Картина души

      Душно. Окна в небольшую комнату закрыты, лишая помещение свежего воздуха. Окна зашторены плотной бордовой тканью, не пропускающей ни единого солнечного лучика, ибо прямой солнечный свет с его ультрафиолетовым излучением ужасно вреден для нежной поверхности картин, пусть те и стоят стопками, прислонённые к стене, с наброшенными поверх них простынями. Лампы металлических торшеров направлены на большой холст, отдавая ему большую часть своего света, остальная же мизерная частичка света лишь отодвинула кромешную тьму к углам, поселяя в комнате лёгкий полумрак. На полу валяются стружки карандашей и сломанные грифели, готовые превратиться в чёрный порошок, как только кто-то на них наступит. Рядом с мольбертом стоят два ведра, с чистой и приобретшей непонятный, отвратительный, грязный оттенок от большого количества красок водой. От полотна ползёт огромная чёрная тень, падая на стенку, заставленную бокалами с карандашами, кисточками, красками, мелками и даже ватными палочками, которые хозяйка комнаты иногда использует вместо рабочего инструмента.       Она лежит на диване в весьма неудобной позе, накрывшись тонким покрывалом, что почти соскользнуло на пол, норовя за собой утащить и хозяйку. Хотя, она сейчас даже и не проснётся после трёхсуточной, тяжёлой, бессонной работы. Три дня назад она, неожиданно для себя, соскочила с кровати и, второпях захватив несколько бутылей воды, чайник, кофе и коробку с говяжьим "Ролтоном", поселилась в своей мастерской, покидая ту только в самом крайнем случае.       Вдохновение нашло внезапно, будто её накрыло огромной волной и унесло за собой в море, неся по течению вдаль от цивилизации. Такие моменты наступают редко, и ими надо пользоваться в полной мере, изливая всю душу в своё творение. Но, самое главное – не спугнуть. Наученная горьким опытом, она закрыла двери на замок, отключила и бросила на кровать телефон, исчезнувший в складках одеяла, рискуя потеряться там навсегда. Нужно отгородиться от всего мира, ибо она не переживёт ещё одного незаконченного детища. Захватив плеер и наушники, она скрылась в мастерской, готовая творить.       Играла одна и та же песня, которая, как казалось художнице, идеально подходила под настроение; именно этой песней станет картина. В воображении девушки разворачивалась кровопролитная, невероятная и самая глупая вещь, которую только может придумать человек – религиозная война. Толпы фанатиков сражаются между собой, пытаясь доказать, чей Бог лучше. А пока в голове складывается прообраз нового, несуществующего мира, на холсте появляется, благодаря длинному, тонко заточенному грифелю, лёгкий, небрежный набросок. Она покажет самый апогей этой ничтожной, не имеющей никакого смысла битве. Взмах карандашом – и вот уже прорисовывается пейзаж: холм с большим деревом, река внизу и виднеющийся впереди лес, а слева – город, окружённый крепостными стенами, около которого и разворачиваются все боевые действия.       Штрих, штрих, и тонкий грифель с тихим треском ломается и падает на пол, к своим собратьям. А ей некогда затачивать старый карандаш, она просто откладывает его на стоящую рядом табуретку и берёт другой, точно такой же, и продолжает кропотливую работу по созданию картины. Главное – закончить. Такое вдохновение к ней приходило уже четыре раза, раз или два в год, и тогда она начинает лихорадочно творить, наплевав на сон, вместо него вливая в себя галлонами кофе, на желудок, кидая в него порции быстрозавариваемой лапши, наплевав на всё. И все четыре раза зря. Девушка чувствовала, что все те картины должны были стать чем-то необыкновенным, в них она вкладывала, не жалея силы, здоровье и душу, оставляя в своих картинах всю себя, без остатка. Но это чёртово вдохновение, будто бы издеваясь, уходило именно в тот момент, когда картина была практически закончена, когда оставались последние детали, мелочи, оставляя после себя пустоту. А без этих мелочей художница никак не могла закончить. Ни одну из четырёх картин. Каждый раз, когда вдохновение уходило, девушка пыталась продолжить работу, но каждый раз всё портила, по какой-нибудь нелепой случайности: позвонили в дверь – и художница от неожиданности разлила грязную воду на картину. От осознания того, что она сотворила, у девушки сначала расширились глаза от ужаса, она зажала рот испачканными в краске руками и, опустившись на пол, тихо заплакала от переполняющего сердце отчаяния. В дверь снова позвонили, и вот тогда нежданному гостю, не повезло: художницу захлестнула волна гнева на того, из-за кого она лишилась, практически, части своей души. Девушка, как гарпия, набросилась на бедного продавца пылесосами, проклиная его и посылая всеми известными ей ругательствами, от чего тот бежал так, будто ему вдогонку пустили стаю собак.       Во второй раз ей позвонили на мобильный, девушка не пролила на этот раз воду, но вместо этого её рука дёрнулась, и на полотне появилась огромная, жирная клякса, потёкшая вниз, смешиваясь с другими цветами, опять уничтожая работу. От злости девушка разнесла полквартиры, а потом забилась в угол среди обрывков бумаги, сломанных карандашей и разлитой по полу краски и тихо заплакала.       