Наркомания

Гокудера прижимается спиной к холодному окну и беспомощно съезжает вниз. Достает пачку красного Винстона, зажимает сигарету одними губами и, щелкая зажигалкой, поджигает. Сине-желтое пламя трясется, дрожит, тянется к рукам. Хаято поджигает конец и затягивается. Дым проникает в легкие, и он смотрит в одну точку — старается сосредоточиться на чем-то, но тело не слушается, и он продолжает сидеть на холодном кафельном полу. Крапаль становится больше, охватывая своим испорченным огнем всю макулатуру. Зрачки сужаются и расширяются; холодные, бледные руки трясутся. Гокудера понимает, что болен. Но он не хочет ничего исправлять. Тушит окурок, выбрасывает в мусорку и приподнимается. Пепел попал на футболку — придется переодеться. Снимает белую и надевает черную — большую, безразмерную. Кажется, это футболка Такеши. Но Хаято плевать. Теперь это его футболка, и то, что она лежит в шкафу, аккуратно сложенная, на отдельной полке, совсем ничего не значит. — Ты опять курил? — интересуется Ямамото. — Да. Такеши хочет что-то сказать, но не решается. Он не знает, как подобрать слова. Не знает, как помочь Гокудере выбраться изо всей этой чертовщины, поэтому просто молчит. И это молчание режет по ушам сильнее, чем ультразвук. Гокудера идет в какой-то третьесортный бар и покупает там пакетик какой-то дряни. Наркодиллер просит несколько зеленых, и Хаято быстро впихивает ему, отмечая, что какая-то уж слишком дорогая доза. Малец говорит, что она качественная. Гокудера не разбирается в наркотиках. Он еще ни разу не принимал. И он ему верит. Приходит домой, усаживается и наливает в стакан остатки вина — не сильно пьянит, но решимости больше. Хаято ставит бутылку рядом со столом, хватает пакетик и высыпает содержимое на стол. Он припадает к столешнице и зажимает одну ноздрю, вдыхая другой белый порошок. Откашливается, отклоняется на спинку кресла и тут же мир расплывается, словно машинное масло. Вокруг него — чертов радужный замок со слащавой принцессой, а он кажется настоящим рыцарем на белом коне. В этом мире возможно все: левитация, телепортация, много всякой чертовщины из мультиков. Гокудера расплывается в улыбке, бегает зрачками по комнате, и все кажется таким светлым, словно палящее солнце Сахары светит прямо в глаза. А он может смотреть на это солнце. Хаято сжимает пальцы, что аж костяшки белеют — он встает и тянется к пустой бутылке вина. Открывает, убеждается еще раз, что она пустая и кидает на пол. Бутылка разбивается вдребезги, а Хаято смеется. Тело уже его не держит, и остатками здравого смысла он понимает, что это такое жалкое зрелище. К горлу подступает тошнота, ноги подгибаются и он падает рядом с осколками, болезненно поскуливая — кажется, он упал на один из них. Лампочка наверху кажется искрой, которая зародила мир, а Гокудера мнит себя Богом — бесполезным, но Богом. Ему плевать на людей. Он всемогущ. Он может создать то, что хочет. Он хочет создать смешение всех цветов воедино и видит непроглядно черный. И все обращается в ничто. Хаято просыпается на холодном полу в пять утра. Под глазами большущие синяки, а на всем теле — порезы и ссадины, как будто его толпа старшеклассников в подворотне избила. В горле тугой комок, и Гокудера хватает воздух ртом, наполняя свои легкие желанным кислородом. А его все меньше и меньше, он задыхается, как будто вдыхает нафталин. Прижимается лбом к холодной стенке и едва сдерживается, чтобы не свалиться прямо здесь. На ватных ногах шагает в ванную, цепляется за ручку, дергает дверь. Внезапно его начинает тошнить, и он сгибается перед туалетом. Из глаз текут слезы, а изо рта — отвратительные остатки вчерашнего ужина, и