* * *
Решение отправиться в Годрикову впадину приходит спонтанно. Гермиона ждет Рона; не говорит напрямую, но я же не слепой. Плачет, когда думает, что не вижу, и в который раз перечитывает сказки Биддля. Все еще надеется найти скрытую подсказку от Дамблдора, а я давно уже ни во что не верю. Остается рассчитывать только на себя, но руки опускаются. С каждым судорожным вздохом, с каждым всхлипом Гермионы все сложнее собрать волю в кулак. Могу часами смотреть в потолок или без конца подкидывать снитч. «Чаша Хельги, что-то Ровены», — без перерыва крутится в голове. Главное известно, но переменных катастрофически много, а я слишком устал скитаться. — Ты должен, — говорит в моем подсознании патлатый очкарик. — Я должен, — повторяю за ним. — Ты не сможешь, — он щурится и нагло ухмыляется. — Я смогу, — спорю, хоть и без энтузиазма. — Жалкий неудачник, — тот, второй, так похожий на меня, презрительно смеется и растворяется в воздухе. Очередная иллюзия — разговор с самим собой — уже не воспринимается как что-то из ряда вон выходящее. С недавних пор довольно часто беседую со своим темным альтер-эго. Оно жаждет хлеба и зрелищ — пыток и власти. Оно настолько похоже на Волдеморта, что мне кажется, что на самом деле я такой же. Не зря Шляпа предлагала мне Слизерин, не зря я могу говорить со змеями, не зря… — Ты крестраж, — голос подсознания отчетливо звучит в голове. — Ты мечтаешь воссоединиться с хозяином, — стучит в висках. — Никчемный сосуд для чужой души, — свистящий шепот разрывает барабанные перепонки. — Давай аппарируем в Годрикову впадину, — выпаливаю я, лишь бы заглушить ненавистные слова. Это не так! Я не верю! Еще один обман! — Но, Гарри, это опасно, — осторожно начинает Гермиона. Со временем становлюсь раздражительным и агрессивным, и она говорит тихо и спокойно, как удав мог бы убеждать кролика. Она не боится, но опасается. Тщательно взвешивает слова, просчитывает возможную реакцию. Рациональность и подстраховка — это и есть Гермиона. — Все равно. Сколько можно ждать какого-то знака, время идет, люди умирают. Мы должны что-то сделать! — почти кричу на нее, потому что голоса в голове все сильнее, а Гермиона молчит. — Но риск… — Мы столько раз чуть не умерли, а ты до сих пор думаешь о риске? Она удивленно смотрит на меня и кивает. Видимо, не находит слов, или я настолько безумно выгляжу. Представляю: волосы торчат в разные стороны, глаза горят, на щеках лихорадочный румянец. Сам бы сдался в Мунго, если бы мог, наверное, чтобы спокойно наслаждаться своими галлюцинациями и убивать вымышленных людей. Так проще и спокойнее, не надо ничего решать, все происходит само собой — нужно только закрыть глаза и взмахнуть палочкой. — Я понимаю, что там могилы твоих родителей, а скоро Рождество… — Она запинается, но все-таки продолжает: — И ты хотел бы… — Я хотел бы найти способ уничтожить крестраж или хотя бы отыскать еще один, — жестко обрываю ее и тут же жалею. Это мои тараканы в голове, мои проблемы и заботы не должны отражаться на ней. Она и так все бросила, чтобы помочь мне, хоть я и был против, но это же Гермиона. Все для других вопреки всему. Всегда поступает по совести, и я не имею права пренебрегать ею. — Прости, — кладу руку на ее плечо, но она отворачивается. — Я не хотел, правда… Ну хочешь, побей меня. — Гермиона улыбается краем губ, но не поворачивается. — Что мне сделать, чтобы… — Ужин, — тут же находится с ответом она, — вода с грибами у тебя все равно лучше получается. Поджимаю губы и киваю со скорбным видом. — Готов понести заслуженное наказание. Она смеется и откидывает волосы назад. — Так и быть, помогу тебе порезать продукты, — и идет вглубь палатки, где на столе уже лежат грибы. Хочу ей рассказать о кошмарах и видениях, но в последний момент останавливаюсь. Снова. В