Неправильно

Он был неправильным. Неправильным абсолютно, стопроцентно, совершенно неправильным. Странный оксюморон. Он неправильный от привычки курить за углом университета после ее лекций до наглого раздевающего взгляда, который даже не пытается скрыть от нее; от необдуманного хамства прямо ей в лицо до шрама на лопатке, который каждый раз возникает у нее перед глазами, когда она прижимается к его напряженной спине, не зная, то ли засмеяться от счастья, то ли разреветься от засевшей в области сердца отчаянной горечи. Он неправильный, отношения с ним — неправильны настолько, что вообще странно, как они могут быть. Неправильно, твердит она себе, когда Черных до боли стискивает ее запястья, слишком тонкие для капитана милиции с отличной физподготовкой. Неправильно, повторяет она, задыхаясь и комкая простыню ставшими вдруг непослушными пальцами. Неправильно, выдыхает она, выгибаясь под ним, хотя могла бы хоть раз прошептать его имя. Не могла бы. Слишком сильно перехватывает дыхание, когда его бесцеремонные руки скользят по телу, когда дрожь пробегает вдоль позвоночника, мешая сказать то, на что она не имеет никакого права. А у него все как-то проще/сложнее; он шепчет "сука", губами очерчивая линию идеальных ключиц; вжимает ее в постель, разрываясь между желанием и жгучей ненавистью, пробившей сердце с беспощадностью метко выпущенной пули. Он не знает, что после его ухода она утыкается лицом в ладони, еще хранящие память о его поцелуях и не замечает слез, четко-безжалостными строчками расчерчивающих кожу на побледневших щеках. Он не знает, что держит его рядом с ней, не знает, что вновь и вновь заставляет подчиняться ей. Да и о ней самой он знает разве что про ее нелюбовь к зеленому чаю, привычку целовать его шрам на лопатке и запах прохладно-кофейных духов, осевших на месте рвано-неровного биения пульса. "Сука", — стискивая зубы, повторяет он, читая очередное краткое смс из одного-единственного слова, спеша к ней через полгорода и после, в тот самый момент, когда мог бы на выдохе прошептать то, на что не имел ни малейшего права. Не мог бы. — За что вы меня ненавидите? — За то, что люблю. Это почти традиция: твердить о ненависти, зная, насколько зависим. "Королева, твою мать", — зло шипит он, когда она отпускает очередную язвительность в его адрес, пряча за полуопущенными ресницами скопившуюся в глазах боль. Но когда под натиском его ладоней протестующе трещит ткань, а взгляд "королевы" становится бессмысленно-расслабленным, он готов простить ей измотанную душу и нервы, спутавшиеся в клубок под ее полной насмешки улыбкой. Это почти традиция: обещать себе больше не читать ее требовательно-короткие сообщения, но вскоре переступать порог ее квартиры и забывать все клятвы, утыкаясь лицом в светлые волосы, золотистым водопадом струящиеся по странно хрупким плечам. И только заглянув в ее растерянное лицо и впервые заметив дрожащие на ресницах слезы, понять, что за ее спокойствие готов послать к черту весь мир, а в первую очередь свою гордость, не позволяющую просто признаться в том, насколько она ему нужна. И в этот раз, пожалуй, он не будет исступленно твердить о ненависти, вжимая ее в стену и задыхаясь от нежности. Сегодня он, пожалуй, позволит себе сказать то, чему так упрямо сопротивлялся, пытаясь обмануть ее/себя. — Просто побудем искренними.