Inside

В телефоне Камиджо хранится множество фотографий, нужных, не очень, и совсем не нужных. Ни одной семейной, потому что со своей семьей он встречался последний раз очень давно, но даже тогда встреча получилась сухая и почти официальная. После таких не остается снимков на память. Вместо этого он хранит в папках под номерами никому не понятных цифр яркие цветные картинки, на первый взгляд напоминающие жизнерадостные рисунки. На всех на них – Юичи Кагеяма. Всегда в образе и почти никогда в повседневной жизни. Юджи прекрасно помнит, что без своего радужного оперения Юичи мал ростом, неулыбчив, и почти всегда прячет глаза за темными очками, пытаясь скрыть синяки от постоянного недосыпания. - У тебя минутка будет? – спросил он вчера, вовремя положив ладонь на уже открытую было дверь. Ю удивленно посмотрел на него, пытаясь понять, что Камиджо может быть нужно, и сразу же отрицательно мотнул головой. - Извините, ваше высочество, нет у меня бездны свободного времени, - буркнул он и сразу же выскочил из студии, на ходу запахивая длинное черное пальто. На улице было промозгло, стеклянно холодно. Камиджо считал, что Юичи страдает раздвоением личности, но есть что-то еще. Настолько сильно меняется его поведение, когда он рисует на своем лице немыслимый грим, меняющий не только его черты, но даже выражение глаз. И в такие моменты он никогда не называет себя «Ю». Только «Жасмин». На улице по-прежнему холодно, за поднятый воротник задувает северный ветер. Токио не вымирает даже в такую погоду, и Юджи почему-то думает сейчас о чем угодно постороннем, хоть о том, что ежедневно в результате безумной спешки мегаполиса погибают сотни, тысячи человек. Их тела корёжит в консервных банках, разрывает на куски, и потом, в худшем случае – больничная палата, стоны, вопли, крики боли, мольбы прекратить, а в лучшем – удар в височную кость и свет в конце длинного тоннеля. Он вздрагивает от резких сигналов машин, проклиная себя за то, что отправился домой пешком. Сто лет не был в кино, зачем-то пошел сегодня, не взяв часы. Сколько сейчас, Камиджо даже предположить не мог, ориентируясь лишь на то, что когда он вышел на улицу, было темно. Он сейчас доберется до дома, заглянет в кофейню неподалеку, работающую допоздна, и избавится от ненужных мыслей, погрузившись в себя и в сладковатый пар растопленного горячего шоколада. Вдоль обочин движутся длинные тени, его окликнули раз, другой. Ночные бабочки в этом районе города крайне напористы, они знают, что чтобы получить монету надо просить десять. И без стыда предлагают свои услуги, называя сумму в долларах. Пятьдесят за райское блаженство. В темных очках на темной улице крайне некомфортно, но так лучше, должно быть, его принимают за европейца. Собирая пальцами светлые волосы назад, убирая их с лица, Камиджо шел все дальше, а улице, казалось, не будет конца. И вдруг внезапно он остановился, замер как вкопанный. Перед ним, наклонившись к тормознувшей неподалеку машине, стоял Ю, только какой-то совершенно не похожий на себя. Но это был именно он, Юджи даже снял очки, не веря своим глазам. Это было похоже на странный сон или иную реальность, в которой два человека, две крайности одной сущности, легко и просто слились в одну, и получился совсем иной человек. В несколько шагов преодолев короткое расстояние, Камиджо сам не понял, как схватил басиста за руку, дернув к себе и развернув к свету, стараясь заглянуть в спрятанное за слоями тщательного макияжа лицо. Из приоткрытого окошка машины послышалась ругань, потом взвизгнули тормоза, а еще спустя мгновение Юджи понял, что держит за запястье размалеванную девку в каштановом парике и коротком леопардовом плащике, которая отчаянно дергала рукой и пыталась высвободиться из хватки «психа». - Знаешь, мне кажется, ты им одержим, - сказал Хизаки два дня назад, и это были его единственные слова за весь день. Он наблюдал часами за своим вокалистом и прекрасно видел то, о чем Юджи еще даже не догадался. Сознание поплыло, звуки ушли куда-то. Ему страстно захотелось оказаться