пятнадцатый раз. С ноября я начал считать. Голые цифры отвлекают, чуть сильнее привязывают к реальности, и я цепляюсь за них зубами. Даже понимаю Гермиону с ее тягой к нумерологии. Числа просты и понятны, в них нет скрытого смысла или двойного подтекста. Не имею права выдергивать Гермиону из упорядоченного мира и ввергать в мой ад подсознания. Может быть, потом… Если станет совсем невыносимо… Если не смогу сам справиться… Выдержу! Обязан. У меня получится… — Ты идешь? — Гермиона оборачивается и улыбается. «Все будет хорошо, иначе и быть не может», — говорят ее глаза, и я верю. Гермиона не умеет обманывать, у нее наверняка нет темной стороны. Чистый, ничем не замутненный свет, который она дарит мне, вытягивает из тьмы одиночества и отчаяния.* * *
Смотрю на имени родителей, выбитые на надгробии, но не чувствую ничего. Совсем. Ни злости, ни горечи, ни обиды, ни скорби, ни печали — ничего. Будто это чужие люди в холодной могиле. Гермиона не подходит — наверняка считает, что мне нужно побыть наедине с собой. Она всегда видит в людях лучшее, вот только во мне хорошее стремительно умирает, отпадает за ненадобностью. Стою посреди кладбища на открытой местности — идеальная мишень. Появись сейчас Волдеморт, даже стараться не придется: я как на ладони. От осознания этого в крови бурлит адреналин, ощущаю неповторимое чувство эйфории. Будто бросаю вызов системе, которая отказывается меня ломать, но и просто так не сдамся. Если и умирать, то достойно. Слышу тихие шаги за спиной — это Гермиона. Ненавязчиво напоминает о своем присутствии. — Гарри, нам нужно идти, — кладет руку на плечо и чуть сжимает. Киваю и бросаю последний взгляд на могилу. Джеймс Поттер. Лили Поттер. Люди, которые умерли, чтобы я жил. Ловлю себя на мысли, что их жертва ни к чему не привела. Было бы проще, если бы Авада не срикошетила и меня не было. Никаких скитаний, одиночества, боли. Меня бы не интересовала судьба магической Британии, я не был бы спасителем, Волдеморт победил и установил свою диктатуру. Лучше бы не было, но волшебники бы уже привыкли. Магглорожденных просто не было бы в Школе, их бы не гнобили, чистокровные правили. Воображение рисует картину этого мира: Уизли в опале, Люпин в подполье, Гермиона так и не узнала, что она волшебница,— одномерное общество в черном цвете без права на инакомыслие. — За нами кто-то следит, — шепчет Гермиона. Резко оборачиваюсь и вижу одинокую фигуру в свете фонаря. На Пожирателя не похоже, на доброжелателя тоже. Кто это? Адреналин вскипает с новой силой. Хватаю Гермиону за руку и тяну за собой. «Лишь бы не упустить», — стучит в голове. Это кажется жизненно необходимым. Долгое ожидание дает о себе знать. Инстинкт самоубийцы клокочет в груди и требует выхода. Наконец мы хоть куда-то двигаемся. Когда приближаемся, понимаю, что это древняя старуха. Она пытливо смотрит на нас и манит к себе. — Батильда Бэгшот? — догадываюсь я, и она кивает. Подруга Дамблдора, хорошая знакомая родителей. Понимание бьет под дых. Могу приблизиться к их жизни, узнать ближе, натянуть еще одну нитку связи с реальностью, за которую можно держаться. Когда мы заходим в дом, все встает на свои места. И молчаливость Батильды, и заискивающие взгляды, и скованность движений. Запах разложения бьет по нервам. Узнаю его сразу — в каждом сне чувствую, как пахнут гниющие трупы, совершенные в своей отвратительности. Гермиона морщится, зажимает нос и оглядывается по сторонам. А псевдо-Батильда — уверен, что настоящая Бэгшот в одном и шкафов кормит своими внутренностями паразитов, — жестом зовет меня наверх. Оборотное или чары, трансфигурация? Гермиона права, идти в Годрикову впадину было слишком очевидно, но я чувствую, как тело наливается энергией. Засовываю руку в карман и сжимаю палочку. Вот