Твой?..

Рамлоу говорил - ничего личного. Рамлоу, разумеется, врал. У них со Стивом накопилось больше личного, чем у многих старых друзей. Разные идеологии, разные люди за спиной, да и цели, впрочем, тоже разные. Рамлоу, конечно, от Стива устал. Устал молча глотать раздражение, устал притворяться и жить чужой жизнью. Это у Стива к нему раньше и правда ничего личного не было, а вот у Рамлоу все слишком личное, и так глубоко засело, что ни в одной драке не выбьешь, никакой кровью не смоешь. Он, наверное, Стива ненавидит. Всегда ненавидел, даже дышал через силу, когда Стив приказывал ему, но выполнял послушно, конечно, выбора ведь не было. У хороших солдат - а Рамлоу очень, очень хорош - выбора не бывает. Он молчал, кивал, выполнял. И улыбался. Много, ярко улыбался, сверкал зубами, хлопал по плечу. - Возьмешь их, Кэп? - Как прошел день, Кэп? - Ты знаешь, что он тебя вспомнил, Кэп? Улыбался Стиву, а потом шел и отыгрывался на Баки. Не мог ударить Стива - а лучше бы бил, ломая кости - поэтому уничтожал самое дорогое, самое важное, единственное, что осталось, единственное, что всегда было. Стиву было противно, до дрожи противно осознавать, что Рамлоу ему лгал. Стив всегда верил в своих людей, всегда был готов прикрыть спину, закрыть своих собой, беречь свое до последнего. Он не предавал никогда, просто не умел, не знал, как. Предательство человека, который стоял рядом, отдавалось в желудке противной, горькой резью, которая мешала дышать, на плечи давило, к земле прижимало сильнее, чем огромный щит. Мстить, впрочем, не хотелось. Хотелось ударить и уйти, не оглядываясь, методично стереть из памяти и забыть. Но за правду - Стив знает, чувствует, что Рамлоу говорит правду – ему хочется убивать. Не мстить, не мучить, нет. Растянуть процесс просто не хватит сил. Ему хочется уничтожить. – Твой маленький дружок, твой Баки. Он помнил тебя. Даже звал иногда, знаешь? Знает. Конечно, знает. Каждую ночь во сне видит. Баки улыбается, тянет к нему руку – у него всегда были слишком красивые, слишком взрослые руки, горячие пальцы, яркие вены, широкие ладони – и убирает Стиву челку со лба. Машинальным, привычным движением убирает, всегда за секунду до того, как Стив сам тряхнет головой, сбрасывая пряди с глаз. Улыбается – и глазами, и уголками губ – и вдруг бледнеет. И кричит, не убирая руки. Кричит так, будто через секунду сорвется в пустоту, кричит отчаянно, как кричат те, кто знает – смерть близко, смерть неизбежна, так кричат, прощаясь с жизнью и захлебываясь от ужаса, Стив такой крик слышал, слышал, он не забудет. Но во сне Баки не исчезает в белой темноте, не падает вниз, его голос не глушит ветер, нет – он остается рядом, только пальцы становятся железными, а голос низким, совсем чужим. Но он зовет Стива, все еще зовет, так же больно, так же отчаянно, на разрыв, будто снова умирает, и снова, за секунду до того самого конца, зовет его, потому что даже страх смерти, даже животные инстинкты не вышибли из памяти имя. Баки умоляет, пока Стив не просыпается и не понимает, что кричит сам, так сильно, что болит горло. Умирая, Стив не кричал. Стиву некого было звать. – Твой Баки. Это - личное. Это ставит на колени. Это прошивает током, выламывает нервные окончания, выбивает из легких воздух, это больнее, чем выстрел в спину, это не вылечить никакой регенерацией. Рамлоу, разумеется, не лжет. Твой Баки. Его. Стив и не спорит, и не отрицает. Внутри дергается что-то горячее, колючее, режет и скулит. Баки помнит. А Рамлоу – забудет. Стив все для этого сделает. Но спрашивает, не сдерживается, и одновременно молится и боится. Он надеется, что это правда, и молится, чтобы это было не так. Стив хочет, чтобы Баки всегда, всегда, всегда, до самого конца знал, что он – его. Не один. Никогда. Он не знает, сможет ли это выдержать. – Что ты сказал?.. *** – Ты знаешь, кто я? – спрашивает Стив. Баки поднимает голову медленно и осторожно, будто ждет удара. Покорно ждет, не пытаясь защититься или отстраниться. Отучили? Заставили молча принимать наказание, не сопротивляться, не... Боль шипит внутри, обжигает ребра и гаснет. Стив душит ее, не позволяет себе утонуть в ней. – Твою мать звали Сара… – шепчет Баки. “– Ты мой, – хочет сказать Стив. – Ты мой, а я твой, до конца, помнишь? Ты помнишь это, Бак? Я умирал дважды, и сейчас, кажется, умру снова. Они не могли это забрать. Только не это. Ты забрал с собой все глупости, они забрали тебя. У меня совсем ничего не осталось.” Баки, кажется, его боится. А еще больше боится самого себя. Он произносит слова неуверенно, будто до конца сомневаясь в том, что имеет право говорить без приказа. Стив читал его дело. В последний раз, когда Баки решился задать вопрос, его обнулили. Стив не знает, чего Баки боится больше – боли или снова, снова, снова все забыть. Сэм за спиной Стива тяжело выдыхает сквозь зубы и выходит. То ли злится на Стива, который все никак не может сдаться, то ли просто не может больше на это смотреть. Стив, наверное, тоже вышел бы, если бы мог. Вот только ему больше некуда идти. От себя он сбежал бы, ему не привыкать. От Баки - не сможет. – Ты знаешь, кто ты? – спрашивает он. Баки хмурится, кривит губы. Сглатывает нервно. – Твой?.. Стиву снова, снова, снова хочется кричать.