СтихоТвари

Не бывает удачи такой, чтоб спасала вечно: Ведь удача опасна. Удача бесчеловечна.

      Так легко ворожить, когда сила клокочет в небе, прорастает в земле, растворяется в камне скал. Так драконий скелет выгибает когтистый гребень, щурит дыры глазниц: не меня ли ты, брат, искал; и не я ли тебе помогу, как нагрянут бури, когда мёртвое станет живым, и наоборот?       Я из тысяч наук волен был выбирать любую, но лишь эта спасает от виселиц и гаррот.       Всё, что было мертво, обретает иную силу; обретает холодную верность, способность жить. Я просил об удаче, как все хотя б раз просили, и я смог расплатиться за это – огнём души.       На драконьей кости застывает горящий символ – но не руны способны спасти или покорить. Пламя заперто в ней, безвозвратно, неугасимо, и возможности мага оно удесятерит, но покажется взгляду лишь памятным талисманом, что я продал в таверне за несколько медяков.       Заклинательство, в общем, почти лишено обмана, и даётся легко...       Может быть, чересчур легко.       Кость дракона погубит хозяина за декаду – но всё время до этого будет его беречь; неудачи и промахи не обойдут преграду, не пробьёт её брошенный нож и случайный меч. Будет счастлив и весел хозяин; ни бед, ни плача – будет путь для него расстилаться и вдоль и вширь...       Только каждую кроху бесценной своей удачи он оплатит кусочками собственной же души.       Из осколка, из шляпы, кольца, светлячка, рапиры я способен создать нечто большее, чем сейчас: будет яркая жизнь, будут песни во время пира, будет звонко-единое целое, а не часть. Будут битвы, победы, пробитые в небе бреши, промахнувшийся недруг и лопнувшая петля.       Это стоит того, чтобы жить вполовину меньше – выплавляя судьбу в жаре собственного угля.       Я дарил волшебство, продавал за бесценок счастье, я мог свить паутину из пряжи безглазых норн. Я Вселенную волей одной разорвал на части, я шаман и убийца, спаситель, тиран и вор. Я, подбросив монету, грядущее напророчил и сбежал от него, с каждым днём ускоряя бег.       И любое из чуд я могу сотворить для прочих.       Для любого из них.       Только не самому себе.       Цепи древних законов прочнее цепей из стали, нарушение выжжет погибель на дне зрачков. Мы все клялись когда-то, что мы никогда не станем теми, в ломком ряду сумасшедших и дураков; но немногие выждали, вытерпели до срока: лучшим – быстрые гончие, хитрые западни.       ...Так однажды к тебе приближаются тени рока, и из пальцев уходит твоя золотая нить. Жизнь взорвётся сверкающим порохом там, в грудине, где таятся незримые линии колдовства: пусть секунду, неделю, пусть год – хоть всего один, но лишь одним из повешенных к новой заре не стать.       Вся цена – в заклинание, в дымку ночных кошмаров предрассветной порой, когда шёпот звучит во мгле. На краю это так безнадежно-нелепо мало, что и глупо считать свою медную сдачу лет.       Ещё будет немного забвения, в пальцах – пламя, будет петь и смеяться погонщик шальных ветров; и счастливые карты, лежащие под руками, и в карманах не медь, а чистейшее серебро. Ни о чём не жалеть и подбрасывать вверх монетку, ту, волшебную, с ней все проклятия нипочём...       Но порой, тёмной-тёмной порой – и не слишком редко – память напоминает, кто стал моим палачом.       Я уже ничего не боюсь, я оставил страхи за чертой, где ещё неизбежность не догнала. Мне уже не грозит ни повешение, ни плаха, и меня не спасут ни заклятья, ни бронза лат. Всё, что мне остаётся – колючий хрусталь вопроса.       Заплатил ли я больше, чем стоило заплатить?       Я творил свою магию в письмах, стихах и прозе; я одной только волей рвал норн золотую нить; и, наверное, это достойно – сгорать до праха..?       Медь монеты под пальцами как никогда чужда.       Я почти ничего не боюсь, я сам сжёг все страхи, но сегодня       сегодня       зари       боюсь       не       дожда...