сейчас, сейчас, еще немного подождать… Буквально на секунду теряю контроль, и из горы тряпья на меня набрасывается Нагайна. Мой худший кошмар, мое альтер-эго с желтыми немигающими глазами, моя погибель? Кидаю заклинания одно за другим: Остолбеней, Ступефай, Круцио — все они отскакивают от чешуи и разлетаются в стороны. Нагайна наступает, а я не могу ничего противопоставить. Вижу в углу огромный комод, кричу, что есть мочи: — Бомбарда Максима! — и только потом понимаю, что это глупо. В последний момент поскальзываюсь, и заклинание ударяет в крышу. Дом рушится. Во все стороны летят щепки, камень, пыль забивается в нос и рот, застилает глаза. Почти ничего не вижу, но физически ощущаю Нагайну где-то рядом. Она шипит, подбирается ко мне. Еще чуть-чуть, совсем немного. Резкий рывок за руку: Гермиона выдергивает меня из-под обломков и вот прямо сейчас аппарирует, но Нагайна не отступает. Она будто чувствует меня и безошибочно угадывает, куда я сейчас перемещусь. Последнее, что я вижу, — зубы Нагайны, и истошно кричу: — Авада Кедавра!* * *
— Гарри, Гарри, ты в порядке? — У Гермионы волосы торчат в разные стороны, она лихорадочно меня ощупывает: видимо, ищет повреждения. — Я так боялась, что тебя расщепит! «Тебя», не «нас», отчетливо отмечает мозг. И я был таким же, пока Волдеморт не попытался убить меня в Отделе Тайн, вместив свою сущность в меня. Галлюцинации, видения, всепоглощающая жажда убийства раздирают на куски. Сжимаю судорожно кулаки и понимаю, что палочки нет. Шарю по земле, но не нахожу ее. — Где? Где моя палочка? Гермиона отводит взгляд и смотрит на свои руки. Понимаю все по виноватому взгляду, но отказываюсь верить. Подскакиваю, но тут же падаю обратно на землю. В глазах темнеет, голова кружится, резкая боль сжимает виски. — Она сломалась, — все-таки отвечает Гермиона и горестно выдыхает. — Ты сильно ударился, не вставай пока, я принесу одеяла. Накатывает апатия. Бессмысленно смотрю в небо, пока Гермиона окружает нас заклинаниями, ставит палатку и разводит костер. По крайней мере, думаю, что она занимается именно этим. В глубине души мне плевать. Теперь я инвалид во всех смыслах слова. И морально, и физически, и магически. Не способен ни на что. Гермиона суетится, что-то делает, кажется, даже разговаривает, но я равнодушен ко всему. Хочу умереть. Вот так просто, не вставая с твердой земли. Это нельзя понять, нельзя объяснить, можно только чувствовать. Магия внутри клокочет, мечется, но не находит применения. Можно взять палочку Гермионы, можно найти выход, но я не хочу выкручиваться. Жизнь загоняет в тупик, из которого не выбраться, и я выбираю самое простое — отрешиться от реальности. Прокручиваю в голове самые страшные воспоминания — смерть Седрика, битву в Отделе Тайн, Арку смерти, бесчувственного Сириуса, смерть Дамблдора. Понимаю, что это еще не конец. Будут еще смерти за меня и рядом со мной, будет выкручивающая суставы боль, сжигающая изнутри. Ничто не спасет. Ни сила духа, ни окрепшая связь с Гермионой — я приношу страдания и муку всем, кто находится рядом. Нет смысла существовать и дальше, только сдаться и не позволить Волдеморту убивать и дальше. Пожертвовать собой во имя других, чтобы этот ад прекратился. Хочу положить конец всему, чтобы не выбирать и не рисковать. Хочу пойти как овца на заклание, хочу стать прахом. Инстинкт самосохранения отключается за ненадобностью. Так продолжаться больше не может. В крови бушует адреналин, перемешивается с магией, но я нахожу в себе силы встать и доковылять до ближайшего дерева. — Акцио, палочка Гермионы, — максимально концентрируюсь, но ничего не происходит. Живущая внутри стихийная сила подводит впервые. Щелкаю пальцами и зову Добби, но он не слышит. Не чувствует меня? Или занят? Или не хочет? Кричу