сейчас в другом районе, возле типовой двери седьмого этажа, пнуть ее ногой, чтобы тут же услышать торопливые шаги, а потом наткнуться на Ю – растрепанного, в домашней одежде, посылающего его подальше за визит в такое время. Сеанс был поздний, Камиджо только теперь понял, что если он наткнулся на шлюх – значит, время давно за полночь, а он черт знает где, творит черт знает что. В спину ему неслись самые нелестные слова и сравнения, но, черт побери все на свете, эта девка и в самом деле так похожа на Юичи. Он ему этого никогда не скажет, хотя никогда нельзя знать, как Ю отреагирует. Может быть, когда он будет не Ю, а Жасмин, они просто вдвоем посмеются над этой нелепой глупостью. - Я сейчас подъеду, ты дома? – прижимая к уху телефон и безуспешно пытаясь поймать такси, Камиджо уже знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. - Я сплю вообще-то. Утром нельзя? - Нельзя. Это очень важно. По крайней мере, он предупредил. Ю, конечно, может попросту и не открыть дверь, но он знает, и этого не отменить. До того как наступит завтра, сегодня еще будет кое-что, растягивающее сутки на лишний дополнительный час, и еще один. Этот час Камиджо потратил на то, чтобы добраться до спального района и подняться в лифте на нужный этаж, остановившись нерешительно перед дверью Ю. А еще один час, может быть, перевернет всю его жизнь до настоящего момента. - Я всегда говорил, что ты со странностями, - Жасмин его даже зайти не пригласил, хамски держа на пороге. Вокруг его глаз снова темные круги, будто от плохо смытой косметики, и это странно. Концерта не было ни сегодня, ни даже вчера. - Если я со странностями, то в таком случае мы точно поладим сегодня. Юджи ненавидит быть наглым и заносчивым. Но только наглостью и заносчивостью можно было заставить Ю отступить вглубь квартиры и переместиться хотя бы в коридор. В этой квартирке, с виду маленькой и хламной, но с неожиданно по-нелепому роскошной гостиной, Камиджо был лишь однажды, и то вместе со всеми, когда они пару месяцев назад заходили поздравить Ю с переездом. Кажется, это было целую вечность назад. - Я тебя внимательно… - прижавшись плечом к стене и судорожно подавив зевок, басист сложил руки на груди, хмуро поглядывая на нежданного ночного гостя. - Ну? Молчать долго будем? Юджи не собирался молчать. Он даже заранее слова заготовил, но все они разом застряли в горле, потому что в прихожей Камиджо увидел едва заметный под привычным пальто Ю краешек неприлично короткого леопардового плаща. Юичи смотрел на него, явно не понимая, в чем дело. Это читалось в глазах, и Юджи даже не сомневался, что спрашивать, где басист был час назад, по меньшей мере, оскорбительно. Ю не ответит. А если и ответит, то вряд ли поделится откровением, что за последние шестьдесят минут они уже явно встречались, а еще, что в свободное время он подрабатывает на улицах. Это бред, игра воспаленного воображения, настолько чудовищно нелепо, настолько не-может-быть, настолько абсурдно, что даже кажется почти реальным. Почему нет? - Где ты был час назад? - О… это допрос? - Нет, мне просто кажется, что… - ЧТО тебе кажется? Поцелуи в планы точно не входили, но Юичи не стал спрашивать, резко сократив расстояние и заставив Камиджо замолчать. Совсем замолчать. Он даже сопротивляться не смог, покорно приоткрыв рот и позволив басисту провести между его губ кончиком языка, мгновенно превратить поцелуй из легкого в пошлый. Почему-то мелькнула неуместная мысль, что целоваться с ним можно только так: легко и пошло одновременно. Зарывшись пальцами ему в волосы, Юджи легко оттолкнулся от стены, чувствуя, что ведёт сегодня не он, и вообще ничего он тут не решает. Всё целиком и полностью во власти Ю, или правильнее будет сказать – Жасмин. Потому что на его висках и веках еще заметна не до конца смытая россыпь блесток, и эти блестки, будто пограничная черта, разделяют хмурого неприветливого Юичи, и Жасмин, который в эту самую минуту целует Камиджо так, что сердце бешено стучит в горле у обоих. - Со странностями не я. Со странностями