Хаято себя ненавидит. Он кое-как умывается и придает себе более-менее божеский вид, надевает школьную форму Намимори и замирает перед входной дверью. Гокудера хватает пачку сигарет и кидает ее на стол, где еще остался тот самый порошок — надо убрать, а то вдруг кто-то придет. Гокудера забирает пачку обратно и прячет в карман. — Гокудера-кун, все в порядке? — Тсуна волнуется. Его босс, черт возьми, беспокоится, а Гокудера смотрит на него красными глазами. Красными обдолбанными глазами. — Ты плохо выглядишь. — Все хорошо, Десятый! — Хаято выдавливает подобие улыбки, хотя это больше похоже на оскал человека, которому стало жутко плохо. Хаято обещает себе больше никогда не покупать наркоту. Хаято идет в тот бар покупать ту самую наркоту. Сегодня что-то новенькое — таблетки. Шипящие такие, вроде тех, которые в горячей воде растворяют — для горла. Малец советует класть ее под язык и желательно делать это сидя. Гокудера не слушает советы всяких там малявок, поэтому он открывает пачку и кладет себе одну под язык. Это была чертовски дурацкая ошибка с его стороны. Ноги подкашиваются, а вокруг все расплывается, словно на американских горках. Почему-то все кажется прекрасным, и думать о всякой ерунде не хочется. Он идет и натыкается на Ямамото. Кажется, Такеши всегда бегает перед сном. — Гокудера? Абонент недоступен. Оставьте сообщение после сигнала. Гокудера хватается непослушными пальцами за футболку и повисает, падая вниз. Ямамото подхватывает его под руки и куда-то ведет. Хаято дебильно улыбается. Ему весело, чертовски весело, и он хочет заразить этим весельем и Такеши тоже, но тот даже не смотрит. Ямамото проводит его в свою комнату. Усаживает на кровать. Попадает на нее Гокудера не с первого раза — его штормит, как корабль при буре, и он постоянно падает якорем вперед. В конце концов, он садится на нее. Такеши садится рядом. Гокудера смотрит на Ямамото, и он сейчас кажется ему чертовски сексуальным. Хаято тянется к нему, мелко дрожа всем телом — побочный эффект передоза, невесомо касается губами, вовлекая в поцелуй. Такеши не сопротивляется, внимательно смотрит, как итальянец изо всех сил старается что-то сделать и каким бесполезным он может быть на самом деле. Мечник вжимает его в кровать, заводя худощавые руки над головой, и Гокудера уже не знает, зачем он пошел на это безумие. Пальцы с силой стискивают запястья, отчего подрывник болезненно стонет, а Ямамото ослабляет хватку. Руки Такеши горячие — как лава, как пламя, как его кофе без сахара по утрам. И от каждого прикосновения он словно распаляется. Ямамото целуется слишком умело для бейсбольного придурка. Гокудера ненавидит всех девушек, с которыми он практиковался. Его губы спускаются ниже — на шею, на выпирающие ключицы, на угловатые плечи. — Не целуй меня, — хрипло просит он. Хаято кажется, что это вообще не его голос. Такеши его не слушает. Он стягивает ту самую черную футболку Ямамото, которая совсем-не-его. В свою очередь Гокудера пытается что-то стянуть с Такеши. Это уже похоже на марафон. Хаято не понимает. Руки совсем его не слушаются, а приятные ощущения распространяются по всему телу — текут вместе с кровью по венам, поступают в сердце, в мозг. Гокудера хочет, чтобы когда-нибудь у него случилось кровоизлияние в мозг. Покончить с этой чертовой жизнью подрывника и зажить как нормальный человек. Человек, который может стать правой рукой Десятого. Человек, которым бы гордилась семья и учителя. Но сейчас он откидывает свои моральные предпочтения. Он хочет пить, словно алкоголик, закидываться таблетками в подворотне и трахаться с Ямамото. И сейчас это решение не кажется таким омерзительным, как тогда, когда