Двое в лодке

-…и затем она разрывает плоть своими зубами! — Ньют слишком резко взмахнул веслом, и от этого хлипкая лодка опасно накренилась, угрожающе покачиваясь проплыла около метра и затем снова поддалась ритмичному напору сильных рук светловолосого парня. Последний вгляделся в лицо Томаса, миловидного брюнета его лет, и, увидев на лице того нескрываемо испуганное выражение, насмешливо улыбнулся, обнажая слегка неровные зубы с одним выбитым резцом. — Ньют, прекрати. Это не смешно! — Томас нахмурился, боязливо вцепившись в борта лодки, которую качнуло еще раз на слабой волне. — С легендами не шутят! Ньют нарочито сильно надул тонкие губы, копируя еще не проснувшегося хмурого брюнета, и затем резко отпрянул, захохотав. Его безразмерная рваная рубашка, доходящая до бедер, колыхалась на худом теле, как бесформенное привидение. Смех, заливистый и звонкий, прокатился по гавани, пронесся вместе с чайками над меланхоличной гладью воды и улетучился в сторону порта, уже не видимого за скалистым утесом. Ньют долго бы еще смеялся, сдавив мозолистыми ладонями живот, если бы ему не нужно было постоянно взмахивать тяжелыми дубовыми веслами. — Я не шучу. Мой отец до сих пор доказывает, как видел вон там, — Ньют, сузив глаза, указал пальцем на крошечный выступ в гранитной стене, — одну из них, — на последнем слове он актерски выпучил глаза, изображая испуг. — Но я не верю ему. Порой мне кажется, что мой старик совсем спятил со своими русалками, — он с подозрением взглянул на смутившегося Томаса, — и ты тоже. — Нельзя быть таким скептиком, Ньют. В мире не может ничего не существовать, — начал было Томас, но блондин тут же перебил его небрежным движением кисти. — Я знаю, что мы существуем, мы с тобой и люди вокруг. Я вижу тебя, а ты меня. Я знаю, что наш город существует, наши соседи, рыба, которую вылавливает мой отец. Знаю, что существуют города, которые много больше нашего, и там гораздо больше людей, таких же реальных, как и мы. Дядюшка Смит, к которому мы сейчас плывем за снастями, тоже реален. Это все существует, и я в это верю, — Ньют откинулся назад, в очередной раз прерывая свою речь всплеском весел. — Зачем верить в то, что рождается в твоем воображении? Воображение на то и воображение, чтобы оставаться за гранью реальности. Томас кивнул, зевая. Ньют всегда знал, о чем говорит. Они оба никогда не ходили в школу и основам письма, чтения и счета были обучены лишь благодаря матерям, зато великолепно знали дела отцов, которые им в любом случае придется продолжать. Но Ньют, несмотря на практически полное отсутствие научных знаний, все равно умудрялся опровергать все то, что являлось в городе святым и неприкосновенным. За это многие взрослые недолюбливали светловолосого — ведь он мог сделать их детей такими же «вольнодумными» —, а дети, наоборот, уважали его и нередко прибегали к нему за советами, требуя разъяснений. Все то мудреное, что произносил Ньют, казалось им чем-то загадочным, а к образу парня это приклеилось настолько прочно, что и его самого некоторые считали чем-то выдуманным. — Но откуда ты можешь знать, что что-то действительно существует или не существует? — снова начал противиться Томас. Ньют, улыбнувшись, наклонился к нему и быстро поцеловал его в переносицу, не убирая с него стремительного взгляда. — Хороший вопрос, Томми. Откуда ты можешь знать, что что-то существует? Русалки, например? То, что где-то в глубинах морей живут полудевушки-полурыбы, которые топят моряков, кажется мне слишком глупым. Что они едят? Каким образом их число не уменьшается, если ты понимаешь, о чем я говорю? Почему они не топят девушек, ведь среди них наверняка есть такие, как… мы, — Ньют смущенно потупил взгляд. Никто в городе не мог знать, что между Томасом и Ньютом сложилось нечто гораздо более крепкое и деликатное, чем дружба. Более того, такие отношения вообще не могли прийти в голову местным жителям, потому что это казалось им чем-то фантастическим и даже дьявольским. Это было парням на руку, ведь заподозрить что-то большее, чем обыкновенную мальчишескую ветреность, в их частом уединении и нежелании водиться