ты… - едва выговорил Юджи, чувствуя, что на нем расстегивают рубашку. - Да брось. Ты же с самого начала этого хотел? - С самого начала… чего? - Когда впервые увидел меня на сцене. В мозгу что-то взорвалось и рассыпалось тысячью искр, все частицы головоломки встали на место. Бесполезно было добиваться чего-то от Ю, который не выносил Юджи, и всегда старался не оставаться с ним наедине. Но как легко, оказывается, очутиться в постели с Жасмин, который не просто поддался, а в какой-то момент неожиданно взял инициативу на себя, и Камиджо ничего не осталось, кроме как сдаться. Задыхаясь в сладковатом запахе упавших на лицо каштановых волос, он всё силился заглянуть в глаза, и боялся тоже, не зная, что он там увидит – Ю, Жасмин, или шлюху в коротком леопардовом плаще. Хотя быть этого не могло, никак не могло. Но уже не важно. Они занимались любовью долго, сперва робко и как-то по-ребячески, словно первые друг у друга. А потом пришла страсть на грани с самым бесстыдным развратом, Камиджо закрывал руками лицо, а Ю смеялся, прижимая его запястья к полу. В который раз было на полу, ни один из них не помнил, они вообще не могли потом вспомнить ничего, кроме того, что им обоим было одуряющее, до смерти хорошо. Как никогда раньше. Оставшиеся после яркого макияжа блестки на висках и веках Ю сводили Камиджо с ума, и в какой-то момент ему уже казалось, что нет ничего, кроме них. Только это ослепительное сияние, словно под кайфом, только хриплые стоны над ухом, только скользкие от пота бедра, с каком-то бешеном ритме касающиеся друг друга, и горячая спина, и влажные волосы, ни с чем не сравнимое удовольствие обладания. Он так и не успел сказать, зачем пришел, и смутно ощутил, что не смог бы подобрать слов. Не спрашивать же в самом деле, есть ли у Ю маленький секрет, и зачем ему леопардовый плащ. - Молчи… - в изнеможении простонал Юичи ему в шею, и Камиджо понял, что зачем-то сказал все это вслух. А потом они оба сорвались и замерли в объятиях друг друга, с общей дрожью на двоих, с общим не похожим ни на что другое блаженством, в общем голодном поцелуе, после которого горели покусанные губы. Ночь казалась бесконечной, абсурдной, нереальной. И в то же время она была самой настоящей из всех. Камиджо проснулся, когда в окно било солнце, а Ю рядом уже не было. Не оказалось его нигде во всей квартире. Только на кухне, под кофейником с еще не успевшим остыть кофе, Юджи нашел наспех нацарапанную неровным почерком записку, в которой говорилось, что ключи в прихожей, и чтобы к обеду вокалиста здесь не было. А так же мелкую приписку-приказ внизу листка: «Ни о чем не говорить и не вспоминать». Не говорить-то можно, а вот не вспоминать – как? Когда проводишь лучшую в жизни ночь с тем, к кому неотвратимо влечет, не вспоминать об этом крайне затруднительно. Кофе оказался отлично заваренным, но слишком крепким и горьким, это отрезвило почти моментально. Одевшись, найдя оставленные ему ключи, и намеренно не глядя на себя в зеркало, Камиджо перевернул листок, быстро пробежав ручкой по бумаге, еще раз напомнив басисту, что он, определенно, но странностями, и покинул маленькую хламную квартирку с неожиданно роскошной леопардовой гостиной. …Лучшие в мире истории – истории с открытым концом. Но самые интригующие те, в которых есть двойное дно. Фантазия, хитроумная игра, две души в одном теле, или же диссоциативное расстройство идентичности – не всё ли равно. - У тебя минутка будет? – странное дежа вю, но наплевать, в студии уже никого, и они жадно обнимаются, путаясь пальцами в волосах друг друга, ловя губами общее дыхание рот в рот. - Для вас, ваше высочество, у меня бездна времени. Целая бездна. – Жасмин улыбался, и улыбка его была по-настоящему сияющей. Как блестки на веках и висках. Камиджо очень скоро научился различать, кто перед ним: безразличный, холодный Ю, или страстный, влюбленный в него до сумасшествия Жасмин. Потому что Жасмин действительно любил его, а с Ю они еле друг друга выносили. И был еще кто-то в леопардовом плаще. А может быть, и не было.