он еще мог трезво соображать. Он наклоняется и высвобождает член Ямамото из черных шорт и нижнего белья. Хаято никогда раньше не делал минет, но почему-то сейчас уверен, что все получится. Он проводит языком по всей длине, обводя им вздувшиеся венки и целует головку. Облизывает пересохшие губы и вбирает член в полную длину. Сначала подрывник беспомощно закашливается, но затем привыкает и начинает двигать головой, помогая себе руками. Проходится языком, а затем скользит холодными пальцами. Такеши хватает его за волосы и заставляет наращивать темп. Он начинает возбуждаться, поэтому тянется руками к члену и гладит его через ткань джинсов. Толкается бедрами навстречу руке. Мечник тянет его за волосы вверх, заставляя отпустить член и посмотреть на Ямамото. Хаято тянется рукой ко рту и вытирает тыльной стороной слюну. Такеши заставляет Гокудеру приподняться и снять с себя джинсы, отчего тот протестующе качает головой — слишком тяжело, тело уже не держит. Ямамото продолжает возиться с ним, стягивает эти чертовы джинсы и куда-то их скидывает. Хаято плевать. Уже. Без одежды становится непривычно холодно — он инстинктивно сжимается. Такеши толкает его животом на кровать и тот приподнимает задницу. Казалось, тело знает, что делать. Хаято девственник. Но он не отвечает за себя, принимающего всякие наркотики. Мечник заставляет Гокудеру открыть рот и проталкивает туда три пальца. Хаято не знает, зачем. Он облизывает их, почему-то забывая обо всем насущном. Такеши вытаскивает обильно смоченные слюной пальцы. Один палец проникает в анус — Гокудера почти ничего не чувствует. Второй — ерзает, неосознанно стараясь избавиться от неприятных ощущений. Третий — тихо постанывает, не в силах сопротивляться. Когда пальцы выходят, Хаято шумно выдыхает. От ощущения, что будет потом, тело сжимается. Такеши медленно входит в него, давая привыкнуть к ощущениям. — Расслабься, — Ямамото целует его. Гокудера расслабляется и хватается цепкими пальцами за простынь. Такеши входит до самого основания, а Хаято закусывает губу и вжимается в кровать. Больно. Мечник начинает двигаться быстрее, постепенно наращивая темп. С каждым толчком он задевал простату. С каждым толчком Гокудера, выгибаясь, стонал. Температура в комнате, кажется, неминуемо увеличивалась, пока градусник не взорвался, показав самую высокую. Ртуть выливается. Она везде. На полу, на вещах, на нем, на Такеши. Хаято улыбается. Ему опять кажется что-то, чего не должно быть. Ямамото приподнимает Гокудеру и усаживает его сверху. Новые ощущения. Уже не больно — сначала, скорее, неприятно. Пальцы Такеши скользят по члену Хаято, и тот сжимается. Вязкая сперма наполняет его, и от ощущения чего-то палящего внутри он изливается на простынь. Гокудера просыпается и проклинает всех. Чертовы таблетки, что он принял. Чертову задницу, что так болит. Чертов мозг, которому вообще пришла идея сделать это. Чертов Такеши, который воспользовался этим и трахнул его. Ямамото просыпается и не понимает, почему Гокудера кричит на него трехэтажным матом, а потом, болезненно всхлипывая, падает на кровать. Хаято смотрит на потолок. Он хочет ненавидеть бейсбольного придурка, хочет побить его, накричать, но он не может. Сил почти не осталось. Его опять тошнит. Бейсбольный придурок придерживает волосы Гокудеры, пока тот в три погибели согнулся над его туалетом. Затем умывает его и вытирает лицо полотенцем. Хаято хочет принять душ. Что-то вязкое высохло и до сих пор оставалось снаружи и внутри. Мерзкое ощущение распространялось по всему телу. Гокудера вышвыривает Ямамото из его же ванны. Хаято выходит и заматывается полотенцем. По пути хватает форму средней