота и отвращение к себе накатывают с новой силой. Ей хочется разрыдаться и отговаривать, но в мёртвой тишине, посреди оставшихся в живых друзей, она явно чувствует молчаливое одобрением. Саша смотрит на Жана, глотает слёзы и понимает, что пути назад уже нет. Она тоже вступит в разведку. Она тоже безумна настолько, что почти готова к смерти, она хочет мести и… продолжать следовать за Жаном. В редкие моменты отдыха, в основном, в столовой, мальчишки вечно собираются вместе и обсуждают что-то совсем безынтересное. Сравнивают успехи в успеваемости, обсуждают тренировки. Иногда — прелести местных красавиц. Среди них своё имя Саша услышать и не надеется — и внешность, и манеры у неё, как у деревенской простушки. Да ещё и прозвище это постыдное, привязчивое — маньячка картофельная — не прибавляет уверенности. Саша знает наверняка, но всё равно внимательно слушает — ну а вдруг? И однажды всё-таки слышит то, что хотела. — А ведь Саша, — шёпотом говорит Конни и мнётся секунду, — Саша тоже ничего такая. — Может быть, когда не ведёт себя, как идиотка, — голос Жана. — То есть практически никогда. И сердце вдруг начинает биться быстро и громко, заглушая все внешние звуки. Жан влюблён — это знают все — для него все девчонки так или иначе в чём-то уступают Микасе. Так бывает: кто-то влюбляется в безупречных красавиц, кто-то — в печально известных скандалистов, и это, наверное, здорово — успеть влюбиться здесь, где первая любовь в большинстве случаев обречена стать последней. Криста взволнованно машет ладонью перед её лицом, но Саша словно не видит и не слышит ничего. В её голове всё ещё звучит голос Жана. — Втрескалась, что ли? — Имир насмешливо приподнимает бровь, и это мгновенно выдёргивает из вязкого полузабытья. — Что? Нет! — мгновенно отпирается Саша, заикаясь и краснея. Имир растягивает губы в противной улыбке. — Втрескалась, — самодовольно констатирует она. — За внеплановое хранение секретов подежуришь сегодня в столовой вместо нас с Кристой. — Нет. — Криста твёрдо даёт отпор. — Это совсем не повод. В глубине её светлых синих глаз прячется что-то болезненно знакомое. Имир мягко касается её плеча и идёт на попятную. Теперь Саша знает, как назвать эти чувства, и всё становится намного хуже. В деревенском домике пахнет стерильностью, сухостью и эфемерно — порохом. С выпуска из академии прошло всего три месяца, а кажется, что целая жизнь. Страх ещё пронизывает до костей, особенно в беззащитной тишине ночи, воплощаясь кошмарами, но рубеж между «нужно» и «страшно» преодолён давно. Поменялись приоритеты. Поменялся враг. Теперь в их руках оружие для убийства людей. Одно осталось неизменным — их жизни по-прежнему висят на волоске. Саша старается держаться поближе к Жану, потому что шансы на выживание тают с каждой секундой — слишком много врагов вокруг. Слишком много пошло наперекосяк, и тот, кто, казалось, был больше всех верен делу и надёжен, недавно оказался врагом. Любовь посреди войны — слишком бесполезная штука, и лучше бы оставить её при себе. — Чего раскисла? — спрашивает её Жан, сменяя на посту. Сегодня он едва не отправился на тот свет, но, быстро оправившись, уже выглядит куда более бодро, чем остальные. Умение быстро справиться с собой тоже быстро входит не в привычку, а обязанность. — Думаю о смерти, — честно признаётся Саша обыденным тоном. Это тоже обязанность. — О том, что, если всё провалится, мы обречены. — Ерунда. Всё получится. Мы выживем, — ухмыльнувшись, обещает он так, словно это естественно и ясно каждому. Словно был уверен в этом как никогда ни в чём другом. — После всего — просто обязаны. Саша неловко мнётся, делая вид, что вслушивается в ночной ветер, и неуклюже, застенчиво кладёт руку ему на плечо. Он так изменился, этот извечный скандалист, которого так тошно было слушать в учебке. А теперь они вместе на краю пропасти, и он обещает ей, что всё будет в порядке. В этом обещании она непроизвольно находит нечто романтическое и сакральное. — Только ты больше не попадай в неприятности, ладно? — почти шёпотом говорит Саша, каменея от собственной смелости. Жан опускает глаза, и ей становится совсем не по себе — вот сейчас он её отчитает за глупость, непременно отчитает. Кто как не она является извечных магнитом для неприятностей? — Это я тебе должен был сказать, — словно прочитав её мысли, отвечает Жан. Неловко толкает в спину. — Иди уже, отдыхай. Я сменю тебя на посту. Саша вздыхает, поправляет ремень на плече и отходит на пару шагов назад. — Но если вляпаешься во что-то — я тебя защищу, — раздаётся ей вслед. Саша оборачивается, неверяще распахивая глаза, — Жан стоит к ней спиной всё так же опустив голову, будто бы ничего и не произошло. Когда смысл сказанных слов всё-таки до неё доходит, она срывается с места и бежит, спотыкаясь, совершенно ничего не видя перед собой, и не может заставить себя прекратить улыбаться. Глаза неожиданно щиплет. Уверенность скачком адреналина закипает в крови. Они выживут. Просто обязаны. Так сказал Жан.