Увядающая роза

В отголосках моего разума слышится тонкий шёпот, касаясь и разрывая изнутри. Щелчок. И я горю, не в силе понять, где я нахожусь и являюсь ли я кем-то. Может, моя жизнь — всего лишь выдумка сумасшедшего поэта, сидящего в углу и вырисовывающего молитвы на белоснежных листах, ведь демоны засели далеко и глубоко в прожилках души, не позволяя чувствовать и видеть. А, может, моя жизнь — иллюзия, воспроизводимая мозгом и приобретённой шизофренией, давая мне ложные и противоречивые воспоминания. Третье «может», возможно, будет являться правдой, ударив под дых и лишив эмоций. Но всё-таки. Может, я все тот же мальчик с Амстердамской улицы, где за моё тело платят неплохие деньги и бесконтрольно вжимают в кровать? Я одинокий и потерянный и по-прежнему ищу своего хозяина. — Упади в мои объятия — я хочу дышать; коснись моих губ — я хочу быть зависимым. — Тебе это не нужно, не противоречь. — Научишь меня любить? В тот день в его мозгу что-то щелкнуло и он, женатый и состоятельный мужчина, пришёл ко мне. Ему не нужен был секс. Не нужен был я. Ему нужно было кого-то обнять, утыкаясь холодным носом в шею и бессвязно рассказывая о своей жизни, — и я слушал, ласково перебирая его каштановые локоны и проводя губами по его щекам. — Я никогда не любил её, понимаешь? Общество давило на меня, говоря, что «гейство» — неправильно, и я верил, правда верил. Но на тот момент я был влюблен в одного мальчишку, у него была красивая душа и огоньки в глазах. Я думал, что это навечно. Но однажды вечером его убили. Я не знаю, кто и зачем, но его нашли посреди холодной улицы и с ножом в сердце. Мне сказали, что со мной будет тоже самое, ведь в нашем городе не любят геев. И я поверил, понимаешь? Я женился на ней, чёрт возьми, взял и женился, не любя. Первые два месяца нашей совместной жизни я даже не хотел заниматься с ней сексом, она была мне противна, но потом я просто забил, издеваясь над её телом. И она привыкла. Прям как я. Кстати, как тебя зовут, кудрявый? — Гарри, а тебя? — Луи. — Прям, как принца. — Убитого принца, милый... Я по-прежнему не знаю, было ли это или нет, ведь воспоминания, как навязчивая песня, врываются в моё подсознание, и я не могу дать каждому ярлык, — реально или обман. Но, если прислушаться к противному голосу в голове, я могу сказать, что после того вечера, я видел Луи, идущего вдоль угнетающей улицы и сжимающего тлеющий окурок от сигареты. Увидев меня, он улыбнулся и, подойдя, проговорил: — Я должен заплатить тебе деньги, а ты — сделать мне минет? Или, возможно, обойдемся без этого? — Смотря, в чем заключается твоё желание. — Просто хочу поговорить, Гарольд. — Что ж, говори, я не возьму деньги. Он вновь рассказал мне о своей жене, которую не любил, и о своем начальнике, который трахался с ней. Мне было его жаль, но каждый человек имеет свою историю. Может, похожую на ручей, мягко протекающую, а, может, на язык огня, больно обжигающую. Но я имел обратную — угнетающую. Я привык быть шлюхой, мне неплохо платят и доводят до оргазма. Грязно, но жить можно. Что же, я наглядный пример самой обычной привычки — жить, но Луи не такой, ему легче рассказать кому-то о своей боли, чем пережить. Глупый, ведь это ещё сильнее разрывает сердце, уничтожает каждый миллиметр хороших воспоминаний, заменяя их на твояжизньничтосмирись. И я смеялся над Луи, скрывая свой смех за интересующим взглядом и бесконечным все будет хорошо, просто верь, вера помогает переживать боль. — Если бы я верил, сладкий, я бы не говорил с тобой, шлюхи не понимают людских проблем, вы просто позволяете себя трахать, не борясь за жизнь. Ты думаешь, что много знаешь? Отнюдь. Ты смешной. Ты никогда не увидишь любовь за кучей стонов и денег. Ты будешь думать, что так надо. Ты — шлюха, Гарри. Ты не можешь судить о моей жизни. Ты вообще не можешь судить жизни, но, признаваясь, ты хорошо сосешь. И мир вертит тебя на своём члене. — А ты не можешь судить о том, как я сосу, ведь я не делал тебе минет, понимаешь? Ты обманываешь себя, а я говорю по сути. Хочешь честно? Ты просто нытик. Вместо того, чтобы бороться за свои права, ты ноешь мне, а потом говоришь, что я ничего не знаю о жизни. Ты не борешься и не делаешь вид, ты просто существуешь. А существовать может каждый. — Тогда покажи мне, что значит жить. Не можешь? — Могу? — Не можешь. Тогда я просто притянул его к себе и поцеловал, хрупко, отчаянно и смешно. Он не знал, зачем я это сделал, и я тоже, но жизнь на то и жизнь, чтобы искать выходы из любой ситуации, не так ли? — Я тебя