школы, пытается натянуть штаны. — Это вредно. — Я знаю. Никто из них не обмолвился ни словом о том, кто и что знает, но Гокудера понял — Такеши знал. О наркотиках. О сигаретах. О выпивке. Обо всем. — Сегодня ты идешь к врачу. — Нет, — отворачивается Хаято. — Да, — с напором отвечает Ямамото. Гокудера не знает, почему он согласился. В кабинете сидит тетка средних лет. Она хватает своими сальными пальцами карту Хаято и брезгливо просматривает ее. Эта женщина — психиатр, и Гокудера действительно не знает, зачем Такеши привел его сюда. Ему бы к наркологу, а не душу изливать. — Какие у вас проблемы? — она напяливает на себя очки и делает чрезвычайно умное лицо. — Никаких. — Тогда зачем вы сюда пришли, молодой человек... — психиатр смотрит на карту. — Гокудера Хаято. — Это было добровольно-принудительное дело. — Тогда расскажите, почему же вас сюда привели. Что вам кажется странным в своих поступках? Какие у вас трудности в жизни? Излить душу психиатру? Почему бы и нет. — Каждый день я встаю с мыслью о том, что я хочу сдохнуть. И тогда мне приходится наводить этот сраный кофе без сахара, потому что денег на нормальный кофе и нормальный сахар у меня не хватает. Потом я понимаю, что не могу прийти с такой недовольной рожей к Десятому, и пропускаю пару стаканчиков какой-то гадостной выпивки. После школы я опять чувствую, что моя жизнь лишена смысла, и иду покупать себе новую дозу. Я уже не знаю, как мне лучше убиться, чтобы никому не помешать, поэтому я просто курю, чтобы заработать себе туберкулез и тихо умереть дома. — Вы хотите покончить с собой? — спрашивает она, продолжая что-то попутно записывать. — Я не говорил, что я хочу покончить с собой. Психиатр выписывает талончик к наркологу. Не консультация — обычный прием. Хаято уже изрядно вымотался и совсем раздражен. Он ненавидит ходить по больницам. Да еще и хмурое выражение лица Такеши начинает удручать. Нарколог похож на Шамала. Гокудера хочет рассмеяться, но, смотря на их серьезные лица, ему уже ничего не хочется. — Присаживайтесь, — врач показывает на стул рядом с собой. Подрывник послушно садится и отдает свою лечебную карту. — Вас зовут Гокудера Хаято? — он кивает. — Если вас не затруднит, расскажите немного о себе. Как вы думаете, есть ли в вашей жизни сложности, которые могут спровоцировать тяжелое состояние вплоть до самоубийства? — Я учусь в средней школе. Живу в маленькой комнате, которая состоит практически только из кухни. У меня даже кровати нет, — горько усмехается он. — Отец постоянно обманывал меня, к тому же убил мою настоящую мать. Я сбежал из дома, когда был совсем мелким, и стал бомжевать в поисках семьи. Но меня постоянно посылали, а иногда даже избивали где-нибудь в подворотне. Я был бесполезным. Но потом я смог выживать и понял, что ни на кого положиться не смогу, что никто меня не спасет. Однажды я узнал о том, что в Вонголе появился новый босс, и решил проверить его. Но облажался. А Десятый спас меня. Потом я встретил бейсбольного придурка и торфяную башку. Но после того, как я понял, что они гораздо сильнее, я... чувствую себя таким слабаком и придурком, что больше не хочу жить. Наверное, вы хотели услышать что-то другое? Про то, зачем я сюда пришел? — Нет, — качает головой врач. — Вы вправе сами выбирать то, что рассказывать. — Курю я с тех пор, как ушел из дома. Пить начал чуть позже. Мне редко перепадало, после этого я ничего не помнил, но просыпался иногда непонятно где. Наркотики я начал принимать пару месяцев назад, когда деньги появились. За все это время я крупно потратился и принял где-то шесть доз. Таблетки, порошки. Я бы принял больше, но, увы... Нарколог назначает ему прием