с городскими девушками никому не представлялось даже возможным. Они оба настолько привыкли быть вместе, что их чаще считали братьями, но никак не влюбленными. — Возможно, — Томас прервал размышления Ньюта. — Но это же существа из легенд, кто знает, что у них происходит, — и брюнет перегнулся через бортик, словно желая увериться в своих словах. Вода была настолько чистой, что в верхних слоях можно было разглядеть блестящие спины мелких рыбешек, стайками разбегающихся во всех направлениях. Дна уже не было видно, потому что глубина здесь местами достигала ста метров, и лишь жутковатое черное полотно проглатывало редкие лучи рассветного солнца, словно огромный водоворот. Томас поежился и сел обратно в лодку, потирая припухшие после сна глаза. Ньют уже сидел, безмятежно отложив весла и напевая какую-то незамысловатую моряцкую песню. Лодка покорно дрейфовала на спокойной воде, город полностью спрятался за утесом, и из-за него медленно выкатывалось огромное горячее солнце, окрашенное в пастель. Встретив спокойный взгляд блондина, Томас смущенно опустил глаза и принялся исследовать изорванные на коленях штаны и босые ноги, испачканные в прибрежном песке и мелких водорослях. — Томми, — Ньют протянул к нему свои ладони, нежно прижимая их к щекам еще сильнее зарумянившегося Томаса и аккуратно поднимая к себе его лицо. — Хватит забивать голову всякими легендами. Они красивы, но не более. Я бы сказал, слишком красивые, чтобы быть реальностью. Ньют все это время смотрел Томасу в глаза, слегка улыбаясь и силясь унять дрожь в ладонях. Брюнет в свою очередь с прежним недоверием изучал появившиеся в уголках губ возлюбленного, его возлюбленного, крошечные морщинки и то поднимал взгляд в глубокие, точь-в-точь как та черная бездна под ними, омуты его радужек, то вновь смотрел на его губы, кажущиеся чересчур сладкими в этот момент. — А вот это, — Ньют наклонился еще ближе, практически соприкасаясь носом с носом Томаса, — вполне реально. С шумным вдохом и совершенно не унимающейся дрожью по всему телу, Ньют прижался губами к губам Томаса, робко и медленно сползая с узкой лавки, чтобы быть еще ближе. Его сердце, всегда замирающее поначалу, а затем словно срывающееся с петель, гулко и быстро отстукивало где-то внутри, отдаваясь ритмом странного волнения и будто бы опьянения по всему телу. Томас, окончательно потерявшийся от неожиданности, обвил мускулистыми руками словно фарфоровое тело Ньюта и прижал к себе ближе, почти вдавливая его в свою часто вздымающуюся грудь. Дышать стало еще тяжелее, но никто из них не обращал на это внимания. Ньют никогда не позволял себе переходить за грань осторожной нежности, и в этот раз вряд ли бы решился грубо искусать губы Томаса, даже если ему этого жутко хотелось. Он лишь позволял себе медленно и осторожно сминать их, гладя скулы брюнета подушечками больших пальцев. Он все так же стоял перед возлюбленным на коленях, но все равно дотягивался до его лица, потому что всегда был выше его. Сердцебиение все не унималось, а лишь усилилось, когда Томас провел языком по нижней губе Ньюта, немного настойчиво проникая им в рот и лишь мимолетно касаясь языка блондина. Светловолосый блаженно закрыл веки, все еще не отпуская лица Томаса. Холодные и слегка мокрые пальцы брюнета мгновенно оказались под рваной рубашкой Ньюта, и пальцы кружили по коже, проводя линию выступающих ребер и позвоночника. Ньют вздрагивал невольно от этих ненавязчивых прикосновений, но не противился, понимая, что сделать ничего не сможет. От кончиков пальцев, непроизвольно сжимающихся, вплоть до макушки разбегались мурашки и уже знакомое ему желание, жаром обдающее потерявшие контроль руки. Горячее дыхание Томаса чувствовалось даже на небе, по которому не единожды провели языком, а волнение брюнета выделялось в его неразмеренных жестах и легкой дрожи в руках, теле и даже на ресницах. Томас ухватился за края рубахи Ньюта и небрежно сбросил ее, чуть было не выбросив за борт. Заниматься подобными вещами в неустойчивой лодке было крайне неудобно, потому что легкое судно уже начало опасно покачиваться неизвестно от чего, но