В третий раз, в то время, когда она добавляла на палитру краску, её решил напугать её парень, просто так – ради прикола. Но девушка, слушавшая музыку в наушниках, от страха сильно сдавила в руке тюбик с черной краской, от чего та "выстрелила" прямо на картину. У девушки нервно задёргался глаз, ведь на этой картиной девушка работала почти три месяца, и всё опять коту под хвост! Жители этого дома потом долго вспоминали, как из окна полетела одежда парня, а его с пинками, криками и обещанием воткнуть карандаш в глаз выгоняли из квартиры.       После этого, девушка, ненавидящая раньше только сопливых, противных детей, возненавидела ещё и людей, которые ей постоянно мешают. После этого художница продала свою двушку, и купила однокомнатную квартиру на окраине города.       Четвёртому же разу предшествовала практически вся жизнь художницы. Мать воспитывала дочь в строгости, да так, что девочка повиновалась каждому слову матери. Но вот наступил тот момент, когда надо было уходить из школы и поступать в институт. Мать, всю жизнь твердившая дочери, как ей стоит жить и что глупыми "рисунками" не заработать и на кусок хлеба, без разрешения дочери, подала документы в юридический. Девушка же всегда знала, что будет заниматься только творчеством, но никак не поиском несуществующей в человеческом мире справедливости. Поэтому, узнав, что мать принялась решать судьбу совершеннолетней дочери без её ведома, девушка, тоже тайком, подала документы в академию искусств. На этой почве назрел скандал, мать обзывала дочь неблагодарной тварью и выгнала девушку из дома, отрезав поток денег. А художница, поступив, стала зарабатывать на жизнь тем, чем, по мнению матери, заработать нельзя – девушка стала рисовать. Всё начиналось с портретов в парке аттракционов, потом она стала продавать картины через Интернет, и, в конце концов, прославилась. Мать же, узнав об этом, приехала на новую квартиру к дочери и стала распинаться, мол, была не права, желала только счастья, и так, слово за слово, мать стала требовать от дочери плату за то, что художница вообще родилась. Снова разгорелся скандал, во время которого мать в порыве гнева, порвала холст с почти завершённой картиной.       Теперь же оставалось надеяться, что когда вдохновение снова решит по-тихому покинуть скромную обитель девушки, загородный коттедж, то на эту самую обитель не свалится ядерная ракета, ибо представить, что может помешать девушке закончить на этот раз, неизвестно.       За три дня она успела изрисовать карандашом весь холст и даже наметила будущие тени и особо важные детали, в особенности, выражения лиц сражающихся – каждый из них был уникален, не похожим на других религиозных фанатиков. О каждом из них художница могла сказать что-то определённое, например: у этого есть сын, а вот у этого в предыдущем сражении умер брат, а того, совсем ещё молодого, ждёт ослепшая от слёз мать. Девушка считала, что если у её героев не будет своей истории, то они перестанут быть живыми – картина будет мёртвой. Но, самое главное, что радовало девушку, так это молодая жрица, что от вида развернувшегося ада на земле, зажав рот руками, пытаясь сдержать рвущийся наружу крик боли и отчаяния. Она в бессилии падает на землю, наблюдая за кровавой бойней. Она чувствует, как умирают те, кого она только вчера благословляла на битву. Она – глас Бога, за которого умирают простые люди, но который не желает помогать своим подданным. И осознание того, что всё то, что творится там, внизу, под холмом – бессмыслица.       Художница всё это видит, но самое трудное, что ей предстоит, это сохранить этот образ, и перенести его на полотно.       Проходил день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем, а вдохновение, будто бы не желая повторения предыдущих ошибок, всё так же пребывало в мастерской художницы. И вот, спустя полгода, был нанесён последний мазок. Лампы отключаются, и включается нормальный свет, полностью освещая светлую комнату. Картины под простынями так же стоят стопками у стен, четыре незаконченных шедевра лежат здесь же; пол заляпан краской, и покрыт тонким слоем карандашных стружек и грифелей. Девушка в старой растянутой футболке и коротких шортах, бывших когда-то полноценными брюками, вся покрыта краской. Сжимая в руке кисть, она поджала губы, следом растянувшиеся в счастливой, безумной улыбке. Она это сделала! Она закончила! Четыре года она пыталась вложить душу в работы, и вот, на пятый год, она, наконец, смогла показать то, что томиться у неё на сердце. В неё, как и в эту жрицу, никто не верил, все смотрели со скептицизмом, но жрица, поборов неверие, смогла встать против Богов и предотвратить войну, также и художница смогла встать против общества с его проторенной дорогой. Она сделала всё сама, только потому, что сама верила в себя, только потому, что сама этого хотела.