через два дня и дает талон. Хаято бесит, что он должен тратить свое время на каких-то врачей. Но впервые в жизни он не может вспылить и отказаться. — Я пойду с тобой. — У меня талон на три часа. — Я пойду с тобой. — У тебя бейсбол, придурок. — Я... — Заткнись. Этот врач постоянно расспрашивал Такеши. Как Гокудера себя ведет, как он реагирует на разные вещи, замечали ли за ним что-то подозрительное. По подростковым меркам диагноз привычный, по взрослым — неутешительный. Хаято вжимает голову в плечи — он ненавидит делиться своими проблемами с кем-то. Ему кажется, что бейсбольный придурок накричит на него и расскажет Десятому. А со своей наркоманией он покажет себя только слабее — ничтожеством, которое даже не может сопротивляться самому себе. Но Ямамото этого не сделал. Он похлопал Гокудеру по плечу и улыбнулся, словно этой проблемы совсем нет. И тогда и самому Гокудере казалось, что проблемы не стало. Кажется, нарколог заставил Ямамото следить за ним. — Ты можешь жить у меня дома, — предлагает Такеши. — Мне нравится мой дом. — Тогда я буду жить у тебя дома. — У меня нет кровати. — Я принесу с собой футон. Как бы Гокудера не отказывался, не отталкивал его от себя — Ямамото все время оказывался рядом. Он слишком заботился. Словно считал, что Хаято — беспомощный котенок, который не может о себе позаботиться. С каждым днем становилось все тяжелее держать себя в руках. Один раз подрывник сглупил и все-таки купил у мальца новую пачку. Сел за стол — идти домой, где его Такеши дожидается — не вариант. Рядом подсаживаются какие-то любители. Среди них даже мелькают те, кто уже приличное время подсели на иглу. Вид у них болезненный, замученный. Руки сплошь исколоты, у некоторых начались язвы — чертова анти санитария. В некоторых из них Хаято прослеживает себя и пальцы с силой сжимают шприц — ему впервые так сильно не хотелось этого делать. Но тело скрутило, и парень отложил эти мысли. Игла с силой прокалывает руку, устремляясь прямо в вену. Сначала Гокудера жмурится, а затем тяжело выдыхает. Чувство, одновременно похожее на эйфорию и оргазм, накрывает его с головой. Все люди, музыка, голоса — все это становится таким далеким. Мир окрашивается в неестественные цвета. Хаято идет вперед, а вокруг — тысячи людей, что ему поклоняются. Он вновь мнит себя Богом. Кто еще достоин быть им? Человек впереди — недостоин. Человек позади — недостоин. Подрывник расталкивает своих подчиненных и хватает за волосы какую-то крестьянку. Он не знает, зачем. Или знает. Причина — недостойна. Позади — целая толпа земных смертных. Они хватают Бога и несут его к котлу. Жертвоприношение. Жертвоприношение идиотского Бога во имя Бога с большой буквы. Революция. Восстание. Богохульство. Он сплевывает кровь. Кровь — вода. Она льется ручьями, потоком, океаном. Все революционеры должны умереть. Вода кипит. Земля — котел. Люди варятся в котле собственных неудач и собственных ошибок. Они в Аду. Бога больше нет. Рая больше нет. Есть только Ад и пустота. Гокудера идет домой только в пятнадцать минут третьего. Ночи. Такеши посылал его в магазин в девять. Хаято напрочь забывает, что он должен был купить. Он смотрит в витрину магазина и ненавидит себя. Расширенные зрачки, болезненный вид, бледная-бледная кожа. На руках — следы от игл. Он выглядит также, как и те наркоманы. Он и есть наркоман. Гокудера внимательно осматривает свои ссадины и порезы. Кажется, его опять избили. Ему надоело забывать подробности, и Хаято попросту измученно выдыхает, надеясь, что Ямамото уже спит. Он устало стучит в дверь и только-только замечает, что ноги его совсем не держат. Дверь открывается, и его беспомощную тушку