раненым зверем, падаю на колени и колочу кулаками по камням, сдираю кожу с костяшек. Никчемный, ненужный, несостоявшийся спаситель! — Гарри, Гарри! — Гермиона выбегает из палатки и хватает меня за руки, пытается поднять. — Уйди! — отмахиваюсь от нее, но не рассчитываю силу. Гермиона отлетает к стволу дерева. Слышу хриплый стон, но даже не смотрю в ее сторону. Сама виновата, мне и так паршиво, глупо лезть на рожон. Поднимается сильный ветер, закручивает пыль воронкой, и я глотаю ее. Не случайно, нет — целенаправленно. Задыхаюсь, разум тонет в свисте шквального ветра. Ветви деревьев склоняются и хлещут по лицу. Наверняка до крови, до шрамов, но это приятная боль, от нее легче. Почти облегчение. Ощущаю себя обычным магглом, беспомощным перед стихией. Не могу ничего противопоставить. Закрываю глаза и концентрируюсь на эмоциях. Клекот магии нарастает, она сдавливает грудь, собирается в кончиках пальцев и бунтует. Ей некуда деться, а тело не справляется. Срываю голосовые связки в очередном вопле, сердце стучит где-то в горле, капилляры в глазах лопаются. Я должен выпустить магию из себя, иначе она разорвет меня на части. Перед глазами уже кровавый туман, когда чьи-то холодные губы прикасаются к моим. Гермионы? Буря стихает, на смену красному приходит темнота, легкие наполняются кислородом. Это как глоток воздуха после долгого удушья. Как чудесное спасение. Как освобождение. Гермиона будто выпивает мою магию до дна, но я не чувствую себя оболочкой. Наступает блаженная пустота, и я проваливаюсь во тьму без сновидений. Впервые за долгие месяцы.* * *
Часами лежу и апатично пялюсь в потолок. Ничто не трогает и не касается. Заклинания становятся пустыми бессмысленными словами, а палочка — обычной деревяшкой. Гермиона пыталась починить мою, но не вышло. Это все так же гора щепок и одиноко торчащее из надлома перо. Теперь она меня опасается — не боится, но касается осторожно и неуверенно. Пытается достучаться. — Не переживай, Гарри, — утешает она, — это все временно. Стресс, переутомление, когнитивный диссонанс — она знает много умных слов, но от этого не легче. Магии нет, она исчезла. Гермиона подбадривает, убеждает, что нужно потерпеть -и все вернется на круги своя, но я-то чувствую — ничто не будет как прежде. Остается только смотреть в потолок и ждать. Пока нас найдут или случится чудо, и мы придумаем способ победить Волдеморта без магии. «Силой мысли», — усмехаюсь про себя. Рядом Гермиона гремит посудой, гудит чайник — так обыденно, но я, как и раньше, безразлично смотрю в потолок и не реагирую ни на что. — Тебе нужно поесть, — она еле касается моей руки и тут же отдергивает. — Если ты будешь морить себя голодом, лучше никому не станет. Не станет, Гермиона, но и лучше уже не будет. Я беспомощен, и лучшее, что могу сделать, смириться с неминуемой смертью. Не от руки Волдеморта, так от шального заклинания Пожирателей. Теперь не могу защитить даже себя, не то что кого-то еще. Гарри Поттер, из которого высосали всю магию, тряпка. — Гарри… — в последний раз пытается достучаться, но я по-прежнему молчу, и она уходит, ссутулившись. Конечно, я попросил у Гермионы прощения после всего произошедшего, но какой смысл? Такое не забывается. Я причинил ей боль, еще немного — и убил бы, но она опять меня спасла. Милая, добрая Гермиона… Возможно, мне кажется, но она приняла весь удар на себя. Забрала эмоции, а вместе с ними и магию. Пытался колдовать ее палочкой, когда она спала, но без толку. Кусок дерева отказывается меня слушаться, оно бездушно. Гермиона же, напротив, стала сильнее. Любое заклинание получается мощнее, чем когда-либо. Она станет великой ведьмой, она сможет постоять за себя и других, она отомстит за мою смерть и не допустит чужих. И она это заслужила. Гермиона куда