***
«Все-таки руки у него на удивление сильные, но в целом он своей фамилии соответствует» - думала Одри, снова жалея, что не может закурить. Особенно сейчас, когда его руки ощупывали ее голое плечо, пытаясь оценить повреждения. Конечность ныла, а сердце стучало где-то в горле то ли от боли, то ли от близости мужчины. Девушка пялилась в потолок, жуя жвачку, и никак не реагировала на его попытки обратить на себя ее внимание. Она снова взяла на себя слишком много (в прямом смысле этого слова), и в ее плече что-то неожиданно хрустнуло и неприятно сжалось. Ну а она виновата что ли, что появление этого милашки в поле зрения и его горячий взгляд колыхали в ней все самое мужское, чего она нахваталась от отца и его друзей-механиков. Да и то, что он постоянно пытался ей помочь, словно она немощная не добавлял спокойствия. - Сейчас будет больно, - медленно произнес он. – Я вколю анестезию, но потерпеть все равно придется. - Доктор, я буду жить? – невпопад пробормотала девушка, все же останавливая свой взгляд на нем. - Долго и счастливо, - улыбается он, наполняя шприц. – Если перестанешь поднимать тяжести, когда вместо этого можно попросить кого-то из мужчин. - Тебя, например? – Укол в руку не болезненный, но сам факт - противен. Вот по лицу и проходит недовольная гримасса. – Ты же доктор. Тебе нужно руки беречь. Ее ухмылка, если по правде, незаслуженна. Она видела, как он поднимал тяжелые мешки, помогая солдатам, но все же. Подколы – это святое. - Ради тебя я бы их не пожалел, - снова улыбается он, уходя ей за спину. – Как я и говорил, будет больно. Доктор хмурится, и ей тревожно. Может, там что-то серьезное. Да и ей действительно не стоит так напрягаться. Ведь волка кормят ноги, а ее – руки. Миляга хмурится потому, что она снова слишком своевольна и чересчур независима. Когда он увидел, как девушка скривилась и уронила тяжелую деталь, у него чуть приступ стенокардии не случился. Его отец знал на этот случай парочку ярких оборотов, после которых любая женщина стыдилась бы. Но он боялся, что с Одри это не пройдет, хотя бы потому, что она не понимает их наречия. Вот и приходилось использовать самое неэффективное средство: молчаливое неодобрение. Как он и предполагал, ей было наплевать, да и сам он постоянно сбивался, пытаясь шутить и непроизвольно улыбаясь.***
Она находит его на палубе, необычайно тихой для себя обычной, через несколько часов после отплытия. Усталого, взмокшего и какого-то опустошенного. Мужчина смотрит на океан (или море, без разницы) какой-то странно потерянный. Все прошло не так чисто, как предполагал Рурк, хранители гробниц, они же соседнее племя, взбунтовались и вышла заварушка. Хоть у них из оружия только и было, что копья и стрелы, но потрепали они многих изрядно. Вот доктор и провел последние сутки, зашивая и чистя раны от яда. Да, денек не очень. Услышав ее шаги, он повернулся на шум и поднял голову. Смотреть на него сверху вниз было как-то странно. Все же он всегда умудрялся быть морально выше нее, даже когда сидел. А сегодня что-то было не так. - Сигаретки не найдется? – его хриплый голос, как-то удивительно созвучен с шумом океана. Он смотрел на нее своими голубыми глазами, и сердце как-то странно щемило оттого, что она все не могла найти нужные слова. - Ты же доктор. Тебе же нельзя. Она присела рядом, сложив ноги по-турецки: боком к морю, лицом к нему. – Ты должен был привыкнуть ко всему этому. Ты же врач. Винни рассказывал, что ты был военврачом. - Да, и ушел оттуда именно для того, чтобы больше этого не видеть. – Он закрыл глаза и оперся головой об обшивку. – Я сидел на седативных, наверное, был близок к депрессии. И тут - Уитмор. Предложил мне место доктора в экспедиционной команде. «Что там может случиться?» - подумал я. Перелом, аллергия на пыль. Все. Но я же не знал о Рурке. – Он, кажется, был зол. - Кто бы мог подумать, нашего Винни Пуха разозлила потасовка. – Она прислонила голову к подрагивающему борту корабля. – Все не так плохо. Никто же не умер. Благода… - Сходишь со мной куда-нибудь? – перебивает он девушку, резко поворачиваясь к ней. – Когда мы вернемся. - Ты пользуешься моей жалостью к тебе, чтобы вытребовать свидание? – она выпрямляется и хмурится, пытаясь собраться с мыслями. - Я настолько жалок? – он наклоняет голову вперед, разворачивая к ней корпус. И снова улыбается. - Двести двадцать фунтов мышц и мозгов едва ли могут быть жалкими. – Она отзеркаливает его позу и тоже улыбается. - Тогда ты крайне нелогична. И они внезапно оказываются ближе, чем можно было себе представить. Он наклоняется к ней и все же целует так, как хотелось уже давно. У доктора Миляги нежные руки, и прямо сейчас они находят какие-то волшебные точки на ее шее, а у Одри Ромирес на удивление теплые губы, и они идеально сочетаются со ртом доброго доктора.