поцеловал, и ты не умер. — Они говорили, что быть геем — неправильно. — Но, что ты чувствовал, когда мои губы касались твоих? — Правильность. Он обманывал себя, и я смеялся. Громко. Я не помню, что было дальше. Но нужно ли это? Не знаю. Однажды Луи вновь пришёл ко мне, но на это раз он потребовал секса, жесткого секса. И я вновь засмеялся. Он думает, что совокупность двух разгоряченных тел поможет заполнить дыру в его сердце? Нет. Но я промолчал, прожигая взглядом его глаза и громко выстанывая ЛуиЛуиЛуи. Он трахал меня нежно и аккуратно, будто его «я отымею тебя со всей жесткостью» растворилось в воздухе. Ему нравился я, ему нравилось моё тело, и ему нравилось играть в любовь, представляя на месте меня того мертвого парня, которого он любил всей душой, потеряв от ранения в сердце. И я вновь смеялся. — Ну как? — Это было прекрасно, Гарри, просто прекрасно. Мне кажется, я влюбляюсь в тебя. Не смешно ли? — Твоё время окончено. Будешь продлевать? — Я уж было забыл, что ты самая настоящая шлюха. И он ушёл, оставив на постели пятна от своей спермы и шлейф от недорогого одеколона. Он вновь противоречит себе и своей жизни, думая, что от трёх встреч со мной сможет подарить мне своё сердце. Глупый. Никто никогда ещё не был уверен на сто процентов, придумывая себе идеальные истории, какой для Луи был я, ведь я — шлюха, которой плевать на него и его проблемы. Я просто люблю иногда поговорить и получить деньги. А он искал во мне спасение, думая, что я спасу. Вы думаете, что я говорю это, ничего не зная? Я все знаю. Он продолжал ко мне приходить, давая деньги и трахая. А я смеялся. Ведь он, кончая, любил прижиматься к моему телу и говорить: — Прекрасный. Он ничего не знает о жизни. Ничего. Он живет иллюзией. — Прекрасен тот, кто не берёт денег за любовь, а тот, кто позволяет любить себя за бесплатно, Луи. Он просто кивал и уходил. А я считал, что он подобен огню, который может существовать лишь в хорошую погоду, а в плохую — умирать. Он придумал для себя идеальный мир, забыв, что шлюхи не могут любить. Хоть половина моих воспоминаний покинули мой разум, но я отчетливо помню, что однажды увидел Луи, сидящего на мосту. Его голова находилась на коленях, и он плакал, сглатывая слезы. — Что случилось, Луис? — У моей жизни нет смысла. — Почему же? — Жена — шлюха, ты — шлюха. Меня окружают шлюхи, но в отличии от моей жены, тебя я люблю. И я смеялся. Но тем не менее, я взял его за подбородок, мягко проведя носом по чуть загорелой щеке и вовлекая в поцелуй. Он отвечал так отчаянно, так влюбленно и так потеряно, и на секунду я почувствовал жалость, ведь я ничего к нему не чувствовал, играя, но это чувство покинуло также быстро, как и пришло. Мне его не жалко. Отнюдь. Он сам выбрал такой путь. — Я люблю тебя, Гарри. — А я тебя — нет. — Почему ты это делаешь? — Что? — Продолжаешь уничтожать меня. — У любви не всегда есть баланс, Луи, это жизнь, в которой смысл лишь придумали. Он вновь ушёл. А я смеялся. Отчаянный. Потерянный. Глупый. На следующий день он пришёл ко мне, как всегда заплатил деньги, нежно трахнул, а потом просто сел, уставившись на меня и тихонько произнеся: — Ты знаешь, что значит быть убитым? — Вновь начнешь нести чушь о никчемности своей жизни? Ты никчемный, Луи, пора бы уже привыкнуть. Я отвернулся, начиная одеваться. Совершенно не хотелось видеть его, его влюбленные глаза и слышать его бессвязные речи. — Я влюблен в тебя. Ты напоминаешь мне его, у тебя такие же зеленые глаза и такие же ямочки на щеках, но ты черствый, а он — нежный. Но я верю, что, возможно, ты мог бы быть другим. — Не мог бы, Луи, не мог. — Я люблю тебя. — А я тебя — нет. Умирая, мы видим историю прожитой жизни, но некоторые моменты никогда не упоминаются, потому что наше подсознание не хочет это запечатлеть, и, возможно, поэтому я не помню, как Луи меня убил. — Гарри, ты — роза, но любая роза рано или поздно умирает. Я убит тобой, твоим безразличием и твоей холодностью, но пришло время показать тебе, что значит вянуть. — Я все равно не полюблю тебя. — Это уже не нужно. Я сидел к нему спиной и не видел блестящую сталь в его руках, которой он перерезал мне горло. Капельки крови красиво ложились на постель, прекрасно сочетаясь со мной и со слезами Луи, которыми он усыпал всю постель. Я не знаю, кто я и где я. Но здесь жарко. — Я люблю тебя, Гарри, бесконечно и сильно. — Твоя жизнь — ничто, как и ты. Ты много ноешь. — Когда-нибудь твоё тело коснётся пламень Ада, но будет уже поздно. — К чему это? — Ни к чему. Я люблю тебя.