более хороший человек, чем я. Закрываю глаза и не замечаю, как отключаюсь. Во сне — это ведь сон? — снова убиваю. Издеваюсь, мучаю и получаю мрачное удовлетворение от этого. Снова волшебник, могу подчинить кого угодно. Разделять и властвовать. Волдеморт гордился бы мной, если бы знал, хотя, может, и видит. Что для него заглянуть в связанное общим прошлым и заклятьем сознание? Проще простого. Чуть поднапрячься, и вот перед ним картины из моего подсознания. Или все-таки воображения? Потаенные мечты или нелепая случайность? Мне уже плевать, просто получаю удовольствие от процесса. Чужие ожидания — ничто по сравнению с неограниченными возможностями тьмы. Быть плохим и сильным лучше, чем светлым и беспомощным. Вот только я понятия не имею, какой на самом деле, а связей, соединяющих с реальностью, уже не осталось. Последнюю сам разорвал, когда позволил себе причинить боль Гермионе, пусть случайно и неосознанно. Это уже не имеет значение. Не имею ни малейшего представления, что с этим делать. Изображать героя до конца, быть тем, каким меня хотят видеть, или сдаться Волдеморту и отмучиться? Оказывается, я совсем не тот, каким привык себя считать. Совсем не тот.* * *
Свинья на убой — емко и лаконично обо мне и моей жизни. Браво, профессор Снейп, десять из десяти. Я лишился всего: семьи, друзей, наставника, а теперь все оказывается фикцией, умело распланированным графиком жизни. Первое желание — кричать и топать ногами — проходит довольно быстро. Следом подкрадывается раздражение и за доли секунд перерастает в неконтролируемую ярость. До мушек перед глазами, до прокушенной губы и сбитых в кровь костяшек. Дамблдор не имел права, и я отомщу. Убью любого, кто встанет на пути. Камень на камне разрушу все, во что он верил. Уничтожу свет, разобью мечты о светлом будущем без войны и террора. Всего и нужно-то — убить Волдеморта и занять его место. Не так много. Разбиваю Омут памяти и топчу его остатки. Хочу, чтобы он превратился в пыль. Не вспоминать, не думать — только чувствовать, чтобы ничто не отвлекало от цели. Убить. Сравнять с землей. Покорить. Не замечаю, как дохожу до лагеря Волдеморта. Не ощущаю боли, когда получаю в лоб Аваду. Не удивляюсь, когда вижу Дамблдора в белом тумане. Он умеет эффектно появиться в самый нужный, по его мнению, момент, но я уже все решил. Назад пути нет. — Гарри, мальчик мой, что же ты делаешь? — он качает головой и подходит ближе. — Зачем рвешь свою душу на части? Ты же знаешь, каким будет результат. Усмехаюсь и прикусываю щеку с внутренней стороны. Не хочу доставлять ему удовольствие и срываться: кричать и возмущаться, как пятилетний ребенок. — Не вы ли, профессор, сделали все для этого? Дамблдор изображает глубокую горечь и печаль. Захлестывает желание бросить в него Круциатус и наблюдать, как старческое тело выгибается на каменной плите, но у меня нет ни палочки, ни магии. — Я никогда не хотел для тебя такой судьбы, — все-таки выдает свое очередное якобы мудрое заключение. — Вот и посмотрите, какое чудовище в итоге сотворили, — зло бросаю ему в лицо и… Открываю глаза. Вокруг меня лес, а надо мной взволнованное лицо Нарциссы. — Драко жив? — ее голос шелестит, и я киваю, хотя и не имею ни малейшего понятия, где сейчас Малфой. — Он мертв, — говорит громко и резко поднимается. Волдеморт расслабляется, Пожиратели улюлюкают, и происходит то, чего совсем не ожидаю: чувствую, как глубоко внутри зарождается магия, растекается теплом по телу, покалывает в кончиках пальцев. Из рук Нарциссы — специально и намеренно? — падает палочка и приземляется аккурат рядом со мной. Меня не нужно уговаривать. Хватаю палочку и вскакиваю. Наслаждаюсь испуганными и удивленными лицами Пожирателей, смотрю Волдеморту в глаза, ухмыляясь краем губ. Ну что, игра началась.