ощущение возможности рухнуть в прохладную воду, не выпуская друг друга из объятий, сносила крышу и заставляла забывать об осторожности. Ладони Томаса, незаметно скатывающиеся все ниже, будто бы случайно задели выпирающий сквозь тонкие парусиновые брюки член Ньюта, и от этого блондин слегка нахмурился, на секунду отстраняясь и удерживая на сжавшихся губах непроизвольный стон. — Что застыл-то? — выдохнул Ньют, невесомо целуя Томаса в нос. — Увидел что ли кого-то? Томас усмехнулся, неопределенно мотнув головой, и покорно поднял вверх руки, когда светловолосый потянул за края его кофту. В голове творилось нечто совершенно не поддающееся объяснению, и от этого грудь буквально загорелась, постепенно превращая жар в привычное скопление совершенно противоречивых чувств. Лодка качнулась еще раз, когда Ньют буквально упал на прогнувшуюся от резкого движения лавку и уперся ногами в бортики, нетерпеливо касаясь пальцами шершавого дерева. В этот раз Томас оказался на коленях, и его подрагивающие веки все еще оставались закрытыми, когда он целовал шею Ньюта, едва-едва пересиливая себя, чтобы не оставить на ней несколько багровых пятен. Даже скептицизм Ньюта не мог устоять перед чувствами, ощущениями и мыслями. Он безвольно поддавался влиянию своего тела и желаниям, которые гнали прочь рассудок и логику. В такие моменты они и не нужны вовсе. Чтобы держаться, Ньют ухватился пальцами за весла, и слегка подался назад, разрешая Томасу надавить на него сверху, и еще чуть-чуть отклонил назад голову, наблюдая кажущиеся расплывчатыми силуэты птиц и облаков, огромных и мягких, как набитые гусиным пером подушки. Вода колыхалась, словно взволнованная сильным ветром, но им обоим, совершенно потерявшимся в друг друге, было все равно, потому что дальше глаз и тел они не видели ничего. А если бы и могли, то лишь мельком увидели бы снующие неуловимыми тенями в густой массе дна фигуры, которые поначалу бы приняли за обыкновенных мурен или дельфинов. Ни взволнованные крики чаек, ни всплески, ни брызги соленой воды, прозрачными бусинками скатывающиеся по чувствительной донельзя коже, не привлекали их внимания. Ньют, слишком резко от непривычки двинувший вперед бедрами, лишь краем глаза заметил устремленный на него взгляд лишенных зрачков черных глазных яблок, обрамленных длинными мокрыми ресницами, и не успел ничего понять. Прикосновение чьих-то длинных чешуйчатых ладоней, практически неощутимое, но пугающее, так и не смогло вернуть ему разум, а несколько длинноволосых фигур, показавшихся из воды с наслаждением следили за ними двумя. Томас по-прежнему целовал тело Ньюта, практически не останавливаясь и спускаясь все ниже, но блондин так и не успел отстраниться, потому что лодка перевернулась, и они оба, все так же не выпуская друг друга, оказались в воде. Последнее, что Ньют видел, были испуганные глаза Томаса, чье лицо, перекосившееся и побледневшее от страха, заслонили все те же перепончатые ладони. Одна из русалок с хищным оскалом сдавливала горло блондина, вжимаясь в его наполовину обнаженное тело скрываемое лишь копной рыжих волос грудью, и ее переливчатый смех, эхом уходящий в глубину, отражался десятками голосов таких же прелестных на вид, но дьявольских в душе созданий, собирающихся вокруг. Ньют, из последних сил пытаясь вырвать сцепленные за спиной руки, испуганно смотрел на Томаса, который вперил в него уже мертвый потухший взгляд. Его обвисшее тело увлекали все дальше в черную пучину, и несколько хвостатых существ, жадно протягивая к нему руки, плыли вслед за остальными. Нечеловеческий крик сорвался с губ блондина, но его будто бы засосало в крошечные пузырьки оставшегося в легких воздуха, и лишь шепот, тонущий во тьме, донесся до его слуха. «Никто не выживет, коль страсть способна телом овладеть».

***

Тела парней вышибло на берег несколько дней спустя, когда на поиски уже были отправлено несколько лодок с местными рыбаками и лекарями. На их коже почти не было царапин, лишь жуткие синие отпечатки длинных пальцев на шее и рваные раны в груди, откуда грубо выдернули отчаянно бившиеся за минуту до гибели сердца.