rebirth .

С самого утра Джонхён чувствовал тревогу, но, отгоняя все плохие мысли и домыслы, ждал своего альфу с работы. Они познакомились, когда Киму было 16, и вот уже почти два года вместе, один из которых живут совместно. Этот срок нельзя назвать большим, но сказать, что он мал - тоже нельзя. Их отношения развивались как у каждой среднестатистической пары, за исключением одного маленького «но». И вот циферблат на часах показывает 0:12, а любимого альфы до сих пор нет, в последнее время такое случается довольно частно, заставляя задуматься, правильно ли терпеть, только потому, что любишь? Заслужил ли ты такого отношения к себе? Ведь проживая с альфой весго лишь год, Ким разучился засыпать без рук, обвивших его талию, без ночных и таких нежных поцелуев в висок; для него это стало таким же обыдиным, как и почистить зубы с утра, таким же обыдиным, как и то, что солнце восходит на востоке, а садится на западе. Просидев ещё полчаса в гостиной, бездумно переключая каналы, омега наконец слышит заветный щелчок замка и, подрываясь, бежит в прихожую. Забываются все мысли, что мучали Кима на протяжении того времени, что он ждал альфу, забываются все сомнения, стоит лишь краем глаза увидеть Его. Альфа вольяжной походкой проходит в коридор, небрежно скидывая по пути обувь и кидая куртку, как ему кажется, на вешалку, подходит к омеге, заключая в свои объятия, говорит своим приторно-сладким голосом о том, как скучал, как торопился домой к нему, своему маленькому Джонхённи. Джонг, встав на носочки,прижимается так доверительно, словно ребёнок,который ищет защиты у родителя, старается успокоиться, ведь вот он, его альфа, пришел, сказал, что скучал по нему, не это ли важно? Возможно и было бы, если бы не запах,что словно шипы вонзается в руки, раны от порезов которого начинают кровоточить и саднить. Запах, такой приторно-сладкий, как и слова любимого, с нотками кислотной горечи. Быть может, ему просто кажется, что он чувствовал его? Может быть, ему просто снится, что носитель этого запаха именно тот человек, что укачивал его в своих объятиях, тот человек, которого он любил, как родного, хотя таковым и не являлся? Может быть, ему все это просто кажется? Как бы хотелось, чтобы так оно и было. Почему именно сейчас, так не вовремя, Джонхёна одолевают его страхи остаться совсем одиноким? Но не пора ли снять розовые очки и посмотреть на реальность, каковой она и является? Он и правда старался, старался не показывать, как ему сейчас больно и обидно, но смех, что прорывается, больше похож на смех сумасшедшего. И пусть, ему плевать, теперь это уже не так важно, как казалось бы. Или это просто его домыслы? Возможно, он просто успокаивает таким образом себя. — Убери их. Не хочу, я не хочу тебя видеть, — отталкивая альфу от себя, нанося невидящие удары ослабевшими руками, смотря сквозь его Джуна, сквозь его альфу, стараясь увидеть хоть что-нибудь, чтобы понять, что это просто сон застелил пеленой его взор, и нет, вовсе не его слёзы, — Не трогай, не трогай меня! — содрогаясь в своих всхлипах, оседая на пол и все так же продолжая невидяще бить альфу, что вскипает с каждой секундой, ведь сколько? Сколько он должен терпеть эту маленькую шавку? Удар, что отрезвляет Кима. Взгляд, что смотрит на него с такой ненавистью, руки, что сейчас держат его за ворот футболки, словно он тряпичная кукла, и опять удар. — Д-джун.. — сквозь всхлипы, — прекрати, что ты делаешь? — и вот, истерика все ближе, — Хватит! Я сказал прекрати! — и вновь удар, будто Ким говорит со стеной, и нет, никак не со своим альфой, что сквозь зубы шипит «Ненавижу! Сколько мне ещё терпеть тебя?». Наверное, именно сейчас ломается его хрупкое равновесие, его собственный мир, в котором он чувствовал себя защищённым, нужным и любимым. Равновесие, которое он так старательно и долго восстанавливал. Из последних сил отталкивая альфу от себя, Хён забивается в угол, хватаясь за голову и, словно безумный, шепчет в пустоту: «Нет! Мама! Подожди, почему ты так? Что я сделал не так? Мамочка, подожди!» и слышит короткое «Ненавижу!», видя в столь любимых глазах такой ненавистный и презренный взгляд. Что? Что он сделал не так? Уже ничего не ощущая, будто в прострации, Джонхён перестаёт сопротивляться рукам, что кидают его на кровать. Рукам, которые его любили и которые сейчас так самобзвенно срывают с него одежду. А на лице лишь улыбка, такая пугающая своей безысходностью и отчаиньем. Он не обращает внимания на то, что его в буквальном смысле сейчас изнасилует человек, которого он любит, он просто улыбается, невидяще глядя в пустоту.