Obsidian

      Это случается не так часто, но все же когда происходит, то несет за собой чудовищные последствия. Синяки на бедрах, капли крови на простынях, засосы на шее и, в некоторых случаях, сломанное изголовье кровати. Уруха разрешает делать это с собой не понимая, почему; позволяет Каю сломать его всевозможными способами, если только они помогут драммеру не сойти с ума. — Кай-кун…       Уруха неистово выгибается дугой с первым толчком и задыхается от ощущений, когда член ударника входит до упора. Сжимая в руках простынь, блондин неровно дышит, едва Кай делает то же самое, но всего лишь выходя из его тела, и не может не стонать, умоляя ударника заполнить его без остатка, на что тот приподнимается и усиливает хватку на белоснежной коже. — Сделай так еще раз… пожалуйста!       Он неподвижен и жалок, и Кай лишь сурово нахмурился, глядя на него почерневшими от злости глазами, прежде чем Уруха вырывается, ложась на спину и поглаживая впечатляющую длину ударника, стиснув зубы. — Если ты так хочешь ощутить его в себе, то… зачем медлишь?       О, еще как, он хочет той слабости с каждым толчком, поэтому блондин устраивается поудобнее, раздвигая ноги Кая пошире и приставляя его член к входу, опускаясь столь плавно и постанывая так сладко от проникновения. В итоге, когда Уруха практически сел на худые бедра драммера, то не терял ни секунды. Вместо того, чтобы перевести дух, он хватается руками за простынь и начинает двигаться, погружая член в себя настолько, сколько было возможно.

(Это было грубо, причем всегда)

      Блондин восхищенно выкрикивает, когда Кай подается навстречу, задевая простату, что приносит головокружительную вспышку наслаждения и боли. — К-Кай-кун!       Уруха обмякает в тех руках, которые не будут (не хотят) его обнимать, впиваясь ногтями в плечо ударника и хрипло шепча невнятные фразы, широко раскрыв рот, наслаждаясь пошлыми звуками комнаты.

(Пожалуйста, это причиняет боль, но мне чертовски хорошо, просто продолжай, не останавливайся, да, быстрее, сделай так еще раз, ну хотя бы разок, блять, мне так…)

      Шепот превратился в рваные всхлипы; блондин от недостатка прикосновений приходит в ярость, со всей силы и неистовым желанием насаживаясь на ствол, сжимая Кая внутри, двигаясь и крича, и…

(Не останавливайся, черт тебя побери, продолжай, мне это так нужно…)

      Истощенные, они одновременно кончают; мокрая от пота кожа поблескивает в полумраке, и Уруха падает на раскаленные простыни, в то время как Кай потирает ноющие бедра.       Но тепло длится недолго.       Краем глаза блондин пристально осматривает его тело, наблюдая, как ударник одевается. Кладя руку на покрывало, гитарист все еще ощущает жар другого тела, а затем окрикивает Кая. — Останься.       Светло-карие глаза блестят от слёз; драммер всего лишь покачал головой и вдумчиво вгляделся в стену. — Мне нужно уйти прежде, чем вернется Аой.       Уруха хотел высказаться: «Но я не хочу, чтобы ты уходил, пускай он всё знает, он мне больше не нужен, кажется, я люблю тебя…»       Но, в итоге, промолчал, отвечая лишь: — О’кей. Еще увидимся.       Блондин позволил Каю, мужчине с ледяным и мертвым сердцем, уйти и забыть о том, что оно было теплым и живым.

Однажды.