подхватывают и волочат в квартиру. Гокудера опирается об стенку и стаскивает обувь. Такеши молчит, и это молчание мучает еще больше. — Я... — начинает было Хаято и тут же запинается. Он не знает, что сказать. Он ничего не знает. — Прости. Я не принес то, что ты просил. — Завтра, — коротко бросает Ямамото. И это «завтра» он уже ненавидит. Хаято спит плохо. Кажется, кошмары только заставляют его острее прочувствовать то самое отчаянное положение. Пальцы хватаются за футболку Такеши, словно за опору. Он что-то испуганно бормочет во сне. Тогда Ямамото кажется, что он совсем не такой сильный, каким хочет казаться перед всеми. Гокудера просыпается в шесть часов утра в холодном поту. Тело знобит, словно он на северном полюсе. Хаято отпускает футболку Такеши и хватается за белые пряди волос. Его мутит. Хочется добраться до ванной, но как только Гокудера встает с футона, то тут же зацепляется и падает. Он остервенело хватает ртом воздух, стискивает зубы и старается пересилить себя. Ямамото подхватывает его под руки и ведет в ванную. В некоторые моменты Хаято даже благодарен ему. Если бы не Такеши — не дошел бы. Он наспех чистит зубы и идет принимать душ. Горячая вода течет по худым плечам, спине, ногам. Она протекает прямо в легкие, наполняя их, и Гокудера закашливается. Он падает на пол и зажимает рот ладонью. Отстраняет ее от себя — кровь. Она капает на пол и ее уносит потоками воды. Кажется, он впервые переборщил. Такеши теперь даже в магазин ходит вместе с ним. Гокудера хочет опять купить что-нибудь, но не может. Он ненавидит себя за то, что начал. Хаято проводит целый день, захлебываясь собственной рвотой в ванной. Такеши всегда рядом. Они прогуляли школу. Расстроили Десятого. Губы дрожат, и Гокудера поднимается. Кажется, отпустило. Умывается холодной водой и ложится на футон. Ему больше ничего не хочется — ни есть, ни пить, ни спать. Хаято проводит параллель с роботом и нервно смеется. Пальцы изо всех сил сжимают простынь. Ему еще никогда не было так больно. — Я больше не могу это терпеть, — Хаято едва сдерживает слезы. Тело ломит. Кости ломит. Кажется, что еще немного, и какая-то сила изнутри сломает его пополам. Он не мог спать и даже не мог отключиться. Муки казались бесконечными, болезненными, сумасшедшими. Хотелось умереть. Хотелось опять вколоть себе что-нибудь. — Прости, — извиняется Ямамото, и Гокудера мысленно трижды проклинает его за такие глупости. Бьянки с сожалением смотрит на него, а Хаято отмечает, что сегодня он выглядит по-особому жалко. Как бы он ни старался привести себя в более-менее божеский вид, все равно все как будто видят, что с ним что-то не так. Гокудера не хотел разговаривать с сестрой — он и не мог. Он только нашел положение, в котором ему не так сильно больно жить. Они о чем-то долго разговаривают на кухне, и Гокудера отмечает, что Ямамото не улыбается, только ему — редко, вымученно. Когда сестра уходит, Хаято тянется к Такеши и утыкается носом в макушку. Он готов просидеть так все время, но кости опять заломило, из-за чего пришлось лечь на футон и сжимать зубы, терпя все эти мучения. С каждым днем Гокудере становилось все хуже и хуже. Нарколог выписал какие-то таблетки, а еще — неутешительный диагноз. Если Хаято хватит смелости вытерпеть все это, то он сможет больше никогда не вернуться к наркотикам. Если не вытерпит — такое состояние будет каждый день. Ничего исправить не удастся. И тогда он решается терпеть. Через неделю становится легче. Через две он самостоятельно идет к врачу. Хаято кажется, что он становится сильнее. Ему больше не хочется быть Богом. И тогда черный цвет становится миллиардами иных. А ничто превращается во все.